Эптон Синклер - 100% [худ. Пинкисевич]
В те дни вошло в моду преувеличенно выражать патриотические чувства, и ораторы и общественные деятели старались перещеголять друг друга, и Питер читал и перечитывал их речи и смаковал их, они стали как бы частью его существа, ему казалось, что он сам их выдумал. Он прямо не мог насытиться этой духовной пищей; но её было хоть отбавляй, и, наконец, кончилось тем, что душа у него распухла, раздулась как шар. Питер стал патриотом из патриотов, сверхпатриотом: он с горячей красной кровью американца, не то что какой-нибудь слюнтяй, он был сильным «человеком», стопроцентным американцем, но и этого ему казалось мало — он готов был стать сверхстопроцентным, если бы это было возможно. Питер был американцем до мозга костей, один вид иностранца вызывал у него боевой пыл. Что касается красных — то Питер долго не находил достаточно сильных слов, чтобы выразить свою ненависть, пока его не выручил один знаменитый проповедник, который заявил во всеуслышание, что, будь его воля, он собрал бы всех красных, посадил бы их в каменный корабль со свинцовыми парусами и отправил бы в преисподнюю.
Питера всё больше раздражало, что ему не приходится играть сколько-нибудь активную роль. Какие ещё доказательства требуются тайной полиции Транспортного треста? Питер то и дело приставал к Мак-Гивни, и тот его урезонивал:
— Не лезь в бутылку! Тебе же аккуратно платят каждую неделю. Чего тебе ещё нужно?
— Мне надоело слушать всю эту дурацкую болтовню, — говорил Питер. — Пора заткнуть рот этим парням.
Кончилось тем, что Питер стал воспринимать все нападки радикалов на существующий строй, как личное оскорбление. Они считали Питера своим товарищем и относились к нему по-дружески, но Питер прекрасно знал, как бы они отнеслись к нему, если бы знали всю правду, и это воображаемое презрение, как едкая кислота, жгло ему душу. Порой заходила речь о шпионах и провокаторах, и тогда эти люди не стеснялись в выражениях, и Питер, разумеется, принимал всё это на свой счет и кипел гневом. У него являлось желание отплатить той же монетой, и он с нетерпением ожидал того дня, когда сможет отомстить за себя, за свои идеалы, выбивая зубы своим противникам.
§ 36
— Знаешь что, — сказал однажды Мак-Гивни, — у меня есть для тебя интересная новость. Тебе придется некоторое время вращаться в высшем свете.
Человек с крысиным лицом объяснил, что в соседнем городе живёт некий молодой человек, как уверяют, архимиллионер, который написал антивоенную книгу и на свои средства поддерживает пацифистов и сеет смуту.
— Эти люди тратят огромные деньги на печать, — сказал Мак-Гивни, — и нам стало известно, что они получают от этого Лэкмена крупные суммы. Завтра он будет в городе, и мы хотим, чтобы ты как следует разузнал обо всём, что он затевает.
Итак, Питер познакомится с миллионером! Питер никогда не встречался с этими счастливцами, но он был на их стороне, он всегда был на их стороне! С тех самых пор, как он научился грамоте, он любил читать о них в газетах и рассматривать фотографии, изображающие богачей и их дворцы. Он читал истории о богачах, как ребёнок читает сказки. Миллионеры были героями его мечтаний и жили как бы в другом мире, не зная страданий и тревог.
В те дни, когда Питер прислуживал при храме Джим-джамбо, где проповедовали Элефтеринианский экзотицизм, он увидел в главном зале картину под названием «Гора Олимп»; двенадцать богов и богинь, раскинувшись на шелковых ложах, вкушали нектар из золотых кубков и сверху вниз взирали на суету далёкого мира. Питер подглядывал, спрятавшись за портьеру, и видел, как великий магистр появлялся из-за семи мистических прозрачных покрывал и громким певучим голосом наставлял свою паству, состоявшую из светских женщин, раскрывая им тайны бытия. Указывая на картину, он разглагольствовал о золотых олимпийских временах, когда зародился Элефтеринианский культ. Мир изменился с тех пор и стал значительно хуже, власть имущие должны вернуть миру великолепие и красоту и обеспечить людям безмятежное существование.
Питер, конечно, не слишком-то верил в мистерии, совершавшиеся в храме Джимджамбо, но всё же он был поражен богатством и знатностью верующих; в голове у него засела мысль, что некогда в самом деле существовала гора Олимп, и когда он старался представить себе миллионеров и их образ жизни, ему вспоминались боги и богини, раскинувшиеся на шёлковых ложах и пьющие нектар.
