Виктор Пронин - В позе трупа
Меня они обманывать не будут. Мои девочки — честные работники и прекрасные люди. И девочки хорошие, — добавил Халандовский, несколько смутившись.
Пафнутьев не мог не улыбнуться, вспомнив полных румяных женщин в белых халатах и кружевных кокошниках, женщин, о которых говорят, что лифчики они надевают каждый раз на новое место, потому что не имеет значения, куда именно она наденет этот лифчик.
— Ты вот улыбаешься, а внешний вид продавца, здоровый, доброжелательный, добродушный вид действует на наших дистрофических покупателей как витамин! Как калория! Они идут в мой магазин, может быть, не столько за покупкой, сколько затем, чтобы полюбоваться на моих девочек, набраться от них силы, уверенности, здоровья.
— И подышать вот этими запахами, — Пафнутьев кивнул на поднос.
— Да, и понюхать, — кивнул Халандовский, не возражая.
— Откуда у Байрамова деньги? — неожиданно спросил Пафнутьев.
— Ты где работаешь? В прокуратуре? Кем работаешь? Начальником? Тебе каждый день кладут на стол сводку происшествий? Читай. Думай. Делай выводы.
— Значит, его деньги криминальные?
— Паша… Это мутант. Чудовище. Осьминог. Динозавр.
— И ты утверждаешь, что Колов…
— Я ничего не утверждаю! — резко перебил Халандовский. — И стараюсь не произносить святых имен в этом прибежище торговли и обмана. И тебе не советую. Что вы за люди, не понимаю? Как вы можете работать с такими длинными и бестолковыми языками?!
— Виноват. — Пафнутьев сложил руки на груди, точь-в-точь как это делал эксперт Худолей, когда тому очень хотелось выпить. И, осознав это, он вспомнил, зачем заглянул к Халандовскому. — Да, чуть не забыл, Аркаша…
— Говори, Паша, — Халандовский склонил голову, выражая готовность выслушать все до конца и не перебивая.
— Бутылка нужна… Только наша. В киосках боюсь покупать.
— И правильно. Водку бери только у меня. Продают такую отраву, такую гадость… Сами печатают наклейки, сами разводят какие-то технические спирты, сами разливают, устанавливают цену… В своих же киосках и продают. А люди мрут, Паша, люди мрут в самом прямом и полном смысле слова.
— Знаю, — кивнул Пафнутьев.
— А почему не сажаешь?
— Сложно это, Аркаша. Рыночные отношения…
— А меня на недовесах ловят! — Глаза Халандовского в первый раз сверкнули гневно и оскорбленно.
— Разберемся.
— Один мой приятель специально в машине, в бардачке отраву держал. С виду водка как водка… А в ней отрава. И об этом знал только он. А водку эту, это угощение, он держал специально для угонщиков. И надо же — угнали.
— Машину угнали? — уточнил Пафнутьев, опять насторожившись.
— Ну! И все у них получилось, все удалось. Угнали, скрылись, спрятались. Обшаривая машину, нашли бутылку. И на радостях выпили.
— И им стало плохо? — предсказал Пафнутьев.
— Нет! — отверг Халандовский. — Они умерли в течение десяти минут.
— Какой кошмар! — ужаснулся Пафнутьев, поднимаясь. — Мне пора, Аркаша. До скорой встречи.
— Нет, ты мне скажи — судить этого мужика будут?
— Не стали мы его судить, — устало проговорил Пафнутьев. — Он сказал, что сам купил эту водку за полчаса до того, как угнали машину.
— Так ты знаешь эту историю… — разочарованно протянул Халандовский.
— Я все знаю.
— А про Байрамова не знал!
— Теперь знаю и про Байрамова, — Пафнутьев протянул руку. — Не дрейфь, Аркаша. Разберемся.
— Только не очень долго, Паша… Силы мои на исходе. И деньги тоже. Ведь деньгами приходится все погашать.
— Будут новости — звони. А это за бутылку для эксперта. — Пафнутьев положил на стол три тысячи рублей.
— Ты меня смешишь, Паша, — горько усмехнулся Халандовский, смахивая деньги в ящик стола.
— Посмеемся вместе, Аркаша?
— Неужели придет такой час? — проговорил Халандовский, когда Пафнутьев уже покинул его кабинет. — Неужели придет такой час, — повторил он, пряча пустую бутылку в тумбочку стола.
* * *…Знаменитый нос Дубовика, налитый неведомой жизненной силой, завис над протоколом в каком-то горестном ожидании — перед ним сидел заплаканный пожилой человек, который, похоже, не в силах был произнести ни единого слова. И Дубовик, пригорюнившись, терпеливо ждал, пока свидетель придет в себя, справится с волнением, слезами и переживаниями. То ли сочувствовал ему Дубовик, то ли скучал в ожидании.
