Александр Царинский - Алмазная пыльца
— Личные дела мы ведем только на служащих и НТР. Но вы правы, — снисходительно улыбнулся Шумский, — фото Князева можно найти. Но инспектор по кадрам — человек аккуратный. В личных карточках, которые он ведет на рабочих, думаю, есть и фото Князева. Вы на машине?
— Да, — кивнул Сайко.
— Отлично. Я сейчас переоденусь, и мы поедем к нему.
…В металлическом шкафу отдела кадров — «Личные карточки». Князев. Гривастый хлопец лет тридцати, с баками до мочек ушей. Домашний адрес: «Загородная, 8».
Иван взял фото, отвез домой инспектора по кадрам и повез домой Шумского. Ехали молча. Но Шумский не удержался:
— Ну, и как, лейтенант! Вы до сих пор гневаетесь на меня?
— Не будем об этом. Вы уже сделали свое дело. Разбили семью.
— Глупец он. Таких преданных жен, как Лида, еще поискать.
— Таких, что таскаются с кем попало?
Сергей Иванович грустно улыбнулся.
— Вы молоды, лейтенант! Наивны. Зря о ней так. Я думал обо всей этой истории. И о вас…
— Обо мне?
— О вас, обо всех… Знаете, я никогда не понимал по-настоящему, что такое провинция. Пятый год здесь, и только сейчас начало доходить. Я не обиделся и не испугался. Просто — удивился. Вы, наверное, все иначе не можете. Это не хорошо и не плохо. Просто — другое… Может, привыкну. А может, вы станете другими.
— Я?
— Вы все.
Они замолчали.
Машина сбавила скорость: подъезжали к дому Шумского.
— Ну, желаю удачи, лейтенант, — Шумский протянул Ивану руку. — Глупо все вышло. Ничего с ней не было. А вы… Может, и хорошо, что вы — такие. Дай бог, чтобы и те, кого вы ловите, тоже оставались… провинциалами.
— Извините. Я спешу. — Иван высвободил руку, и «РАФ» тронулся. Через заднее стекло увидел убегающие дома, пустую темно-серую дорогу, мерцающие фонари. У одного из них стоял Шумский.
В девятиэтажном доме, в котором жили Виленские, все уже спали. Только на втором этаже горел свет. Окно Виленских. С улицы видно, что у окна кто-то сидит.
Иван поднялся на второй этаж и позвонил:
— Пап, ты?
— Уголовный розыск. Откройте, Виленский!
Женька стоял перед Иваном напуганный, осунувшийся.
— Я вас слушаю, лейтенант!
— Родители спят? — вместо ответа спросил Сайко.
— Нет. Мать в роддоме на дежурстве, а отец до сих пор не вернулся. Не знаете, где он? Я волнуюсь.
— Волноваться надо было раньше, — хмуро ответил Сайко. — В комнату войти-то можно?
— Да, да, пожалуйста, — засуетился Женька.
Они прошли в комнату Женьки. На письменном столе лежали листы исписанной бумаги.
— Исповедь готовите? — кивнул в сторону стола Сайко.
— Что-то вроде.
— Ладно, Виленский! Взгляните. Вам знаком этот человек?
Иван достал фотографию Князева. Глаза у Женьки сузились от страха.
— Да, это Мишка-Артист. Как вы сумели так быстро его разыскать?
— А где живет, значит, не знаете?
— Не знаю, — выдавил Женька.
— Будь так. О Загородной улице никогда не слышали?
— Слышал как-то… Там какое-то застолье намечалось. Но меня не приглашали. Честное слово, я там ни разу не был. Даже номер не запомнил, — стал оправдываться Женька.
Когда Иван вышел на улицу, было около часу ночи. Сел в «РАФ» и связался по рации со своими:
— Товарищ подполковник, разрешите выехать на Загородную?
— Помощь нужна? — услышал в ответ.
— Нет. Пока разведка.
По туманному озеру плыли круги. Рябило в глазах. Под левой лопаткой жгло, словно плечо лежало на раскаленных угольях.
Аркадий Игнатьевич Виленский открыл глаза. Белые стены. Белая простыня. Ноги упираются в белые дуги кровати. Виленский хотел повернуться, и тут же услышал:
— Больной, вам нельзя шевелиться.
— Что со мной? — спросил он.
— Сердечко у вас… Ничего, все будет в порядке, — попыталась утешить сестра.
Виленский тяжело вздохнул. Отчего же все это так внезапно? Давно сердце не шалило. И вспомнил: «Женька!.. Его сын преступник»…
Веки закрылись, Виленский стал куда-то проваливаться.
…Аркадий Игнатьевич Виленский на свою жизнь не обижался. Ему везло. Сравнительно быстро «вырос» до прокурора района.
Зато не посчастливилось в личной жизни. Нравилась ему Валюша, но вышла за Пашку Измайлова. Погоревал, а через год сам женился на студентке мединститута Катеньке. Екатерина Андреевна была верной женой, но своенравной и неласковой. А когда родился Женька… То он, Аркадий, не так ребенка на руки взял, то не перепеленал быстро, когда малютка заплакал. Женьке ни в чем не отказывали.
