Виктор Пронин - Банда 3
— А меня зовут Павел Николаевич, — проговорил Пафнутьев, радуясь еще одной возможности затянуть разговор. Он никогда не возражал, когда его называли Пашей, кто бы не обратился. Пафнутьев не оброс еще административным жирком и легко сходился с людьми, не чувствуя большой разницы между последним алкоголиком и первым секретарем. И то, что он сейчас поправил Вовчика, сделал вид, что оскорблен таким обращением, было продиктовано все тем же желанием затянуть разговор.
— Я могу назвать тебя даже многоуважаемым Павлом Николаевичем, но Ерхова отдай. Я понимаю, он тебе нужен для суда, ты ведь посадить меня хочешь?
— Хочу. Это самое большое мое желание.
— Запомни, Паша... Открою тебе тайну... Суда не будет. Не надейся. Осоргин, этот мудак, а не судья... Не решится вынести мне приговор, если в нем будет хоть день заключения... Только условный, только условный, Паша. Ерхов откажется от всех показаний, если я буду в зале суда.
Только без меня, только один на один с тобой он сможет что-то там провякать. А у твоего потерпевшего Бильдина я в следующий раз отрежу не только уши, но и кое-что еще... И он об этом знает.
— Что ты хочешь?
— Ерхова.
— Зачем?
— Хочу задать ему пару вопросов.
— Может быть, я смогу ответить?
— Ты ответишь немного позже, Паша.
— Но отвечать придется?
— А куда же ты денешься? — Неклясов рассмеялся. — Некуда тебе деваться, Паша. Я знаю о прошлых твоих подвигах... Своего же начальника упек, этого недоумка Анцыферова... Сейчас он мне столы накрывает... Байрамов... Что-то ты там с ним сделал... Тоже хвалиться нечем... Простая душа, наивный, бесхитростный человек, любитель шашлыков и полненьких девочек... Дитя гор, как говорится... Мы другие, Паша. Мы тоже не стоим на месте. Не отдашь Ерхова, верну тебе твою Вику или как ты ее там называешь... По частям верну. Но всю. Себе ничего не оставлю. Хотя у нее кое-что есть из того, что мне бы хотелось оставить.
— Напрасно ты так со мной, Вовчик, — проговорил Пафнутьев негромко. — Напрасно.
— А я со всеми так, Паша. И потом, знаешь, Вика... Она меня обидела. Смеялась, когда я сказал, зачем ее к себе пригласил... Очень в тебя верит. Знаешь, что она сказала? Сказала, что я — труп.
— Так и сказала?
— Представь, Паша. Ну, кто же после этого не обидится?
— Она права, Вовчик, она всегда права.
— Ладно, не будем. Жизнь покажет. Мы сговоримся?
— Придется, — сказал Пафнутьев, стараясь показать, что тяжело ему идти на такой торг, как крепко взял его Неклясов. — Встретиться надо.
— Зачем?
— Я не могу всего сказать по телефону.
— Есть что сказать?
— Найдется, — опять ответил Пафнутьев вроде вынужденно, но неопределенно.
— А без этого нельзя?
— Нет. Исключено.
— Ты ставишь условия, Паша... Я к этому не привык.
— Вовчик, перестань мне пудрить мозги. Ты ставишь условия. Сейчас я в зажатом положении. И я предлагаю... Если хочешь разговаривать серьезно, давай встретимся.
— Где?
— Где угодно. На любом перекрестке, в любой машине... Можем даже к Леонарду заехать.
— К Леонарду? — озадаченно проговорил Неклясов. — С одним условием... Ты будешь один.
— Разумеется.
— Хорошо, я подумаю. Сиди и жди моего звонка. Больше говорить не могу, потому что знаю твои хохмы... Наверняка уже к этому автомату машина с твоими костоломами несется. А? — расхохотался Неклясов.
— Несется, — подтвердил Пафнутьев. Ответа он уже не услышал — раздались частые короткие гудки. И Пафнутьев со вздохом положил трубку.
* * *Пафнутьев с Андреем сидели у телефона третий час, но ни одного звонка за это время так и не прозвучало. Оба маялись — поглядывали друг на друга, и сомнений в их молчаливых взглядах становилось все больше — правильно ли рассчитано положение? Верно ли они поняли Неклясова? Однако ничего другого им не оставалось, и оба продолжали нести тяжкую вахту. Пафнутьев время от времени уходил на кухню и возвращался со свежим чаем, причем заваривал все круче, все чернее, так что уже и лимон не обесцвечивал его.
— Ничего, позвонит, — бормотал Пафнутьев. — Позвонит, шкурой чую...
— Будем ждать, — невозмутимо отвечал Андрей. Ждать он умел, Пафнутьев уже знал, что ожидание, терпение, смирение — самые сильные его стороны. Он умел ждать, не испытывая никакой тягостности, словно даже наслаждался покоем и неопределенностью. И Пафнутьев был благодарен ему за это. Если бы еще и Андрей вот так же поминутно взглядывал на часы, на телефон, прислушивался бы к звукам на площадке и во дворе, подбегая к дверям, едва заслышав какой-нибудь странный звук... Тогда уже вообще можно было бы умом тронуться.
