Питер Аспе - Квадрат тамплиеров
– Во имя Отца и Сына и Святого Духа.
Даниел заучил тексты наизусть на всякий случай, но он все же должен был показать, что читает по молитвеннику. Лаурент удивил его, когда сказал, что немногие, если вообще такие священники есть, могли обойтись без текста.
Время от времени Даниел пытался обнаружить Бенедикту, осматривая часовню, но тщетно. Все сестры, участвовавшие в богослужении, стояли с опущенной головой и были окутаны темнотой. Ему оставалось ожидать причастия.
Лаурент был прав, как обычно. Это был единственный способ хорошо их разглядеть. К его большому удивлению, празднование прошло без помех. Но он был встревожен приглушенными покаяниями, понимая, что обманывает эти наивные существа. Они получили хлеб, за который готовы отдать свою жизнь, который был просто хлебом, но не телом Бога.
– И ночью Он был предан, Он взял благословенный хлеб святыми руками, разломил и дал его апостолам, говоря: «Возьмите и поешьте, это тело Мое».
Пока Даниел произносил эти слова, он возвращался в ночь, когда он и его мать были преданы. Он был благодарен Лауренту за то, что тот предупредил его о возможности возникновении подобной слабости…
Причастие заняло больше пяти минут, потому что сестры склонились на полу одна за другой, прежде чем получили отпущение. Бенедикта Дегроф была предпоследней. Он ее сразу узнал. Она стояла позади придела с алтарем. Даниел запомнил это место. Лаурент говорил, что некоторые сестры предпочитают постоять вот так после мессы для медитации. Он быстро сменил одеяние. Все сестры все еще присутствовали, когда он встал на колени позади часовни. Потребовалось время, чтобы первая сестра вышла. Бенедикта была третьей. Она не подала виду, что заметила, как священник следует за ней. По забавному стечению обстоятельств его келья оказалась неподалеку.
Два часа спустя Даниел подсунул первое письмо под ее дверь.
Глава 9
В среду утром Лаурент Де-Бок ездил от Намюра до Бланкенберга на бельгийском побережье.
Движение на автостраде было неплохим в течение года. Призрак рецессии заставил многих остаться дома в каникулы и выходные, а погода все ухудшалась. Прилив курортников также был маловероятным.
Лаурент без проблем припарковал машину на одной из улиц рядом с причалом и легко снял комнату в отеле. «Риант-Сежур» оказался современным трехзвездочным отелем с просторными комфортабельными номерами. Он заплатил за две ночи наличными. Улыбка застыла на лице управляющей, она сама отнесла его чемодан к лифту.
Пять минут спустя Лаурент открыл окно в номере и стал смотреть на слегка колеблющиеся зелено-серые воды Северного моря.
Прибоя не было. Пляж походил на обширную бесплодную равнину, напрасно стремящуюся объединиться с бесконечным морем. Сильный шторм охватил это чистое пространство в несколько минут. Лаурент достал из холодильника пиво и захватил на балкон стул.
Внизу прогуливались те немногие, кого не пугала погода, они шагали под яркими цветными зонтиками. Собаки фыркали под дождем, радостно бегали и справляли нужду. Никто не обращал на это внимания. Воздух на балконе был душным и ароматным. Запах крема для загара, выпечки и влажных плащей медленно, но верно уступал дикому духу соленого моря.
Лаурент приложил все усилия, чтобы вдохнуть аромат одного только моря.
– Sator, rotas, opera, tenet, – бормотал он.
Людовик Дегроф и клан, который поддерживал его, наконец должны были заплатить за свои дела. Это было его последним шансом сыграть роль ангела мщения. Его жизнь подходила к концу, а люди, которых он любил, испытывали один жестокий удар за другим.
Накатывающие на берег волны словно свидетельствовали его молитве Богу «Отче наш». Он просил прощения за преступления, которые сейчас совершает. Бог отвернулся от него, но Лаурент останется верным своему делу до конца.
Лаурент Де-Бок вздыхал, потягивал пиво и пристально смотрел на волны. Ему было трудно сдерживать эмоции. Человек, который считал, что знаком со взлетами и падениями жизни, жаждал, как маленький ребенок, мести и правосудия. Лаурент сжал в руке пивную бутылку и подумал о Дегрофе. Они оба были примерно одного возраста.
Было ли это так важно, или просто ему хотелось спокойно умереть?
Ван-Ин провел первый вечер вынужденных каникул в своем саду. Дождь прекратился, солнце выпаривало влагу, мерцало в глазах. К шести вечера жара стала раздражать. Ван-Ин был вынужден искать шорты и сандалии. По пути он прихватил ледяной «Дювель» и пакет кубиков сыра из холодильника.
Он не ел с полудня прошедшего дня, и теперь не только пиво могло утолить яростный голод. Он снова расположился в саду в тени пляжного зонта и съел сыр, прежде чем открыть «Дювель», и наполнил пузатый стакан доверху.
