Банда 2 - Виктор Алексеевич Пронин
— Если ты таким его увидел, значит так оно и есть, — Пафнутьев похвалил Овсова за проницательность. И вот, сам такого не заметив, решил продолжить.
— Если удар сильный, если нож проникает сквозь одежду, кожу, хрящи. На двадцать сантиметров. То этот человек явно сильнее нежели большинство людей... А направление удара чуть снизу вверх.,. Так бывает, когда человек знает точку, куда надо бить, а точку эту в движении поймать непросто... Он ее ловит... И бьет снизу вверх... Он невысокого роста, Паша. Он ниже тебя и ниже меня.
— Это уже кое-что, — сказал Пафнутьев.
— И проворот, — добавил Овсов. — Он проворачивает нож в ране. Он подлый человек, Паша. Я сомневаюсь... — начал Овсов и замолчал, все еще сидя с запрокинутой к солнцу головой.
— В чем ты сомневаешься?
— Я сомневаюсь в том, что он... Он не русский.
— Почему ты так решил? — спросил Пафнутьев больше всего опасаясь, как бы его вопрос не прозвучал недоверчиво.
— Не могу сказать точно... Рост, спорт, нож, удар в спину... Проворот,..
— Среди нашего брата тоже хватает...
— Я не заблуждаюсь относительного нашего брата... А что, это выгодно — машины угонять? — Овсов круто переменил тему и, оттолкнувшись от спинки, посмотрел на Пафнутьева.
— Да, — кивнул следователь. — Сейчас нет ничего более выгодного. Машина, простой «жигуленок», тянет на десяток миллионов. А если его разобрать и продать по частям, можно получить еще больше. Недавно в нашей газете было объявление... У какого-то мужика угнали иномарку... Он предлагал пять миллионов только за сведения о возможных угонщиках... То есть, сами угонщики могут вернуть ему машину и спокойно получить свои пять миллионов, ничем не рискуя.
— До каких мы времен дожили, Паша! — Овсов с недоумением посмотрел по сторонам. — До каких времен... Миллионы на кону... Раньше ко мне поступали люди с подбитым глазом, с выбитыми зубами, с отрезанным пальцем...
— А сейчас?
— Я чувствую себя фронтовым хирургом. Я вынимаю пули из тел, зашиваю ножевые ранения, залечиваю следы пыток...
— И это значит, бывает...
— Все ты прекрасно знаешь. Причем, что интересно — люди даже не признаются в том, что их пытали. Огнем, холодом, удушением, утоплением. В темном подвале с голодными крысами оставляют-.. Это очень сильное воздействие. А для женщин просто предельное. Я бы не вынес. Все бы отдал, все бы подписал, от всего бы отрекся.
— Так чаще всего и бывает.
— Но некоторые выдерживают?
— Случается... Зато потом мы находим то голову, то ногу... И выясняется — три ноги, рука только одна, но зато две головы...
— И сколько машин угоняют в сутки? — спросил Овсов.
— В нашем городе... Десятка два в сутки. Бывает больше, бывает меньше...
— А находят?
— Одну... Две... Три... Не больше.
— Куда же они исчезают?
— Кавказ, Прибалтика, Украина... Да и Россия-матушка не так уж мала даже в безбожно урезанном виде, который ей устроили беловежские зубры... На запчасти машины разбирают. Их найти, сам понимаешь, уже невозможно.
— Слушай, облаву какую-нибудь устроили бы, а? Ведь краденые машины, поддельные документы распознать несложно, а?
— Дело в том. Овес, что украденные машины мы иногда обнаруживаем. Бывает. Случается. Но еще не было случая, чтобы нам удалось обнаружить поддельные документы.
— Это как? — не понял Овсов.
— Все документы подлинные, — повторил Пафнутьев. — Подлинные бланки, печати, штампы... Даже подписи.
— И о чем это говорит?
— Это говорит о том, что десять-пятнадцать миллионов, за которые можно продать машину, не оседают в одних руках. Они оседают в разных руках. Угонщики в лучшем случае получают десятую часть. Поэтому машин им требуется все больше. И, как видишь, им требуются для работы не только классные водители, механики, сборщики-разборщики, но и мясники.
— У меня нет машины, — сказал Овсов.
— Я тоже как-то обхожусь.., прокурорской, — усмехнулся Пафнутьев. Он тоже расслабленно сидел на скамейке, подставив лицо нежарким лучам осеннего солнца. Сложив руки на животе, поигрывал большими пальцами и их вращение то замедлялось, то ускорялось, полностью отражая разговор и настроение самого следователя. — Как поживает наш Зомби? — спросил он, подождав, пока мимо пройдет какой-то слишком уж любопытный больной.
— Ничего поживает. Приветы передает.
— Спасибо. Помнит, значит, меня?
— И тебя помнит, и твое обещание назвать ту красавицу, которую нашли у него в кармане полгода назад.
— Пусть потерпит денек-второй...
— И назовешь? — недоверчиво скосил глаза в сторону следователя Овсов.
— Назову. Рвется в бой?
— Сегодня вышел па первую прогулку... Гулял по двору, присматривался, принюхивался... Обошел весь двор, заглянул во все щели... Я за ним из окна смотрел.
— Что же его больше всего заинтересовало?
— Через какую калитку люди выходят, через какую входят... Где забор проломан, где через него перебраться можно...
— Какой-то у него криминальный интерес...
— Я тоже на это обратил внимание.
— Ну что... — Пафнутьев посмотрел на часы. — Будем прощаться. Овес.
— Подожди... Я не сказал тебе одной важной вещи... Этот мясник... Он левша.
— Что? — вскочил Пафнутьев. — Левша?! И ты молчал?!
— Думал, — невозмутимо ответил хирург. — И у моего Зомби, и у этого парня, — он кивнул в сторону морга, — удары нанесены слева.
— Но в левую часть спины можно ткнуть и правой рукой?
— Можно, — согласился Овсов. — Все можно... Но эти двое получили удары слева, в спину, чуть повыше пояса... И оба нападения связаны с машинами — ты сам это подметил.
— Ладно, — сказал Пафнутьев. — Разберемся. Пока... Скоро приду проведать Зомби. Пусть готовится.
— К встрече с тобой он всегда готов. Еще неизвестно кому надо готовиться, — произнес Овсов загадочные слова.
— Не понял? — живо обернулся Пафнутьев.
— Я вот думаю... То ли ты собираешься использовать его в своих планах... То ли он тебя...
— Даже так? — спросил Пафнутьев почти с восхищением. — Ну-ну!
* * *
Частный гастроном господина Халандовского за год преобразился в полном соответствии со всеми переменами, происходящими по велению президента и его круглоликих соратников. На окнах появились занавески, продавцы стояли в белых халатах и накрахмаленных кокошниках. Даже уборщицы, появлявшиеся изредка в торговом зале, были в неизменно белых халатах и кокошниках, что было явным перебором, поскольку покупатели простодушно считали, что это продавцы, оторвавшись от колбас, орудуют тряпками. Сквозь вымытые окна солнечный свет проникал обильно и беспрепятственно. Да и товаров стало больше, зато покупателей поубавилось — за килограмм приличной колбасы