Заглянувший в дверь Пафнутьев увидел эту невеселую картину и уже хотел было уйти, но очнувшийся Дубовик сделал ему неприметный жест рукой — заходи, дескать, не помешаешь. Пафнутьев вошел в кабинет, в котором до прошлого года обитал сам, и втиснулся в угол между шкафом, до сих пор набитым знакомыми вещдоками, и батареей парового отопления. Он положил на нее руку — ребра батареи были холодны, хотя уже неплохо бы и затопить, прохладно в кабинете.
— Повторим, а то не все понял, не все запомнил, — сказал Дубовик для Пафнутьева, чтобы тот вошел в суть разговора. — Вы утверждаете, Николай Петрович, что все произошло на ваших глазах?
— Господи! Да на балконе я стоял, на балконе! И все видел. Я часто стою на балконе — машину стерегу. Нынче ведь угоняют полсотни машин в сутки! Находят две-три… Так что при любой свободной минуте выхожу на балкон. И покурить, и чайку попить, и с соседом поговорить… Он на своем балконе — внучку пасет, чтоб маньяк какой не съел, я на своем — на «девятку» поглядываю…
— И тут вы увидели этих людей, — Дубовик прервал слишком уж подробный рассказ потерпевшего и направил его слова в нужное русло.
— Да. Увидел. — Николай Петрович замолчал, ожидая следующего вопроса.
— И что?
— Ну что… Потолкались они, походили… Я подумал вначале — ждут кого-то… Люди как люди… У меня и мысли не возникло, что они собираются машину угнать… А оно вона что вышло.
— Дальше… Что было дальше?
— Вижу, что один из них, маленький такой, вроде как парнишка с виду, еще в школу ходит… Старшеклассник вроде… Так вот, подходит он к моей красавице…
— К кому подходит? — уточнил Дубовик.
— Ну, к «девятке»… Красавицей я ее называл, когда жива была… То есть когда ее еще не угнали… Подходит, сует что-то в дверной замок, дверца и распахивается. Я и слова не успел произнести, прямо дыхание во мне остановилось… Как ему удалось, что он такое сделал — ума не приложу… Всего полчаса назад я был внизу, у машины, запер все замки, проверил все двери, и тут такое…
— Это потрясающе! — вмешался в разговор Пафнутьев. — Скажите, малыш, который дверь открыл… Он что, один был?
— Нет! — воскликнул старик. — В том-то и дело. Только дверь открылась, возникают еще двое… Малыш влез в машину, второй сел за руль, третий уже дергает заднюю дверцу… Изнутри ему уже кнопку поддернули…
— А вы?
— Я, конечно, в крик! А что мне было делать? Сбежать вниз с пятого этажа без лифта в моем возрасте… Да еще пересечь двор, это метров пятьдесят… Добраться до машины… Они к этому времени будут уже на другом конце города.
— Значит, вы остались на балконе и продолжали кричать?
— Да. Продолжал кричать, — подтвердил Николай Петрович с некоторой обидой в голосе. Что-то, видимо, не понравилось ему в том, как поставил вопрос Пафнутьев. — И тут вижу — идет Степан с дочкой. «Степан! — кричу я ему. — Смотри!»
— Степан — это кто? — спросил Дубовик.
— Сосед. Прекрасный человек! Живет в первом подъезде! Простите… жил. Похоронили вчера… — Старик замолчал, снова, видимо, перенесясь в печальные события, и Пафнутьев вдруг увидел, что тот попросту не может продолжать — слезы навернулись на его глаза и безутешно падали вниз. Старик начал суматошно искать носовой платок, нашел его в каком-то кармане уже в виде мокрого комка и принялся промокать глаза. — Простите, не могу… Как вспомню… Не могу… Степан с дочкой шел… Дочке пять лет… Выросла на наших глазах… Когда они с женой вместе шли куда-то, Оленьку у нас оставляли… Его жена позвала их ужинать… Сам слышал — вышла на балкон, какое-то время смотрела на отца с дочкой, как прощалась, ей-богу… Потом позвала… И Степан направился домой. Позвал Оленьку, она тут же подбежала… Послушный ребенок… И они пошли к дому. Оленька что-то рассказывала ему, он смеялся, подбросил ее, снова на землю поставил, сейчас, говорит, маме расскажем… Рассказали. — Старик помолчал, глядя мокрыми глазами в окно. Потом спохватился, посмотрел на Дубовика, на Пафнутьева — он, похоже, не мог вспомнить — давно ли сидит, давно ли вот так молчит.
— Что же было дальше? — осторожно напомнил Пафнутьев.
— Черт меня дернул крикнуть Степану… Дескать, смотри, в машину мою кто-то лезет… Гори она синим огнем, пропади она пропадом… Говорят, покупай, покупай, а то деньги все равно в труху превратятся… Купил. Не столь для езды, сколько деньги спасал… Спас, называется. Ни денег, ни машины, ни Степана…
