Алексей Макеев - Потерянный родственник
– Может, скажете все-таки, в чем дело, мужики?
Он не ждал ответа, но в темноте вдруг сказали:
– Ну, я скажу – тебе легче будет? Будто сам не знаешь!
– Да не знаю я! – тоскливо отозвался Перфилов. – Два часа вам об этом долблю. Не знаю я, чего вы от меня хотите!
– Ты снимки делал? – насмешливо спросили его. – Делал. А где аппарат?
У Перфилова похолодело в груди. Значит, он что-то заснял, когда находился в своем безумном загуле! Он еще находил силы и время для практики! Можно себя поздравить. Только бы теперь вспомнить, что он заснял и где. А заодно куда делся фотоаппарат, который, как теперь выяснилось, ищут эти серьезные люди. Что-то забрезжило в памяти Перфилова, шевельнулось какое-то смутное воспоминание, но тут же и исчезло. Ему стало тошно – разве объяснишь этим идиотам, что существует такое понятие, как алкогольная амнезия? Только и остается утешаться тем фактом, что теперь ему известен предмет их вожделений. Толку от этого мало, но кое-какие выгоды из своего знания он может извлечь. По крайней мере, он может надеяться, что его не убьют до тех пор, пока не узнают, где фотоаппарат. Можно будет поводить их за нос. Совсем здорово было бы подать о себе весточку на волю. Теперь-то Перфилов по-настоящему оценил всю глупость своего поступка, когда он сбежал от Гурова. Сейчас-то Гуров был его единственной надеждой. Если Гуров ищет его, у него есть шанс – говорят, Гуров находит все, что ищет.
Но пока что Гуров был далеко, а то, что происходило рядом, настраивало на траурные мысли. Молчание Перфилова очень не понравилось его тюремщикам.
– Чего притих? – спросили его. – Думаешь, что соврать?
– Нет, – безнадежно сказал Перфилов. – Я просто не помню, где фотоаппарат, честно! Я же в запое был, мужики. Я что по пьянке делал, ни хрена не помню. Поймите же меня, мужики! Ведь с вами то же самое могло быть!
– Ты нас с собой не равняй, свинья! – презрительно оборвали его. – И вот что еще имей в виду – у нас твоя записная книжка. Там все твои знакомые записаны. Сам не скажешь, у кого фотоаппарат, – обойдем всех и всех вырежем. Поэтому думай быстрее!
Перфилов на минуту лишился дара речи – ему стало все ясно. Он умудрился потерять записную книжку! Ничего удивительного, что его с такой легкостью находили везде, куда бы он ни прятался. Наверное, он потерял ее тогда – во время ночной погони по кривым переулкам. Это было ужасно. Эти негодяи действительно были способны прикончить всех его знакомых – у Перфилова уже был шанс в этом убедиться. Правда, в записной книжке были записаны далеко не все его знакомые, но что это меняло? Если бандиты убьют еще хотя бы одного человека – как ему жить дальше? При условии, конечно, что ему предоставят такую возможность. Но Перфилов не обольщался – если для них опасен фотоснимок, значит, опасен и он сам. Его ни в коем случае не оставят в живых.
– Молчит? – спросил новый голос. – А ну, давай-ка теперь я…
И тут Перфилова вдруг осенило – у него еще оставался шанс на спасение – ненадежный, почти призрачный, но шанс. Утопающий, как известно, хватается за соломинку.
– Я вспомнил, где оставил фотоаппарат, – сказал Перфилов.
Глава 11
В маленькой булочной волшебно пахло свежим хлебом и карамелью. Такой насыщенный сладкий запах Гурову приходилось вдыхать лишь в булочных своего далекого детства, когда румяная теплая буханка казалась заманчивым и роскошным лакомством. Наверное, эти воспоминания немножко были иллюзией, и Гуров слегка улыбнулся своим мыслям.
Но людей, работавших в этой булочной, иллюзии вряд ли интересовали. Наверное, им приходилось порядком вкалывать, чтобы удержаться на плаву. Конечно, хлеб нужен в любые времена и, по идее, должен всегда приносить доход тому, кто им торгует. Но Гуров слишком хорошо знал, какие бюрократические рогатки расставлены на пути мелкого предпринимателя. Пока их обойдешь, с тебя сойдет не семь, а семьдесят семь потов. Гуров всегда испытывал уважение к людям, взявшимся за такое непростое дело.
К женщине же, стоявшей за прилавком, Гуров с первого взгляда проникся еще и симпатией. У нее было милое простое лицо и приятная, слегка усталая улыбка. Вряд ли можно было назвать ее красавицей, но было в чертах ее лица нечто такое, что придавало ей особое очарование. Безо всяких сомнений, это была сама хозяйка. Гуров нисколько не сомневался, что такой легкомысленный человек, как Перфилов, наверняка мог положить на нее глаз.
Но, как сыщик, он был обязан убедиться, что не ошибся. Гуров улыбнулся женщине и наклонился к прилавку.