С тех пор как Питер познакомился с красными, которые собирались взорвать дворцы миллионеров, он стал ещё более рьяным поклонником этих богов и богинь. Они становились ему ещё дороже, когда в его присутствии на них осмеливались нападать; ему хотелось встретиться с кем-нибудь из них и пылко, но почтительно выразить свою преданность. У Питера щёки пылали от восторга, когда он представлял себе, как он возлежит на шёлковом ложе в каком-нибудь дворце и докладывает миллионеру, как он преклоняется перед красотой и великолепием.
И теперь он познакомится с одним из них, ему поручают познакомиться с ним поближе! Правда, с этим миллионером было что-то неладно — он был одним из тех чудаков, которые по какой-то непонятной причине сочувствовали динамитчикам и убийцам. Питеру уже приходилось встречаться с «салонными красными» на квартире сестёр Тодд; блестящие, великолепно одетые дамы подкатывали на великолепных сверкающих машинах, чтобы послушать рассказ о его страданиях в тюрьме. Но Питер не был уверен, была ли хоть одна из этих дам миллионершей, и когда он спросил об этом Сэди, она как-то уклончиво сказала, что газеты называют миллионерами всех участников радикального движения, у которых имеется автомобиль или кто появляется в вечерних туалетах.
Но молодой Лэкмен был настоящим миллионером, в этом его заверил Мак-Гивни, поэтому Питер мог восхищаться Лэкменом, несмотря на его чудачества, над которыми издевался человек с крысиным лицом. Лэкмен руководил школой для мальчиков, и если кто-нибудь из ребят совершал какую-нибудь провинность, учитель наказывал самого себя, а не мальчика! Питер должен прикинуться, будто интересуется такой системой, «воспитания» и постараться узнать, какие книги издал на свои средства Лэкмен.
— Но разве он обратит на меня внимание? — спросил Питер.
— Ну, конечно, — успокоил его Мак-Гивни, — дело в том, что ты сидел в тюрьме и зарекомендовал себя как пацифист. Попытайся заинтересовать его своей Лигой противников призыва. Скажи ему, что ты хочешь превратить его в национальную организацию и перейти от разговоров к делу.
Молодой Лэкмен жил в Отеле де Сото, и когда Питер услышал его адрес — сердце у него затрепетало в груди. Ведь Отель де Сото был настоящим Олимпом Американского города! Питер проходил мимо этого огромного белого здания и видел, как распахивались бронзовые двери, и счастливцы мира сего направлялись к своим волшебным колесницам; но ему и в голову не приходило, что он сам когда-нибудь войдёт в эти бронзовые двери и увидит скрытые за ними чудеса.
— А меня впустят? — спросил он Мак-Гивни. Сыщик рассмеялся:
— Войди с таким видом, точно всё тебе принадлежит. Держи голову повыше, как будто ты прожил там всю жизнь.
Мак-Гивни легко было это сказать, но Питеру было совсем нелегко всё это себе представить. Однако он решил попробовать; Мак-Гивни, должно быть, прав, потому что миссис Джеймс не раз внушала ему то же самое. Нужно подметить, что делают другие, поупражняться в этом, а затем появиться в обществе и держать себя так, словно всю жизнь только этим и занимался. Вся жизнь — чудовищный обман; обманывая других, можно утешить себя тем, что другие поступают точно так же.
В тот же вечер, в семь часов, Питер подошел к волшебным бронзовым дверям и прикоснулся к ним. И что же? Швейцары в синих ливреях распахнули их, не говоря ни единого слова, а мальчишки-посыльные с медными пуговицами не удостоили его даже взглядом, когда он направился к конторке и спросил мистера Лзкмена.
Надменный клерк направил его к ещё более надменной телефонистке, которая соблаговолила сказать несколько слов в трубку и затем сообщила ему, что мистера Лэкмена нет дома, но что он вернется в восемь. Питер повернул было обратно, собираясь часок побродить по улицам, но вдруг вспомнил, что ведь все надувают друг друга, смело пересек вестибюль и уселся в громадном кожаном кресле, таком большом, что там могло бы поместиться трое таких, как он. Питер сидел в кресле, и никто не сказал ни слова.
§ 37
Поистине, это была гора Олимп и здесь обитали боги: богини ходили полуобнажённые, а боги в чёрных фраках с туго накрахмаленным пластроном. Всякий раз, как один из богов подходил к конторке, Питер задавал себе вопрос: уж не мистер ли Лэкмен это? Узнать миллионера в обыкновенной толпе было бы нехитро, но здесь все были похожи на миллионеров, и Питеру никак не удавалось догадаться.
