Эд Макбейн - Головоломка
Карелла кивнул.
— Все верно, — сказал Роберт Кумбс, — была у меня часть такой фотографии.
— Была? — переспросил Браун.
— Да, — подтвердил Кумбс и сплюнул на тротуар перед тележкой с горячими сосисками. Это был человек лет шестидесяти с обветренным лицом и волосами соломенного цвета, торчавшими во все стороны и напоминавшими высохшие кукурузные стебли. У него были светло-голубые глаза, окаймленные выцветшими ресницами, и кустистые брови. Сидя на стуле возле тележки перед своим заведением, “Придорожная закусочная Боба”, он разговаривал с детективами. Закусочная находилась на шоссе № 24, проходившем вдали от оживленных магистралей. Не верилось, что за день в обоих направлениях здесь проезжает хотя бы дюжина машин.
— Откуда она у вас взялась? — спросил Карелла.
— Пит Райан дал мне ее перед самым ограблением, — осклабился Кумбс. Зубы у него были такого же цвета, что и волосы. Он снова сплюнул на тротуар. Браун невольно представил, что это такое — есть пищу, приготовленную в “Придорожной закусочной Боба”.
— А почему Райан дал ее вам? — спросил Карелла.
— Мы были друзьями.
— Расскажите поподробнее, — попросил Браун.
— Это еще зачем? Я же сказал, у меня нет больше этой фотографии.
— Где она теперь?
— А бог ее знает, — пожал плечами Кумбс и опять сплюнул.
— Когда он вам ее дал?
— Дня за три до дела.
— Пит приехал к вам...
— Верно.
— И дал вам часть снимка...
— Верно.
— И что он при этом сказал?
— Сказал, чтобы я сохранил его, пока они не провернут это дело.
— А потом?
— А потом он приедет и заберет его.
— Он не сказал вам, зачем все это надо?
— На тот случай, если его накроют.
— То есть он не хотел иметь при себе фотографию, если его арестует полиция, так?
— Точно.
— Что вы обо всем этом подумали?
— А чего тут думать? Мой хороший друг просит оказать ему небольшую любезность, я ее оказываю. Чего тут думать-то?
— У вас были какие-нибудь мысли насчет того, что изображено на этой фотографии?
— Конечно.
— И что же?
— На ней было показано, где они спрятали добычу. Что я, по-вашему, совсем дурак.
— А Пит не говорил, из скольких частей состоит вся фотография?
— Не-а.
— Просто попросил сохранить этот маленький кусочек, пока он его не заберет?
— Ну да.
— О'кей, где он сейчас?
— А я его выбросил на помойку.
— Почему?
— Пита убили. Ясное дело, что он не придет за ним. Вот я его и выбросил.
— Даже несмотря на то, что вы знали, что это — часть большей фотографии? На которой показано, где спрятана куча денег?
— Правильно.
— Когда вы его выбросили?
— На следующий день, как только прочел в газете, что Пита убили.
— Похоже, вы очень торопились избавиться от него, а?
— Ну да, торопился.
— А что так?
— Не хотел впутываться в это дело с ограблением. Я так понял, что эту картинку будут искать, и мне не нужна была даже маленькая ее часть.
— Но сначала-то вы взяли ее у Пита, ведь так?
— Ну, так.
— Хотя знали, что на ней показано, где они собирались спрятать награбленное?
— Я это только предположил. Наверняка-то я не знал.
— Когда вы узнали наверняка?
— Ну, наверняка я и сейчас не знаю.
— Но вы были настолько напуганы после ограбления, что выкинули тот кусочек, что вам дал Пит?
— Так и есть.
— Это было шесть лет назад, верно, мистер Кумбс?
— Верно.
— И вы выбросили фото на помойку?
— Ну.
— Где была эта помойка?
— На заднем дворе.
— Этого дома?
— Да.
— Будьте добры, пройдемте туда, и вы покажете, куда именно вы ее выбросили.
— Пожалуйста, — Кумбс поднялся со стула, сплюнул и провел детективов вокруг закусочной. — Прямо сюда, — сказал он, указывая место. — В один из этих баков.
— Стало быть, вы принесли сюда крошечный кусочек фотографии, подняли крышку бака и бросили его туда, так?
— Так.
— Покажите, как вы это сделали, — попросил Браун.
Кумбс удивленно уставился на него. Потом пожал плечами, взял воображаемый фрагмент фотографии большим и указательным пальцами, поднес его к ближайшему баку, поднял крышку, бросил туда этот несуществующий кусок фото, опустил крышку и повернулся к детективам.
— Вот так я и сделал.
— Вы врете, — скучным голосом сказал Браун.
