Донна Леон - Высокая вода

— И ты не узнал, что это были за предметы?

— Один — китайская бронза, а другой — доисламская керамика. Еще мой посетитель сказал, и я подумал, что это может тебя заинтересовать, что он совершенно уверен, что видел фотографию этой керамики в статье об украденных из Кувейтского музея экспонатах.

— Когда это случилось? — спросил Брунетти.

— Первый раз с год назад, а потом три месяца назад, — ответил Леле.

— А еще что-нибудь он рассказывал?

— Да, что у владельца есть несколько клиентов, имеющих доступ к его частной коллекции.

— Откуда он знает?

— В разговоре с этими клиентами его хозяин иногда упоминал произведения, которых в магазине не было. Или он звонил одному из таких клиентов и говорил ему, что в определенный день тот получит некую вещь, но она так и не появлялся в магазине. Хотя потом становилось очевидно, что продажа состоялась.

— Почему он тебе это рассказал, Леле? — спросил Брунетти, хотя и знал, что спрашивать не следовало.

— Мы вместе работали в Лондоне много лет назад, и тогда я ему оказал несколько услуг.

— А откуда ты знал, что надо спросить у него, а не у кого-то еще?

Вместо того чтобы обидеться, Леле засмеялся:

— А я начал расспрашивать про Семенцато, и некто посоветовал мне поговорить с моим другом.

— Спасибо, Леле. — Брунетти понимал, как понимают все итальянцы, что плотная паутина личных одолжений опутала всю общественную систему. Все кажется таким невинным: кто-то поговорил с приятелем, перемолвился с кузеном, вот и обменялись информацией. И с этой информацией достигнут новый баланс дебета и кредита. Рано или поздно все будет уплачено, а все долги взысканы.

— Кто хозяин этих лавок?

— Франческо Мурино. Он неаполитанец. Я имел с ним дело, когда он только открыл здесь свой магазин, довольно давно. Это un vero figlio di puttana.[26] Если совершается что-нибудь неблаговидное, он тут как тут — явился за своей долей.

— Он не тот ли, чей магазин на Санта-Мария-Формоза?

— Да, знаешь его?

— Только с виду. Он никогда не попадался, по крайней мере я ничего не знаю.

— Гвидо, говорю тебе, он неаполитанец. Конечно, он не попадался, но это не значит, что он невинен как агнец. — Леле говорил с такой страстью, что Брунетти стало интересно, что за дела у него могли быть с Мурино в прошлом.

— Кто-нибудь еще что-нибудь говорил о Семенцато?

Леле издал звук, выражающий омерзение.

— Ты же знаешь, как бывает, когда кто-нибудь умирает. Никто не желает говорить правду.

— Да, мне один человек как раз сегодня утром сказал то же самое.

— А что тебе еще сказали? — Кажется, Леле спрашивал с подлинным любопытством.

— Что надо подождать пару недель, и тогда люди снова начнут говорить правду.

Леле рассмеялся так громко, что Брунетти отодвинул трубку подальше от уха и держал так, пока тот не успокоился. Потом Леле сказал:

— Как они правы. Но я не думаю, что надо ждать так долго.

— Значит ли это, что еще есть что о нем рассказать?

— Нет, я не хочу сбивать тебя с толку, Гвидо, но один или два человека не были слишком удивлены, что его вот так убили. — Когда Брунетти спросил, что тот имеет в виду, Леле добавил: — Похоже, у него были связи с южанами.

— Они теперь интересуются искусством? — спросил Брунетти.

— Да, кажется, наркотиков и проституток уже недостаточно.

— Я полагаю, надо бы сейчас же удвоить охрану в музеях.

— Гвидо, у кого они покупают картины, как ты думаешь?

Не одно ли это из доказательств разрастания спрута — мафия соревнуется с «Сотбис»?

— Леле, насколько можно доверять людям, с которыми ты говорил?

— Тому, что они сказали, можно верить, Гвидо.

— Спасибо, Леле. Если услышишь о нем что-нибудь еще, дай мне знать, пожалуйста.

— Обязательно. И знаешь, Гвидо, если в это втянуты джентльмены с юга, ты бы поосторожней, а?

Нежелание людей произносить слово «мафия» свидетельствовало о том, что эти джентльмены уже вошли в силу здесь, на севере.

— Конечно, Леле, и еще раз спасибо.

— Я серьезно, — сказал Леле перед тем, как положить трубку.

Брунетти, почти не раздумывая, пошел и открыл окно, чтобы впустить в комнату немного холодного воздуха. Работы на фасаде церкви Сан-Лоренцо напротив его кабинета были остановлены на зиму, и леса стояли пустые. Большой кусок пластикового покрытия, который закрывал их, порвался, и даже с такого расстояния Брунетти слышал, как он сердито хлопает на ветру. Над церковью Брунетти видел катившиеся с юга темные тучи, которые к вечеру непременно принесут новый дождь.

