Александр Царинский - Алмазная пыльца
— Его дом?
— Там вдовушка Настя проживает. Он на постое. Ветреная бабенка. Словом, снюхались.
— И давно он там живет?
— А шут его знает. Месяцев девять, поди, будет.
— Будь так. Батя! Говорите, шумят? Почему же не пожаловались?
— Так они, вроде, и люди ничего. И поздороваются всегда, и даже в гости приглашают. В их возрасте я, может, тоже рад был шуметь… А ты кем будешь? Про дружков так не спрашивают.
— Я из угрозыска, — сказал Сайко и достал удостоверение. — Помогите, пожалуйста.
— Чем? — сразу насупился мужик.
— Не знаете, сейчас много народа у Мишки?
— Кто ж его знает. Помногу они обычно не собираются. Пары три-четыре. Погорланют и спать ложатся. Изба у Насти вместительная.
— …Понятно. Что предлагаете? — спросил Седых, выслушав подробный доклад подчиненного.
— Надо немедленно брать. Очень удобная ситуация.
Николай Алексеевич прошелся по кабинету. Он что-то обдумывал.
— Я согласен с Сайко. Пусть даже Маг в том доме отсутствует. К операции подключим молодого Виленского, — вмешался Нетребо.
— Как это Виленского? Зачем? — недоуменно остановился Седых.
— Он поможет бесшумно выманить их из логова.
— Верно, — согласился Седых. — Чтобы не навлечь подозрения, он постучится к ним, назовет себя… Нет! — возразил он сам себе. — Не разрешаю! Подвергаете риску и его, и себя. Сам же докладывал, что Виленский не знает, где живет Артист.
— Во-первых, я сомневаюсь, что Виленский сказал правду. А во-вторых, они все сильно выпивши. Тут не до умозаключений. Главное, — его тревожный голос.
— Ну, что ж, резонно. Действуйте, Виктор Ильич! Руководство опергруппой на тебе.
…Сосед сказал, что из дома ушла только одна пара. Остальные, «усмерть упившись», легли спать.
— Их там три девки и три хлопца, — доложил он.
— Откуда такая точность?
— Разведчиком в войну был, — горделиво улыбнулся он. — В их комнате светло. Вот в щель меж занавесок и высмотрел.
На Женькин стук не открывали долго. Может, уснули, может, высматривали, кто стучит.
— Кто? — наконец послышался не то пьяный, не то сонный голос.
— Это я, Жек! Шухер, Миша! Уматывать срочно надо.
Внутри заскрежетал засов. Дверь открылась. Не успел Мишка опомниться, как перед ним вместо Виленского оказался Нетребо.
— Руки!
Мишка хотел захлопнуть дверь, но Сайко, находившийся рядом, так толкнул ее плечом, что едва не сбил Артиста с ног.
— Продал, шкура! — зло процедил Мишка. Но сопротивляться не стал. Только крикнул: — Настя, открой на кухне фортку. Да пошире. Пусть вонь хоть выйдет.
Остальных гуляк сняли прямо с постелей.
Виленского домой не отпустили. Заставили поехать с Сайко и показать то место, где была захоронена кисть Наташиной руки. Потом его «поселили» в отдельную камеру.
Только под утро Женька немного забылся и задремал. За все еще темным решетчатым окошком кто-то звонко прошлепал по асфальту, и сон как рукой сняло. Женька вспомнил, где находится…
…Когда Женьке стукнуло восемнадцать, отец заплатил, и Женька пошел учиться на курсы вождения.
Была в Женькиной группе на курсах некая Дина. Она немигающе глядела преподавателям в рот, но все «науки» для нее сквозняком пролетали мимо. На вождение Дина попала к тому же инструктору, что и Женька. Однажды, ожидая своей очереди, разговорились.
— Вождение — это чепуха. И медведя выучить можно, — игриво заявила Дина. — А вот матчасть… — она глядела на Женьку так, что у него перехватило дыхание.
— Когда и где? — спросил он, не задумываясь.
— Я живу у брата. А он в командировке.
В тот же вечер Женька поехал к Дине. Она жила в уютной однокомнатной квартире.
— Вначале отметим знакомство, — мило улыбнулась Дина и, надев цветастый фартук, ушла на кухню.
Ужин был скромный. Бутылка вермута, небрежно вскрытая баночка шпротов, нарезанная одесская колбаса. Налив в фужеры вина, Дина обворожительно взглянула Женьке в глаза и лукаво шепнула:
— За знакомство, Жек!
Дина выключила свет и зажгла торшер. Ее лицо, подкрашенное розоватым светом абажура, сделалось еще красивее.
— А ты ничего, — прошептала Дина и нежно обняла его за шею. Он коснулся бархатистой кожи ее горячего лица, и, забыв обо всем, стал искать ее губы.
О, что это был за поцелуй!
…С Диной ходили в бар и рестораны. Где он брал деньги, ее не интересовало. А он изрядно задолжал. Даже безотказная мамуля заподозрила что-то неладное. Наташа отошла на второй план. Врал: занят учебой.