– Здравствуйте, – сказал он. – Моя фамилия Гуров. А вы, насколько я понимаю, Вика Тягунова, верно?
Женщина почти не удивилась – лишь чуть-чуть приподняла левую бровь, отчего лицо ее сделалось еще более привлекательным.
– Я самая, – с иронией в голосе ответила она. – Значит, вас не хлеб интересует? Обидно. Сегодня у нас совсем не идет торговля.
– Ничего, сейчас мы обязательно у вас что-нибудь купим! – заявил, выворачиваясь из-за спины Гурова, Крячко. – Дайте нам что-нибудь большое, мягкое и с начинкой! У вас пироги есть?
– Пирогов у нас нет, – мягко ответила женщина. – В самом начале мы пытались расширить ассортимент, но дело не пошло. Район, что ли, такой…
– Да бог с ними, с пирогами! – великодушно сказал Крячко. – Бывают моменты, когда и черный хлеб пирогом покажется. Особенно если берешь его из рук очаровательной женщины… Вот это у вас что там – калач? Отлично, беру! Но только из ваших рук!
Судя по всему, Стасу хозяйка тоже понравилась. На его грубоватом лице появилась сладкая и многозначительная улыбка, от которой Гурова слегка тошнило, но женщине эта улыбка явно пришлась по душе.
– А из чьих же еще? – кокетливо сказала она, грациозно поворачиваясь и снимая с полки калач. – Здесь больше никого и нет.
– Да, пустовато у вас в магазине, – вставил Гуров, оглядывая небольшое помещение. – Всегда у вас так?
– Ну что вы! – сказала Тягунова. – Просто дело к вечеру. Все, кому надо было, запаслись уже.
Отвечая, она продолжала обмениваться улыбками с Крячко, и они оба не заметили, как за спиной хозяйки из подсобного помещения вышел мужчина в фартуке, надетом поверх обычной одежды. Навалившись плечом на косяк, он неодобрительно наблюдал за тем, что происходит у прилавка.
У него было резко очерченное лицо с твердыми скулами, мрачные глаза и черные густые волосы, курчавые и коротко постриженные. Гуров заметил его первым и сразу же обратил внимание на ту необычную неприязнь, с которой мужчина разглядывал покупателей. Чувствовалось, что он едва сдерживается, чтобы не вмешаться в диалог. Наверное, это был сам Тягунов.
Крячко взял хлеб и бережно прижал его к груди.
– Этот калач даже и есть неудобно, – заявил он хозяйке. – Пожалуй, я лучше поставлю его в красный угол, буду смотреть на него время от времени и вспоминать о вас…
– Да мне-то что? – засмеялась женщина. – Хоть на крышу ставьте, если вам нравится. Мое дело продать…
– Ты еще на голову его себе поставь! – вдруг донеслось из-за стеллажей с хлебом, и мужчина, у которого, видимо, кончилось терпение, выступил из полумрака. – Поставь на голову и ходи как клоун!
На лице у него, можно сказать, бушевал ураган. Он сверлил Крячко таким огненным взглядом, что Гурову показалось, будто в воздухе ощущается легкое потепление. Он поспешил вмешаться, пока страсти не накалились по-настоящему.
– Вы зря сердитесь, – сказал он человеку в фартуке. – Мой товарищ не имел в виду ничего плохого – у него просто такая манера разговаривать.
– А ты не разговаривай, – злорадно посоветовал мужчина. – Купил, что надо, и вали!
– Ну, это совсем не продуктивный подход! – огорченно заметил Крячко. – С таким подходом можно всю клиентуру растерять. Купил, и вали! Это просто социалистическая торговля какая-то! Тут, Борис, ты не прав!
– Какой я тебе Борис? – возмутился мужчина.
– Да это так говорится, – невозмутимо ответил Крячко. – Крылатые слова. Неужели не помните?
– Ты нарываешься, что ли? – тихо спросил человек в фартуке, терпение которого уже истощилось.
Женщина обеспокоенно взяла его за рукав и тихо, но негодующе сказала:
– Ну что ты, Ваня, в самом деле? Перестань! Неудобно!..
Ваня резко вырвал свою руку.
– А ты вообще помалкивай! – огрызнулся он. – Будто я не вижу, что ты всем подряд глазки строишь! Ох, доведешь ты меня! – Он налег грудью на прилавок и чуть ли не вплотную приблизил свое лицо к лицу Крячко. – А тебя, дорогой, по-хорошему прошу – забирай свою булку и уходи от греха подальше, не испытывай меня. Я только с виду такой добрый, но когда меня заводят…
– Никто вас не заводит, Тягунов! – уже совсем другим, суровым и требовательным, тоном оборвал его Гуров. – Вы сами себя заводите. Не умеете держать себя в руках – займитесь каким-нибудь другим делом, где не нужно общаться с людьми. Я вам честно скажу – будь моя воля, я таким, как вы, категорически запретил бы заниматься торговлей. Не ваше это занятие.
