Уильям Лэндей - Мишн-Флэтс
В тех краях никто из них не хотел бы заблудиться ночью или даже поздно вечером.
Именно там полиция находила брошенными украденные» машины.
Именно там шальная пуля могла влететь в кухню.
Именно там двадцать четыре часа в сутки можно разжиться любыми наркотиками (если у вас есть склонность).
Но при обилии разговоров об этом жутком районе города мало кто действительно хорошо знал его. Там бывали только по необходимости или проездом.
Практически во всех больших американских городах есть такой район с дурной славой, район, который все обходят и объезжают стороной.
Однако меня поражало, как много бостонцев вообще ни разу в жизни не бывали в Мишн-Флэтс.
Для них Мишн-Флэтс был чем-то вроде пустыни Гоби или Гималаев – слышать слышали, да и только. Словно Мишн-Флэтс не тут, под боком, а в другом полушарии.
В принципе это верно – нет никакой разумной причины бывать в Мишн-Флэтс, если ты там не живешь или не работаешь.
Район относительно небольшой – всего несколько кварталов. Достопримечательностей нет. Магазинов тоже – за вычетом убогих лавчонок. С точки зрения архитектуры занятна разве что новоанглийская пресвитерианская больница – бедняжка оказалась заложницей Мишн-Флэтс после того, как все состоятельные люди мало-помалу покинули район в тридцатые, сороковые и пятидесятые годы.
Даже само экзотическое название Мишн-Флэтс – миссионерские топи – стало пустым звуком. Нет больше ни миссионеров, ни топей. В семнадцатом веке тут находился дом священника Джона Элиота, который обращал в христианство индейцев. А тлетворные болота, окружавшие Литтл-Мадди-Ривер – реку Грязнушку, – давно, в самом начале двадцатого века, осушены и застроены.
Мишн-Флэтс отрезан от города со всех сторон – где скоростными шоссейными дорогами, где заводами, где рекой. Поэтому район как бы ни к какой части города не примыкает – забрести в него случайно нельзя.
Вот и существует этот городской «остров» особняком, скрытно, словно лишь для того, чтобы быть живым воплощением страхов – особенно среди белого населения города.
Мы с Келли подъехали к восточному концу Мишн-Флэтс незадолго до полудня. За рулем сидел я.
– Хочешь немного тут осмотреться? – спросил Келли.
Я согласно кивнул. Келли стал указывать путь.
Мы поехали по Франклин-стрит. Вдоль этой широкой улицы стояли точно такие же кирпичные дома, как в других районах города – скажем, в Бек-Бее или в Саут-Энде.
Но по мере того как мы ехали дальше в северном направлении, плотная стена домов стала редеть. Тут и там между обшарпанными домами виднелись превращенные в помойки пустыри на месте снесенных строений, сгоревшие или необитаемые здания. Даже руины трех-четырехэтажных домов. Ни одного приличного магазина. Только продуктовые и скобяные лавчонки да авторемонтные мастерские.
Келли сухо откомментировал этот безрадостный пейзаж:
– Туристические автобусы сюда не забредают.
Мы проехались по улицам, отходящим от Франклин-стрит.
У них были милые умиротворяющие имена типа Садовая, Ивовая, Тихая.
Разумеется, ни садов, ни ив, ни тишины.
Высоких строений встречалось все меньше. Чем дальше от широкой Франклин-стрит, тем больше одно-, двух– и трех-квартирных домов.
Но ничего похожего на сытую пригородную идиллию.
Разбитый асфальт, кое-как залатанные крыши, фасады с облупившейся краской, чахлые садики. Кое-где даже выбитые окна. Отдельные ухоженные и свежепокрашенные здания только подчеркивали всеобщее запустение и нищету.
Невзирая на жуткую разруху, эти улицы и улочки на фоне солнечного осеннего дня не создавали впечатление смертельно опасного района. То там, то здесь я замечал забавные симпатичные детали: ящик из-под молочных бутылок с выбитым дном прибит высоко на стене вместо баскетбольного кольца; балкон утопает в цветах; девчушки с хохотом прыгают через скакалку. Словом, не создавалось впечатления огромного злодейского притона. Просто нищий – угнетающе нищий – городской район.
Впрочем, меня бедностью не удивишь. И в нашем округе есть целые поселения неимущих переселенцев из Новой Англии или из Квебека.
Думаю, здесь, в Мишн-Флэтс, царят те же безысходность и тоска, которые свойственны местам, где скученно живут отверженные мира сего.
Мы выехали из лабиринта улочек на простор.
– А вот и Мишн-авеню, – сказал Келли.
Центральная артерия Мишн-Флэтс больше напоминала берлинскую улицу после налета авиации союзников.