Разумеется, оба детектива не знали, лжет Кумбс или нет, как и то, доказывает ли хоть что-нибудь эта комедия с мусорным баком. Но расследуя преступления, надо уметь общаться с самой разной публикой. К тому же любой гражданин США знает из многочисленных фильмов, что полицейские всегда задают вопросы с подначкой, чтобы уличить человека во лжи. На своем веку Кумбс видел достаточно фильмов, и теперь он был убежден, что сделал что-то не так, когда подошел к мусорному баку и бросил туда воображаемый клочок фотографии, что-то такое, что мгновенно подсказало этим двум легавым, что он лжет.
— Вру? — вскинулся он. — Я? Вру? — Он попытался сплюнуть, но мышцы горла не повиновались, он поперхнулся слюной и начал яростно кашлять.
— Хотите с нами пройти? — суровым и самым официальным тоном спросил Карелла.
— Что... что? — кашляя, выдавил Кумбс, лицо его покраснело, он оперся рукой о край тележки, мотая головой и стараясь перевести дыхание и скрыть свое замешательство. Он не мог понять, на чем он засыпался, и теперь пытался выиграть время. Но тут этот здоровенный негр-детектив сунул руку в задний карман и вытащил пару наручников с жуткими зазубренными краями. — О, Господи, — подумал Кумбс, — они меня свинтили. Но за что?
— В чем я виноват? — прохрипел он, — что я... что я такое сделал?
— Сами знаете, мистер Кумбс, — холодно отчеканил Карелла. — Вы уничтожили важную улику.
— А это серьезное преступление, — солгал Браун.
— Параграф 812 Уголовного законодательства, — добавил Карелла.
— Послушайте, я...
— Прошу вас, мистер Кумбс, — не терпящим возражений тоном сказал Браун, раскрыв наручники и протягивая их в сторону Кумбса.
— А что, если я... что, если я не выбрасывал эту штуку... эту карточку? — промямлил Кумбс.
— А вы не выбрасывали?
— Нет! Она у меня! И я вам ее отдам! Клянусь богом, отдам!
— Давайте, — кивнул Браун.
Паром — вполне подходящее место, чтобы спокойно обменяться мыслями и высказать разного рода предположения. Так что на обратном пути в Айсолу Карелла и Браун занимались и тем, и другим.
— В ограблении участвовало четверо, — сказал Браун. — Кармине Бонамико возглавил дело...
— Да уж, возглавил, — вставил Карелла.
— ...Джерри Стайн — вел машину. Пит Райан и Лу Д'Амур — непосредственно занимались ограблением. Всего четверо.
— И что?
— Давай подсчитаем. Пит Райан дал один фрагмент фото своей тетке Доротее Макнелли, другой — своему доброму старому приятелю Роберту Кумбсу...
— Из “Знаменитой Придорожной Обжорки Боба”.
— Правильно, — кивнул Браун. — Согласно методу, известному как арифметическая дедукция, это означает, что Райан имел в своем распоряжении целых два фрагмента.
— Правильно, — согласился Карелла.
— Тогда разве не логично предположить, что у каждого члена банды было по два фрагмента?
— Логично, но вовсе не обязательно.
— Что вы имеете в виду, Холмс?
— Элементарно, Ватсон. Конечно, можно допустить, что фотография состоит из восьми частей. Однако, учитывая, что бандитов было четверо, с такой же легкостью можно допустить, что она состоит из любого количества частей — лишь бы оно делилось на четыре, — скажем, из двенадцати фрагментов, или из шестнадцати, или даже...
— Лично я считаю, что из восьми, — сказал Браун.
— Откуда это магическое слово восемь?
— Если бы ты планировал ограбление, ты бы разрезал фотографию на двенадцать частей? Или на шестнадцать?
— По-моему, это с самого начала была дурацкая идея. Я бы вообще не стал ее резать.
— Мне кажется, что фрагментов все-таки восемь. Четыре человека, по два каждому. Сейчас у нас шесть. И я уверен, что мы найдем седьмой в сейфе Джерри Фергюсон. Тогда останется найти только один! Один, беби! Всего один фрагмент, и дело в шляпе!
Но, как однажды заметил мудрый шотландский поэт Роберт Бернс, самые тщательно разработанные планы...
В тот же день они приехали в “Фергюсон-гэллери” с ордером на обыск. И хотя они обшарили его сверху донизу и нашли много ценного и интересного, фрагмента фотографии там не оказалось. В понедельник вечером у них по-прежнему было только шесть.
Шесть.
Только шесть.
Когда они изучали эти сложенные фрагменты в полуночной тишине дежурной комнаты, у них возникло ощущение, что здесь что-то не так. На фотографии не было неба.
А раз так, то не могло быть ни верха, ни низа. Перед ними был какой-то непонятный ландшафт без перспективы. Что не имело никакого смысла.