Он глянул на часы. Чтобы навестить синьора Мурино до обеда, времени уже не было, но Брунетти решил зайти в его лавку ближе к вечеру и посмотреть, как он отреагирует на визит комиссара полиции, когда тот представится. Мафия. Кражи произведений искусства. Он знал, что больше половины музеев страны почти всегда закрыты, но он раньше никогда не задумывался, что это за лафа для расхитителей, воров или, как в случае с китайской выставкой, фальсификаторов. Охране плохо платили, однако профсоюзы их были так сильны, что не позволяли штрейкбрехерам работать в музеях. Он припомнил, как много лет назад кто-то из государственных деятелей предложил позволять молодым ребятам, не желающим идти в армию, проходить альтернативную службу в музейной охране. Идея даже не дошла до сената.

Допустим, что Семенцато участвовал в подмене произведений искусства. Кто лучше распорядится оригиналами, чем торговец антиквариатом? У него найдутся не только клиенты и эксперты, чтобы сделать точную оценку, но при необходимости и способы доставки в обход министерства финансов и художественно-экспертной комиссии. Протащить предметы в страну или из страны ничего не стоило. Достаточно взглянуть на карту Италии, чтобы увидеть, как прозрачны ее границы. Тысячи километров бухт, перевалов, фиордов, пляжей. Или, для хорошо организованных либо с хорошими связями, порты и аэропорты, через которые безнаказанно можно было провезти что угодно. Не только тем, кто охраняет музеи, плохо платят.

Его мысли были прерваны стуком в дверь. Он крикнул «Avanti» и закрыл окно. Пора продолжить жариться.

В комнату вошла синьорина Элеттра с блокнотом в одной руке и папкой в другой.

— Я нашла капитана, синьор. Это Каррара, Джулио Каррара. Он еще в Риме, но получил в прошлом году майора.

— Как вы это узнали, синьорина?

— Я позвонила в его контору в Рим и поговорила с его секретаршей. Я попросила ее сказать ему, чтобы он ждал звонка от вас сегодня днем. Он уже ушел обедать и будет только после полчетвертого.

Брунетти знал, что может значить «полчетвертого» в Риме.

Он с тем же успехом мог высказаться вслух, потому что синьорина Элеттра ответила:

— Я спрашивала. Она сказала, что он на самом деле вернется в полчетвертого, так что я уверена, что вы сможете ему позвонить.

— Спасибо, синьорина, — и он мысленно возблагодарил судьбу, что это чудо успешно противостоит ежедневным атакам правящего Патты. — Можно спросить, как вам удалось так быстро найти его фамилию?

— О, я уже несколько месяцев знакомилась с содержимым папок. Я там кое-что поменяла, потому что в расположении не было никакой логики, а теперь она есть. Я надеюсь, никто не будет в претензии.

— Да, я тоже так думаю. Никто никогда ничего не мог найти, так что полагаю, вы не порушили систему. Все это предполагалось ввести в компьютер.

Она глянула на него как человек, проведший много времени среди вековых бумажных завалов. Он предпочел не повторять свое замечание. Она подошла к его столу и положила на него скоросшиватель. Он заметил, что сегодня она в черном шерстяном платье, подпоясанном дерзким красным поясом, туго затянутым вокруг очень тонкой талии. Она вытащила из кармана носовой платок и вытерла лоб.

— Тут всегда так жарко, синьор? — спросила она.

— Нет, синьорина, это случается только в начале февраля. Обычно к концу месяца это прекращается. Ваш кабинет это обходит стороной.

— Уж не scirocco ли это? — Вопрос не был лишен здравого смысла. Если горячий ветер, дующий из Африки, может приносить наводнение, то не понятно, почему бы ему не поднять и температуру в его кабинете.

— Нет, синьорина. Там что-то в отопительной системе. Пока никто не смог понять, что именно. К этому привыкаешь, и к концу месяца жара точно спадет.

— Надеюсь, — сказала она, снова вытирая лоб. — Если это все, синьор, я пойду обедать.

Брунетти поглядел на часы и увидел, что уже почти час.

— Возьмите зонтик, — сказал он. — Похоже, опять будет дождь.

Брунетти пошел домой, чтобы пообедать с семьей, и Паола сдержала свое обещание не говорить Раффи о шприцах и о том, чего испугался его отец, когда их нашел. Однако она использовала свое молчание, чтобы вырвать из Брунетти твердое обещание, что он не только поможет ей вытащить стол на балкон в первый солнечный день, но и будет вместе с ней вводить шприцом яд в каждую из множества дырочек, проделанных древоточцами, когда они выходят из ножек стола, где проводят свою зимнюю спячку.