Стивен Соломита - Взмах ножа
Бредли, даже не взглянув на Леонору Хиггинс, пробурчал недовольно:
— Может быть, сержант расскажет нам о данных, полученных при допросах в ходе следствия?
— Кажется, — Флинн решил опередить Мудроу, — сержант ясно сказал, что вы располагаете информацией в полном объеме.
— Тогда вопросов больше нет, — сказал Бредли, поворачиваясь к Леоноре. — А у вас, агент Хиггинс?
Леонора не ответила, но заметила, как Мудроу, перехватив ее взгляд, подмигнул и постучал пальцем по виску, и тогда только поняла, какую ошибку они сделали, когда вначале отказались сотрудничать с Мудроу.
Глава 10
«АМЕРИКАНСКАЯ КРАСНАЯ АРМИЯ» снова в действии. В воскресенье «АМЕРИКАНСКАЯ КРАСНАЯ АРМИЯ» взорвала противопехотную бомбу в жилом квартале Роберта Вагнера, убив двух СИОНИСТСКИХ ПСОВ. Это наше последнее предупреждение. Могли погибнуть многие, но «АМЕРИКАНСКАЯ КРАСНАЯ АРМИЯ» решила спасти жизни своих чернокожих и латиноамериканских БРАТЬЕВ И СЕСТЕР. СИОНИСТЫ должны покинуть Южный Ливан. СВОБОДУ всем политическим заключенным. Наши намерения СЕРЬЕЗНЫ. «АМЕРИКАНСКАЯ КРАСНАЯ АРМИЯ» будет действовать и дальше, и эффективность этих действий будет нарастать. «АМЕРИКАНСКАЯ КРАСНАЯ АРМИЯ» требует отменить сокращение бюджетных ассигнований в сферу здравоохранения и социальную сферу. Мы требуем равных прав для наших чернокожих и латиноамериканских БРАТЬЕВ И СЕСТЕР. ЧЕРНОКОЖЕЕ НАСЕЛЕНИЕ должно править всей Африкой. СМЕРТЬ ФАШИСТСКО-ИМПЕРИАЛИСТИЧЕСКИМ СВИНЬЯМ. ВСЯ ВЛАСТЬ НАРОДУ.
Джонни Катанос вел фургон по бульвару Вернон в Куинсе, слушая Музафера, который зачитывал их последнее заявление для прессы. Это обращение, как и первое, писала Эффи, но Музафер читал так, словно это было его собственное сочинение, и теперь он ждал, что скажет Джонни.
— Отлично, — сказал грек, — ничего конкретного.
— Так и надо.
— Я знаю, но здесь еще и стиль отсутствует, этого добиться не так просто.
— В данном случае, уж если у нас ничего не вышло, это и есть то самое, что нужно.
Музафер до сих пор был огорчен неудачей в Вильямсбурге. Они могли, конечно, взорвать радиоуправляемое устройство, но тогда кому-то пришлось бы стоять недалеко от места взрыва. В таком небольшом районе, как Бруклин, это было бы слишком рискованно, а Музафер рисковать не хотел. Теперь он пожинал плоды своей осторожности. Он надеялся уничтожить половину нью-йоркских политиков, а убил двух никому не известных патрульных. Нью-Йорк не поставить на колени, отправив на тот свет пару полицейских в Бруклине. Казалось бы, теперь Джонни мог закиснуть и что-то такое придумать, чтобы действовать самому. Однако Джонни, который настаивал на использовании радиоуправляемой бомбы в работе и на том, что он лично приведет ее в действие, не закис и не разозлился. Теперь он знал, что в следующий раз, что бы они ни предприняли, он будет на месте и увидит все собственными глазами. И Музафер подготовится более тщательно. Он обязан добиться того, чтобы с «Американской красной армией» считались.
— Слушай, — сказал Джонни, положив руку Музаферу на плечо, — не вижу оснований для большого огорчения по поводу Вильямсбурга. Понятно, мы хотели наделать побольше шума, но не сомневайся, что в следующий раз все пройдет нормально.
— Да, — сказал Музафер рассеянно, — в следующий раз.
— Взрыв-то был мощнейший. Так что не будем огорчаться и преуменьшать результаты. Все случилось так, как и говорила Джейн. Дом в куски разнесло.
Джонни сжал плечо Музафера, вполне по-братски, но позволил себе погладить его по шее большим пальцем. Он заметил, что Музафер задрожал и прикоснулся рукой к этому месту.
— В общем, у меня есть идея.
— Скажи еще, грандиозная идея, — рассмеялся Музафер. — Надеюсь, это будет посерьезнее. Мы провели три крупные акции, а убили всего троих.
— Да нам еще повезло, что эти легавые оказались рядом с грузовиком в момент взрыва. Еще десять секунд, и нам пришлось бы довольствоваться грудой битого стекла с кирпичом вперемешку.