— Катя, мы растим эгоиста, — однажды упрекнул он жену. — Нам нужен еще ребенок.
— Иди и рожай, — отрезала она. — Хватит. Отмучилась.
Время летело быстро. Не успел оглянуться, как Женька пошел в школу.
Однажды он приволок двойку.
— Здорово, сын! Что будем делать дальше? — Аркадий Игнатьевич знал, что двойка не из-за того, что Женька тупой. Просто — лодырь. — Выучишь все формулы — доложишь! Вот тебе три примера. Гулять сегодня не разрешаю.
Женька понуро опустил голову, но вмешалась мать:
— Ребенка хочешь лишить воздуха? К заключенным приравнял? Лучше бы регулярно с ним занимался. Сын не чувствует отцовской заботы. Вечно с ним я да я. В твоей голове одни жулики да разбойники!
— Катя, об этом можно поговорить и без него.
— Ничего. Пусть слышит. Пусть знает, какой у него отец.
Он весь кипел, а Женька, ухмыльнувшись, ушел в свою комнату.
Еще один день запомнился на всю жизнь. Женька вернулся домой сильно выпивши. Ему тогда было едва за шестнадцать.
— С кем пил? — спросил Аркадий Игнатьевич.
— С друзьями, — во всю рожу глупо улыбнулся Женька.
— И сколько же твоим друзьям лет? — Аркадий Игнатьевич старался говорить спокойно. Но тут из ванной выскочила красная, с распущенными волосами Екатерина Андреевна.
— Ах паршивец! Этого еще не хватало. Что ты сюсюкаешь с ним? Отец называется, — подлетела к Женьке и надавала ему по щекам.
Женька зло крикнул «Ну ладно!» и убежал из дома. Ночевать не вернулся. И они всю ночь не спали. Ходили искать его к соседям, в подъездах, обзвонили близких и знакомых. Около часу ночи зазвонил телефон.
— Это я, Наташа Измайлова. Не волнуйтесь, Женя у нас. Уже спит. Я звонила, но ваш телефон не отвечал.
Между Виленскими состоялся разговор:
— Да, Катя! Дуем мы в разные дудки. И вот финал.
— Я же ему не на выпивки даю.
— Все! Хватит. Или будем петь в унисон, или нам придется расстаться. — Это было сказано так твердо, что впервые в ее голосе он не услышал протеста:
— Каюсь, Аркаша! Каюсь. Все!
Но она покаялась только на словах. Женька требовать умел. На «горло не наступал», а брал хитростью. И поцелует, и обнимет, и слезу даже мог пустить. Правда, в последнее время он пыл поумерил. Но деньги у него водились. «Где их брал»? От догадки тупо заныло сердце. «Упустил! Упустил! — стучало в висках. — Женька связан с бандой».
От резкой боли Виленский даже вскрикнул.
— Что с вами? — подлетела к нему напуганная медсестра.
— Ничего, сестричка… Ничего, — еле выдавил Аркадий Игнатьевич.
…После укола сделалось легче.
И опять замелькали воспоминания. Он выхватывал из памяти куски Женькиной жизни, просеивал их, анализировал.
«Наташа Измайлова… Какую же роль сыграла она? Неужели соучастница? Неужели она тоже была втянута? Попыталась выбраться — и вот… Да, сколько веревочке не виться… Люди Седых вышли на убийц. Женька — убийца! Убийца!» — Аркадий Игнатьевич застонал. Перед глазами поплыли круги, и вдруг упала тьма. Ночь. Шумит лес. Тихо накрапывает дождик. И крик. Это голос Наташи. Женька замахивается ножом. Тускло мелькнуло лезвие — острая боль — не Наташе, ему в грудь.
Виленский вскрикнул. Что-то кричала медсестра, но ее голос тут же утонул в водовороте снежинок. И сразу сделалось тихо, спокойно. Боль исчезла, все затянуло туманом. Виленский падал, падал, падал…
…До Загородной Иван не доехал. Оставил «РАФ» в соседнем переулке. Улица была безлюдна. В доме № 8 за плотными шторами горел свет и слышались пьяные выкрики. Сайко хотел подойти поближе, но заскулила собака. Остановился. И тут увидел, как в темноте прочертил дугу глазок папиросы. В соседнем дворе — человек.
— Доброй ночи, — нашелся Иван. — Я на Загородной нахожусь?
— Ну, — буркнул мужской голос. — Кого надобно-то?
— На этой улице где-то Князев живет. Мишкой зовут. Не слышали про такого? Служили с ним вместе.
— Мишка вон в том горластом доме живет.
— Почему в горластом? — спросил Сайко.
— А ты разве не слышишь? И так часто-густо. Полопались бы глотки у них. Спать не могу.
— Его дом?
— Там вдовушка Настя проживает. Он на постое. Ветреная бабенка. Словом, снюхались.
— И давно он там живет?