Однажды они заказали такой стол, что не хватило денег расплатиться. Дина смотрела на него большими круглыми глазами, а он не знал, куда деться от позора. Стал лепетать официанту:
— Вы извините… Я… Я расплачусь завтра…
— Постой, Жек, — прервала Дина. — Я сейчас. — Она встала и прошла к дальнему столику. Вернулась в сопровождении молодого человека с тонкими рыжеватыми усиками.
— У вас затруднения, юноша? Ничего. Бывает. Сколько вам нужно? — подкупающе улыбнулся подошедший парень.
— Двадцать, если можно.
— Будьте добры. Отдадите Дине.
— Кто это? — спросил Женька, когда парень ушел.
— Двоюродный брат. Разве он на меня не похож?
Динин «двоюродный брат» оказался завсегдатаем ресторанов. Он появлялся непременно в том же ресторане, где проводил вечер Женька.
— Он что, твой телохранитель? — однажды съязвил Женька.
— Скорее, твой казначей, — парировала Дина.
Он задолжал Дининому брату более двухсот рублей.
Женька находил время и для Наталки. Но те встречи были холоднее, чем с Диной. Он невольно сравнивал одну и другую свою «любовь». Наталка нравилась своей наивностью и неподдельной искренностью. Дина — обольщала пылкой страстью.
Наконец Дина и Женька получили права. «Обмывали» вместе в ресторане «Ласточка». Был здесь и Динин двоюродный брат с двумя дружками и двумя девицами. Дружки брата Женьке не понравились. Если «тот» вел себя деликатно, то они — нагловато и задиристо. Особенно не понравился ему назвавшийся Мишкой. Худощавый, с желтыми лошадиными зубами, он говорил тонким, сипловатым голосом, часто курил и плевался на пол. Одет, правда, был прилично.
Уже на улице, когда стали прощаться, Мишка грубо спросил:
— Ну что, Евген, может, свозишь меня послезавтра к одному корешу? Тут недалеко. Километров сорок.
— Папик сразу за город машину не разрешит.
— Папик?.. — ехидно переспросил Мишка. — Ишь, какие телячьи нежности. Чучело ты гороховое.
А где-то через месяц к Женьке обратился сам Динин брат:
— Жек! Выручи, будь добр! К одному приятелю в Ермиловку надо катануть. Приличный человек.
Отказать «усикам» Женька не мог. Тот сколько раз его выручал.
К удивлению, в Ермиловке их поджидал не только «приличный человек», но и Мишка-Артист. Погрузили в «Волгу» пару чемоданов, и уже к девяти вечера были дома. «Приличный человек» оказался щедрым. Поблагодарил и сунул Женьке пятидесятирублевку.
— Да вы что?.. — растерялся Женька. Но Мишка грубо перебил:
— Бери, дуб, раз дают: мы дешевиться не любим.
Тогда впервые закрались сомнения.
Потом еще одна услуга, потом еще, еще… Как правило, его попутчиком был Мишка-Артист.
Женька забеспокоился. Понял, что падает…
Хотел освободиться, но не мог: боялся Мишку. Боялся и ненавидел.
Однажды чуть не раскрылся отцу. Тот упрекнул его, что слишком часто Женька ездит то провожать, то встречать. Пригрозил, что проверит. «Расскажи!» — подсказывала совесть. Но тут как тут была дорогая мамуля:
— Аркадий! Когда ты прекратишь терроризировать парня? Он уже не маленький. У него девушка. Я его хитрости сразу разгадала.
— Ох, мамуля! От тебя разве что утаишь? — ухватился тогда за тот «спасательный круг» Женька.
Однако после очередной поездки Женька решил ретироваться:
— Все, Миша! Больше я не ездок. Отец что-то заподозрил.
— Я те, шкура, заподозрю! Болтанул?! — надвинулся на него Мишка. Его черные цыганские глаза впились в глаза Женьки.
— Гляди, падло! Шмагу не зря хапал. Ездить будешь. И туда, куда скажем. Понял? — прикрикнул Артист. — А если бате хоть о чем заикнешься — попишем. — Мишка резко выхватил из кармана руку. Из кулака выстрелило лезвие ножа. — Не я попишу, так другой найдет.
Женька испугался до икоты. А Мишка, разыграв сцену устрашения, вырвал из блокнота листок и протянул Женьке.
— Пиши, сука, расписку!
— К-какую?
— Что член нашего общества. Что должен усатику. А не напишешь… — и он эффектно поиграл лезвием ножа.
И Женька написал. Потом снова ездил. Его ни во что не посвящали, лишь использовали в качестве извозчика. Шло время. Их никто не искал, не ловил, и страх стал таять. Женька жил, как купец. Мотал деньги. Отец и мать нередко уезжали поездом на выходные в село, к бабушке. В такие дни чаще всего и использовали его «Волгу». И успокаивали: «Не дрейфь, Жек! Ты только возил. Твой „папик“ из этой „беды“ тебя запросто выручит».