Они остановились на красный свет. Джонни потянулся, напрягая мускулы на руках, и подождал, пока Музафер на него посмотрит. Вся эта затея, эта сексуальная игра намеками — которые, как ему казалось, хотя он и не был уверен в этом, Музафер понимал — увлекала его не меньше, чем сами теракты. Это была своего рода премия за службу в «Красной армии».
Во время тренировок в Ливии он был очень занят, многое его интересовало, особенно все, что было связано со взрывчаткой скучать не приходилось. И только по приезде в Нью-Йорк, когда началась подготовка к операции, он понял, сколько времени в жизни террориста занимает ожидание. Музафер настоял на том, чтобы они вели абсолютно нормальную жизнь — уходили из дома каждое утро в одно и то же время, возвращались ранним вечером, смотрели телевизор. Им даже не разрешалось носить оружие.
Неудивительно, что Джонни, который понимал, что скука может быть такой же разрушительной, как и внутренние раздоры, решил проверить, насколько действенно его влияние на араба. Ведь если ему удастся обольстить Музафера, он сумеет контролировать всю деятельность «Армии», приобретая те полезные связи, которыми обладает Музафер. Он неожиданно вспомнил юность, которая прошла в Брукширском интернате для беспризорных детей, не совершавших преступлений столь серьезных, чтобы посадить их в настоящую тюрьму. Музафер постоянно возвращался к своему детству, к лагерям беженцев, к трудностям и лишениям, но Джонни знал, что, если бы Музафер оказался в таком месте, как Брукширский интернат, его заставили бы носить парик и красить губы, прежде чем пустить по кругу.
Красный свет погас, Джонни бросил взгляд на Музафера, с удовольствием отметив, что Музафер не сводит глаз с его вен на руке. Он медленно сжал руль, чтобы мускулы напряглись еще больше. В Брукшире его дразнили «скелетом», потому что, как ему говорили, в нем было меньше жира, чем у черных.
Остаток пути они промолчали, пока не остановились у въезда в большой двор, обнесенный забором, с небольшим домиком в глубине. На домике висела вывеска: «СНАБЖЕНИЕ ВОДОРОДОМ».
Весь двор был уставлен желтыми и зелеными банками.
— Когда я вышел из тюрьмы, — пояснил Джонни, — то устроился работать учеником сварщика и научился пользоваться сварочным аппаратом. Эти зеленые баки наполнены водородом, а желтые ацетиленом. Если их соединить, пламя, которое вспыхнет при этом, способно резать сталь. Таким баком, когда он переполнен, можно взорвать несколько зданий, но сам он никогда не взорвется, потому что толщина его стенки дюйм, а вещества становятся взрывчатыми, только соединяясь. Но если мы создадим необычные условия, например, установим дополнительную взрывчатку, чтобы пробить баки, то получится тройной эффект — взрыв, пожар и шрапнель. Тройной — за ту же цену.
Музафер покачал головой. Высота этих баков была метра полтора, не меньше.
— Мне кажется, они слишком тяжелые. Как мы их спрячем?
— Видишь грузовики? — Джонни повернулся к Музаферу. — Как ты думаешь, их перевозят с места на место? Такие баки есть на каждой бензозаправке, на каждой стройке. Я сегодня просмотрел справочник — только в Куинсе шестнадцать поставщиков водорода. Наверняка у каждой фирмы есть постоянные покупатели и, значит, постоянные маршруты у грузовиков. День в Бронксе, день в Бруклине, день в Куинсе, день в Манхэттене. Нужно только выбрать нужный нам грузовик в нужном месте и в нужное время.
В седьмом полицейском участке капитан Алан Эпштейн был богом. Неким центром, вокруг которого все вращалось. Указания из его кабинета доходили до каждого уголка в участке, направлялись всем полицейским, от лейтенанта до патрульного, каждому служащему: поступали к преступникам в камерах, надсмотрщикам, секретарям. Первое время он рассматривал себя как звено той цепи, которая начиналась в штаб-квартире полицейского управления и тянулась в участки всех пяти округов. Но несколько лет спустя он был удельным князем в окружении феодалов. Он клялся на верность начальству, но не сомневался в том, что его миссия состоит прежде всего в защите своего района, Нижнего Ист-Сайда, от врагов внешних и внутренних.
Наконец любое вмешательство в жизнь его участка стало восприниматься с подозрением, если не сказать — враждебно. Даже официальные директивы подвергались анализу, и те, что, по его мнению, были необязательными, практически игнорировались, хотя и красовались на стенде.
Но никакие приказы даже приблизительно нельзя было сравнивать с личным визитом высших чинов, и капитан Эпштейн реагировал на приход инспектора Флинна и двух федеральных агентов, как если бы он был отцом и заметил бешеного пса в песочнице, где играют его дети. Следующие два дня он мучился, разрываясь между яростью по поводу того, что кто-то смог усомниться в его способности управлять участком, и подозрением, что Мудроу и в самом деле скрыл информацию. В конце концов победила все-таки вторая версия, и Эпштейн вызвал Мудроу к себе.