Пустыри, заваленные битым кирпичом и всякой дрянью, разрушенные дома... Обитаемые дома стояли далеко друг от друга и отличались от многих развалин только следами жизни в окнах – где занавески, где белье на балконе сушится. Все кругом рушится, крошится, кренится...
Что можно было выломать и продать, начиная с медных дверных ручек и заканчивая водосточными трубами, все было давно уже выломано и продано. Остальное покалечено временем или вандалами. Редкие палисадники, обнесенные чиненными-перечиненными и слепленными из чего попало заборами, были не столько садиками, сколько мусорными свалками.
– Прежде справа и слева стояли сомкнутые ряды многоквартирных домов, – рассказывал Келли. – Довольно симпатичный был район. Здесь жили сперва итальянцы, потом ирландцы и евреи. Разумеется, все они давно удрали отсюда.
Мы проехали мимо Уинтроп-Виллидж – единственного островка относительного благополучия: замкнутое кольцо высоток в небольшом парке, обнесенном высоченной металлической оградой. Несколько охранников дежурили на въездных воротах. Они проводили нашу машину ленивым подозрительным взглядом.
Келли показал мне повторяющиеся на многих обшарпанных стенах граффити: «МБ».
– Мишнская братва, – пояснил Келли. – Банда Брекстона.
Эти буквы – «МБ» – были повсюду. Приглядевшись, я увидел их и на тротуаре, и на разбитых телефонных будках, и на столбах, и на стеклах автомобилей.
– Остановись-ка здесь, Бен Трумэн, – сказал Келли. – Хочу позвонить.
Я притормозил машину у лавчонки под названием «У Мэла».
Келли зашел внутрь.
Я поискал музыку в радиоприемнике, потом решил выйти из машины – понежиться в лучах солнца и осмотреться.
Я оперся спиной об искореженный парковочный счетчик и, позевывая, водил глазами по улице. Смотреть особо не на что. Мерзость запустения.
Очень быстро я ощутил, что стал предметом всеобщего внимания.
Толстая негритянка, которая развешивала свежевыстиранное белье на балконе, бросила свое дело, уперла руки в бедра и стала меня рассматривать.
Ребятишки на тротуаре у соседнего дома прекратили играть и таращились на меня.
Несколько типов на противоположном тротуаре хоть и не замолчали, но то и дело на меня косились.
Что во мне такого, черт возьми? Или это лишь потому, что я единственный белый на всю улицу?
Из ближайшего подъезда вынырнул один подросток. Потом другой. Оба переглянулись и двинулись ко мне.
Оба чернокожие – один совсем темный, другой почти такой, каким бываю я, если летом подолгу хожу на солнце. У обоих характерный презрительный прищур – то ли от хулиганской натуры, то ли от природной дебильности.
– Ты че тут кантуешься? – спросил светленький.
– Жду друга. Он в магазине.
Оба парня смотрели на меня исподлобья, словно мой ответ только увеличил их недоверие.
– Классная тачка, – сказал тот, что потемнее.
Светленький сплюнул и спросил врастяжечку:
– Деньги есть?
– Нет.
– Нам нужны – в магазин.
– Увы и ах.
– Ты че – заблудился?
– Нет. Я же сказал – друга жду. Он внутри.
– Нам и нужно-то немного – всего доллар, – сказал тот, что потемнее.
– Говорю вам...
– Брось ты, парень, какой-то вшивый доллар!
Я хмыкнул, вытащил из кармана бумажник и дал ребятам один доллар.
– А ты лапшу вешал, что денег у тебя нет, – протянул светленький.
– Я только сказал, что вам давать не собираюсь.
– А таки дал!
– Ну и что?
– Целый доллар отвалил. Щедрый мужик! Мог бы и один сраный цент дать. Ладно, не жмись. У тебя полный лопатник долларов, я же видел. Нам во как нужно в магазин!
– Нет, ребята, уж вы извините.
– Нам чего пожрать – понимаешь?
– Да, с голоду подыхаем – понимаешь? – насмешливо заканючил второй.
– Хватит. Больше ничего не получите.
– Как это – не получите? Я ж тебе сказал – нам позарез нужно!
Я отрицательно мотнул головой. Возможно, пришло время пояснить, что я полицейский.
Но поскольку это были только подростки, то я не стал гнать волну. С формальной точки зрения я тут, в Бостоне, никакой не полицейский. Моя юрисдикция заканчивается в Версале, штат Мэн. В Бостоне я рядовой турист.
– Получили от меня доллар, друзья, на том и закончим.
Тот, что потемнее, стал медленно передвигаться мне за спину.
– Я видел у тебя бумажник, набитый деньгами! – Хоть и щупловатый, он был выше меня ростом. Теперь он щурился хуже прежнего, и я начал нервничать.
