Джерри Остер - Клуб смерти
Де Бри недовольно хмыкнул, но продолжал говорить:
— Дело было пятого числа прошлого сентября. Я помню, как если бы это случилось вчера. Заглянул в офис Чака — у него имелась небольшая клетушка в дальнем углу специальных подразделений, за так называемым отделом драмы. Хотел проинформировать его, как говорится, в смысле бумажного рэкета, о попытках разузнать, что делала Мак-Алистер в течение года, о котором, как выразился Чак, не было отчета. Достаточно большая дыра, чтобы проехал грузовик. Чак заметил ее, просто просматривая вырезки. Нестыковка во времени, сигнал помехи, из-за которого все остальное не складывается.
Чак в тот момент слушал пленку, как я догадываюсь, первое интервью с Фрэнсис Мак-Алистер: «Начну с первого воспоминания…» — я слышал, как она рассказывает, очень своеобразно. Чак сидел спиной к двери и не замечал моего присутствия, э-э, подслушивания. «Начну с первого воспоминания — огромная черная собака лижет мне лицо…»
Де Бри наклонился к Ньюмену и прошептал:
— Я вам не предлагаю своего первого воспоминания о том, как и кто меня лизал. Чак оглянулся, увидел меня и спросил, довольно резко, чего я хочу. Я сказал, что ничего не хочу, просто пришел сообщить, что перерыл все папки, как и обещал, разыскивая информацию, данные, факты из определенного куска времени, и, не удивительно, пришел пустым. Сообщил, что пытался его найти несколько дней, но он необъяснимо исчез. «Где ты был, Чак? — наехал я на него. — Расспрашивал всех в конторе, но никто не знал».
Ньюмен снял полотенце с вешалки и растер лицо.
— Он был в Новом Орлеане.
Де Бри слегка отшатнулся:
— Ты меня поражаешь, Джейк. Мне надо было догадаться, что такой парень, как ты, всегда находится на острие событий.
Ньюмен прекратил скольжение:
— Что он делал в Новом Орлеане, я не знаю. А ты?
— Ты собираешься продолжать самоистязание? — поинтересовался Де Бри.
Ньюмен глянул на одометр: 2,2 км. Какого черта…
— Нет.
— По морковному соку?
— Охотно.
Они вышли в вестибюль и присели на табуретки у безалкогольного бара. Блондинке за стойкой Де Бри сказал:
— Робин, милая, парочку морковных в чистом виде, будь так любезна.
У девушки на груди была табличка с именем и надписью:
«Привет, я ваш советник по питанию».
Робин подала два маленьких стаканчика и две салфеточки с девизом клуба.
— На здоровье, — Де Бри поднял стаканчик, — за питание, за советы, за грудь, за попку, как у Робин, за парней, как мы, знатоков всего перечисленного и многого другого.
— Угу, — сказал Ньюмен и осушил стаканчик.
Де Бри пить не стал, а поставил стаканчик и продолжал:
— Чак перемотал пленку вперед немного и включил с того места, где Фрэнсис Мак-Алистер рассказывает об отце, о его пристрастии к буерному спорту зимой на заливе Медокс, у Водяной Мельницы. У нее до сих пор остался там маленький домик — в память об отце. Она жалеет, что у нее нет времени почаще бывать там. Раз она провела там целую весну и лето, в семьдесят втором году. Один из приятнейших моментов в жизни.
Чак сказал, что она могла бы просто ответить на его вопрос. А именно: что она делала с конца семьдесят первого, когда ушла из конторы общественного защитника в Окленде и до конца семьдесят второго, когда поступила на службу в офис Манхэттенского прокурора федерального судебного округа?
Фрэнсис Мак-Алистер ответила, что в январе семьдесят второго умер ее отец. Она уже уведомила контору общественного защитника об уходе из-за моральной усталости, недостатка денег и разочарования в Калифорнии и калифорнийцах. Смерть отца — в день ее рождения — несколько ускорила события. После траура, убедив себя, что мама находится в нормальном душевном состоянии, она поехала в Водяную Мельницу, в конце февраля-начале марта. Собиралась прожить там с неделю, но дотянула до дня Благодарения. Она немного поработала, можно сказать, над мемуарами, о времени, проведенном в Корпусе Мира и в ВИСТА. Книгу так и не закончила, если это можно назвать книгой. Время, когда она была наивная, еще не успело уйти в прошлое, но тогда она уже начала кое-что понимать. Может, когда-нибудь…
— В этот момент Чак остановил пленку, — продолжал Де Бри, — и сказал мне, что ездил в Саутгемптон. Ему захотелось посмотреть на дом, возле которого пес лизал лицо Фрэнсис Мак-Алистер, и поговорить с людьми, знавшими ее отца. Потом доехал до Водяной Мельницы и нашел ее дом. Дачников не было, но сосед направил его к агенту по недвижимости в Истгемптон. Последний объяснил Чаку, что весь семьдесят второй и половину семьдесят третьего года дом снимал художник по имени Хью Спенсер.