— Анцыферов позвонил два часа назад. И ясно сказал — жди звонка.
— Леонард на них работает, не на нас...
— Он на себя работает. И всегда на себя работал. Но не посмеет со мной шутки шутить. Просто не посмеет.
— Значит, сказал только то, что ему велели, — невозмутимо проговорил Андрей.
— Может, позвонить ему.
— Я бы не стал... Он представляет себе ваше состояние... Понимает, чьи слова передал.
— Дерьмо! — в сердцах сказал Пафнутьев.
— Почему... Нашел мужик свое место, свою нишу... Неплохо себя в ней чувствует... С деньгами у него неплохо... А что касается дерьма... Он не стал другим. Он стал более откровенным. И только.
— Андрей, ты в самом деле спокоен или умеешь держать себя в руках?
— И то и другое.
— Это как понимать?
Андрей допил свой чай, отставил чашку, осторожно установив ее на блюдечко, откинулся в кресле и только после этого коротко взглянул на Пафнутьева.
— Неклясов позвонит в любом случае... Другой вопрос — согласится ли он встретиться этим вечером... Но позвонит. Хотя бы для того, чтобы убедиться, что его звонка ждут, что вы на пределе, созреваете потихоньку... Если все состоится, предстоит рисковая работа... К ней надо быть готовым. И я стараюсь сохранить эту готовность.
— Трактор хорошо поставил?
— Нормально. Как раз напротив окна.
— Трос не стащат?
— Могут, конечно... Но Леонард настойчиво борется с проявлениями хулиганства в своем районе... И Неклясов там время от времени гоняет всяких шибздиков... Не должно, Павел Николаевич. Опять же он спрятан, заперт. Нужно иметь очень своеобразные интересы в жизни, чтобы покуситься на этот тяжеленный трос, утыканный стальными иглами оборванных проводков, перемазанный всем липким и вонючим, что только есть на белом свете... Не думаю.
— А вдруг какой-нибудь идиот поставит свою машину прямо перед трактором и ты не сможешь сдвинуться?
— Предусмотрел, — ответил Андрей.
— Как?
— Впереди проезд... Если он перед трактором поставит машину, то перегородит движение... Не поставит. А если уже поставил, там сейчас такое творится... Он своей машины не найдет.
— И длина троса позволяет?..
— Позволяет, Павел Николаевич.
— А твою машину не загородят?
— Авось, — улыбнулся Андрей.
— Ну, ладно, — вздохнул Пафнутьев и, поднявшись, с тяжелым вздохом отправился на кухню ставить очередной чайник. — Знаешь, — сказал он, вернувшись, — только теперь я в полной мере представил твое состояние, когда ты искал свою девочку... Только теперь...
— Конечно, это была истерика... Но я все сделал правильно.
— Ни в чем не раскаиваешься?
— Нет. Хотя в одном оплошал... Мне нужно было самому отвезти ее на запасную квартиру и выдернуть там телефон.
— Нет, Андрюша... Всего предусмотреть нельзя... Всегда у противника остается шанс... А задним умом... Что об этом говорить... Задним умом все богаты.
— Не думаю, Павел Николаевич, что с Викой они решатся сделать что-то похожее.
— Дай Бог.
— Не думаю... С вами связываться опасно.
— Да? — удивился Пафнутьев.
— Вы еще более безрассудный человек.
— Неужели?
— Взгляните на себя со стороны... Вы хоть представляете то, что мы с вами затеяли?
— А что мы затеяли? — невинно спросил Пафнутьев.
— Мы вдвоем бросаем вызов банде, с которой не могут справиться прокуратура, милиция и суд вместе взятые.
— Неужели мы с тобой такие крутые ребята?
— А почему бы и нет? — усмехнулся Андрей. — Главное — не мельтешить. И не задумываться о последствиях.
— Согласен, не будем задумываться о последствиях. Ты уверен в себе?
— Павел Николаевич, я не отступлюсь, даже если вы дрогнете и я останусь один. Вряд ли добьюсь успеха, но не отступлюсь.
— Даже так? — озадаченно спросил Пафнутьев. — Почему?
— Две причины... Мне не нравится эта публика... Неклясов с компанией.
— А вторая?
— Мне нравится Вика.
— Ну что ж, — рассудительно произнес Пафнутьев. — Обе причины достаточно уважительные.
И в этот момент раздался звонок. Пафнутьев тут же бросился к телефону, но Андрей положил руку на трубку и осуждающе посмотрел на Пафнутьева.
— Не надо торопиться, — сказал он. — Только со спокойным дыханием. И с легким пренебрежением. И с полной уверенностью в победе, — пока он произнес все это, прозвучали три звонка. И Андрей убрал руку с трубки.