Когда заверещал дверной звонок, он резко вскочил со стула. «Лео, видимо, сумел найти свободное время, хорошо, что я успел отбуксировать из подвала ящик свежего „Дювеля“», – подумал Ван-Ин.
– Я иду, – крикнул он.
Ван-Ин мчался босиком к парадной двери. Уныние, которое изводило его последние двадцать четыре часа, упало с плеч, как влажное банное полотенце.
– Привет, господин Ван-Ин, – сказала Ханнелоре немного робко, когда он открыл дверь.
Ван-Ин был явно потрясен, увидев ее. Из всех, кого он мог увидеть сейчас, подумал он, только Ханнелоре Мартенс, вернее, ее проявление могло сдавить его трахею. Слова не могли слететь с губ.
– Я надеюсь, не помешаю.
Она выглядела сияющей в своем длинном обтягивающем одеянии.
– Лео дал мне ваш адрес. Он уверил меня, что вы не возражали бы, если бы я заехала.
– Конечно нет.
Потребовалось большое усилие, чтобы он мог сказать эти два слова. Он пригласил ее жестом.
– У вас тут красивое место, – сказала она, подчеркивая каждое слово.
Ван-Ин мог думать лишь о беспорядке в кухне. Кроме Лео, он редко принимал гостей.
– Я сидел в саду. – Он запинался. – Но пожалуйста, присоединяйтесь ко мне.
Ван-Ин нервно шагал впереди. Ханнелоре проследовала за ним через открытую раздвижную дверь.
Она пахла весенним мылом из цветов и груш.
– Присаживайтесь, будьте как дома.
Он казался неуклюжим и смущенным. Тысячи мыслей путались бесцельно в голове. Что, ради бога, она здесь делала?
– Что-нибудь выпить? – спросил он в отчаянии, ведь выбор был невелик, и это раздражало его. – Может ледяной «Дювель»?
Она села за овальный столик в саду. Ван-Ин был слишком смущен, чтобы заметить искорки в ее глазах.
– Только если это действительно лед, – сказала она с нажимом.
Ван-Ин попятился в кухню, как испуганный новобранец, со стаканом выдохшегося «Дювеля». Засунув несколько бутылок в глубину морозилки, с фейерверками в голове, спотыкаясь, он двинулся назад к саду.
– Я завидую вам, Питер Ван-Ин, – сказала она восхищенно, смакуя пиво. – Это – рай, все безупречно. Какой дом! И окруженный стеной сад… Невероятно!
«Был рай», – хотел сказать Ван-Ин, но это было бы не к месту.
– Итак, – вздохнул Ван-Ин и сознательно сел с противоположной стороны стола, потому что не мог оторвать глаз от нее, но вместо этого он сосредоточился на своем стакане.
– Лео все рассказал мне о вас.
Ханнелоре не ходила вокруг да около. Ван-Ин впервые обнаружил, что она называет Лео просто по имени.
– Лео? – спросил он наивно.
– Да, Лео Ванмаэль, полицейский эксперт этих неспокойных дней. Вы едва знали друг друга, так мне тогда показалось. У нас был долгий телефонный разговор в тот день. Он сообщил мне, что вы были лучшими друзьями в течение многих лет. Вы с ним учились криминологии в Брюсселе. И если истории, которые он придумал, близки к действительности, то жизнь колледжа была совсем не скучной, – произнесла она ядовито.
– Господи, – простонал Ван-Ин.
Она скрестила ноги, и его бросило в пот.
– Жаль, но шоу с Лео была только шутка. Я думал, вы…
– Вы думали, «ты все знала, сука».
Ван-Ин сделал большой глоток «Дювеля» и нервно вытер верхнюю губу.
– Главный комиссар уже в курсе нашей ситуации. И когда Версавел сказал мне, что заместитель прокурора устроила… Ну что я могу сказать? Вы уже уловили ход моих мыслей? – спросил он примирительным тоном.
– Дело Дегрофа положили на полку, – сказала она вдруг очень серьезно. – Прокурор ясно дал мне это понять, и с убедительными аргументами. Но я слышала, что вы тоже не так легко отделались, и подумала: бедный помощник главного комиссара, быть может, он нуждается в утешении…
– Это то, что я называю щедрость.
Ее имя застревало у него в горле.
– Такое случалось и прежде? – спросила она с нескрываемым любопытством.
Ван-Ин глубоко вздохнул. Его сердце все еще колотилось, но уже не так тяжело. «Я успокоюсь через минуту», – пообещал он себе.
– Да, но никогда так тривиально, как теперь.
– Я подумала то же самое, Питер.
То, как тепло она произнесла его имя, произвело на него необыкновенное действие, он ощутил легкое покалывание в затылке. Ничего, минута или две, и он снова придет в норму, по крайней мере, он на это надеялся.