Я сказал, что никогда о таком не слышал. Чак, оказывается, узнал у художественных критиков, что картины Хью Спенсера продаются хорошо по причине их декоративности. Я согласился, декоративность — выгодный товар. Чак сказал, что Спенсер все еще живет на восточном побережье, в собственном доме в Уэйнскотте. Он туда съездил на машине. Спенсер оказался дома и сообщил, что проведенное в Водяной Мельнице время было для него самым продуктивным во всей карьере. Он писал в неделю по холсту. В течение года покидал дом больше, чем на день-другой, всего дважды. Один раз съездил к матери во Флориду, и еще — на похороны друга в Вермонт. И ни разу в жизни не встречался с Фрэнсис Мак-Алистер, видел ее только по телевизору и в газетах.
Ньюмен ждал еще чего-то, но видимо, Де Бри закончил рассказ.
— Как тебе удается держать все это в памяти?
— В памяти? Я понятия не имею, что у меня там есть, Джейк. Память создает, разрушает и стирает, но суть я передаю верно.
— Так что же она делала в семьдесят втором году? — не понял Ньюмен.
— Разве не очевидно?
— Мне — нет.
— У нее был роман.
— Айвс тебе так сказал?
— В самом деле.
— И сказал, с кем?
— Действительно.
— Собираешься сообщить мне?
— Думаю, нет.
— Я тебя привлеку за сокрытие.
Де Бри картинно заломил руки:
— Как мило! Прямо кино.
— Ну да.
— Меня посадят куда-нибудь вроде Райкерс-Айленд?
— Не «вроде». Именно туда.
Де Бри немного поиграл со стаканчиком.
— Нет смысла говорить тебе его имя.
— Ну-ну, здесь я решаю.
— Все, что вы скажете, лейтенант, можно легко предугадать.
Ньюмен потер пальцем о палец, как бы требуя денег:
— Давай-давай.
— Не могу.
— Ты боишься этого парня?
— Ничуть. Он давно умер.
— Мертв?
— Ну-ка, еще раз. Я так и ждал, что ты повторишь со значением: «Мертв?»
— Ты имеешь в виду, если тот парень умер, он не мог столкнуть Айвса?
— А его кто-то столкнул, лейтенант?
— Это ты так считаешь, Де Бри?
— Да. Да, я так считаю.
Ньюмен снова потер пальцами:
— Давай. Или я гарантирую тебе, как минимум, одну ночь в Могильнике, если не в Райкерс.
Де Бри нагнулся. От него слегка пахло духами. Потом снова отодвинулся:
— Не могу.
— Тогда напиши.
— Маразм.
— Напиши, мать твою!
Де Бри вынул из кармана ручку и написал на салфетке большими буквами. Перевернул салфетку вниз написанным и сам отвернулся от стойки на пол-оборота.
Ньюмен взял салфетку и прочитал: АЛ КОБЛЕН.
— Кто?
— Джейк, ну. Это писатель. Полицейские истории. Дик Ричардс.
— Не понимаю.
Де Бри раздраженно и быстро заговорил:
— Ал Коблен написал двенадцать блестящих, захватывающих новелл о лейтенанте по имени Дик Ричардс из отдела полиции Нью-Йорк-Сити. Каждая книга содержит какой-нибудь месяц в своем названии. «Январь предназначен для смерти», «Следующий — первого февраля», «Мантра для марта», «Апрельский дурачок», «Испорченный май», — из «Брошенной земли» Элиот, менее известный вариант, чем избитый «Жестокий апрель», — «Июньские невесты», «Холодный день в июле», «Отвращение к августу», «Сентябрь — время забывать», «Двенадцатое октября 1492 года», «Не надевай бикини в ноябре», «Декабрь с отягчающими обстоятельствами».
Было много домыслов, когда серия приближалась к завершению, рассуждали о следующем трюке Ала. И он никого не удивил своей смертью — в автокатастрофе из одной-единственной машины, — какую никто, как всегда, не назвал самоубийством, по-другому быть просто не могло. Ал бросил управление на дороге номер сто четырнадцать между Сэг-Харбором и Истгемптоном. У него был дом в Шелтер-Айленд, в двух шагах от Водяной Мельницы. Еще у него имелось жилье в Новом Орлеане, он родом из Луизианы, из маленькой деревушки или городка, вытянутого вдоль дороги, под названием Тибодо. В течение того года, когда Фрэнсис якобы жила в Водяной Мельнице, на самом деле она всех дурила, они немало провели времени вместе. Жена Ала… Я не сказал, что он был женат, но здесь самая суть, женат, у него два шустрых мальчугана, которым, о Господи, наверное, уже за двенадцать, яппи в полной оснастке… Жена Ала хранила семейный очаг в еще одном доме, на Перри-стрит в Вест-Вилидж.
