Мика Валтари - Современный финский детектив
— Кто размахивал этой дубинкой? — спросил Палму безразличным тоном.
Но девушка была настороже и сидела, крепко сцепив руки.
— Не знаю, — с упрямым видом сказала она. — Не видела. Я ничего не видела.
— Кроме того, что Вилле ничего плохого не делал, — продолжил за нее Палму.
И он со странным выражением в упор поглядел на нее. Выдержать его взгляд она, понятно, не могла. И после довольно долгого молчания Палму сказал снова мягким, отеческим тоном:
— Разве не лучше рассказать сразу всю правду? Это может помочь. Вы хорошая девушка, признайтесь во всем. Ведь я же все вижу.
Девушка привстала, прижав руки к груди. Глаза ее расширились.
— Как? Неужели уже заметно?! — спросила она дрогнувшим от ужаса голосом.
Палму молчал, словно набрав в рот воды. Я решил, что он просто так закидывает удочку — на случай, если она что-нибудь скрывает.
— Вот что, — Палму покосился на меня, — этого бол… нашего командира то есть, стесняться не надо. Он человек бывалый, хотя это и не очень заметно. Мы все знаем.
И бедная девочка снова попалась. Она низко опустила голову и шепнула:
— Да, вы правы, господин… господин?..
— Комиссар Палму, — помог ей Палму.
— Да, комиссар, — заговорила она, — вы правильно догадались. П-поэтому я и заплакала, когда вы сказали, что я хорошая, порядочная девушка. Я… я дурная девушка. — Она подняла на нас глаза, стараясь держать себя в руках. — Но Вилле не виноват. Я сама должна была знать.
— Простите меня, деточка, — сказал Палму и принялся, не глядя на нее, старательно набивать трубку. — Я не хочу ни в кого бросать камень — нет, совсем нет! — но все же мне кажется, что Вилле тоже несколько виноват. Потому что для этого всегда требуются двое. Так мне по крайней мере говорили.
— Для чего требуются? — чуть не взвыл я, совершенно ошалевший.
Все-таки Палму мог бы относиться ко мне с большим вниманием! И что он имел в виду? Что девушка замешана в драке, что она тоже разбивала витрину?!
— Барышня Похъянвуори беременна, — отчеканил Палму. — Ты, конечно, будучи круглым идиотом, об этом не догадываешься. Какой у вас срок, деточка? И не надо смущаться, ничего тут постыдного нет, это дело естественное.
— Т-третий месяц, — призналась девушка, не в силах поднять на нас глаза.
— Да, эти июльские вечера, эти летние вечера в городе, — ностальгически произнес Палму. — Да, деточка, я нисколько не осуждаю вас. И Вилле тоже.
— Я сама должна была знать, — всхлипнула девушка, низко опустив голову.
Мы долго молчали. Наконец она снова подняла на нас глаза и сказала со спокойной уверенностью, как о неизбежном:
— Отец убьет меня.
— Ну-ну, — успокаивающе сказал Палму. — Если бы все убивали своих дочек, когда с ними приключаются такие истории, то род человеческий давно бы прекратился. Поверьте старому полицейскому, милая девочка. В самых лучших семьях…
— Вы не знаете моего отца, — упрямо возразила девушка.
Но тут, к счастью, бодро зазвонил в дверь Кокки, и я пошел открывать. В руках у него был здоровый пакет.
— Я добежал до гастронома, — запыхавшись, проговорил он. — Купил пончики, эклеры и еще языки — для вас, шеф. Вот, пожалуйста!
Машинально я взял у него пакет и начал выкладывать содержимое на тарелку. Среди этого изобилия бедная булочка выглядела особенно одиноко. Дурные предчувствия начали овладевать мной. Но Кокки истолковал мой мрачный вид по-своему.
— У меня осталось ровно три марки, — честно признался он, выгребая из кармана деньги. — Я в отличие от Ламберга человек бережливый, — добавил он с напускным смирением. — Денежки счет любят, а бережливого Бог бережет.
Девушка вынула из моих неловких рук пакет и занялась сервировкой сама.
Я с аппетитом съел оба языка. Палму съел два пончика. А Кокки умял все остальное. Девушка к еде не притронулась и только безучастно качала головой, когда мы наперебой пытались угощать ее. Я хорошо понимал, что ей сейчас не до еды. Кокки тоже все отлично понимал и поэтому под конец умял даже бедную булочку, спасая ее от одинокого засыхания.
— Ах да! — сказал Кокки, наблюдая, как девушка сцеживает нам последние капли кофе. — Там по рации вызывали руководителя группы, такой вой подняли, что этот фараон во дворе даже струхнул. В общем, что-то срочное. Насчет облавы в… Ой!!!
Кокки взвыл от меткого удара по голени. Палму был мастером такого удара.
— Какого ж черта ты молчишь! — заорал я и ринулся к двери.
Но Палму остановил меня.
— Всему свое время, — сказал он. — Будем делать все по очереди.
— Так вот, деточка, — спокойно произнес он, обращаясь к девушке, — ничего нет лучше, чем выговориться. Все устроится, потому что все устраивается в нашем старом мире. Тем или иным образом. Главное — никогда не отчаиваться… Значит, по-вашему, сюда приходил кто-то чужой?
— У меня просто такое ощущение, — попыталась она объяснить. — Как будто что-то не на месте. Но ведь дядя Фредрик сам мог передвинуть вещи. Я вчера вечером ужасно спешила и… нет, не знаю. Не могу сказать.
— А были ли у вашего дяди враги? — спросил Палму.
— Дядя Фредрик был самым добрым и хорошим человеком на свете, — снова начала девушка. — Я не могу себе представить, чтобы кто-нибудь…
В дверь зазвонили. Резко и отрывисто. Два раза. На этот раз Палму удержал нас и пошел открывать сам. И через секунду вернулся, таща за лацканы пожилого оплывшего мужчину в черном пальто с потертым бархатным воротничком. Втащив его, Палму спокойно закрыл дверь.
— Что это значит?! — в ярости вопил господин — судя по внешнему виду, это был-таки господин. — Что вам надо? Почему там перед дверью полиция? И где этот мошенник, этот подлый негодяй? Нордберг, я имею в виду. И кто вы такие?
— Давайте начнем все же с вас, — мирно предложил Палму. — Кто вы такой и какое у вас дело к господину Нордбергу?
— Я — Мауну Кеттунен, если изволите знать, — представился гость.
Но мы знать не изволили. И он как будто слегка сконфузился.
— Филателист! — с достоинством пояснил он. — Я думал, что вы тоже. Но хочу вас предостеречь: Нордбергу доверять нельзя. Вчера вечером он абсолютно по-свински провел меня, то есть так… Я ему отдал «Цеппелина» с типографским браком, которого он у меня клянчил уже несколько лет, а взамен получил… — Он задохнулся, кровь купца бросилась ему в голову. — Нет, вы только подумайте, что он мне подсунул! Несколько марок было хороших, все в порядке. Но одна! С трещиной посредине! То есть не насквозь, но на просвет видно! Бракованная! Ни один уважающий себя коллекционер ее не только в коллекцию не возьмет, даже покупать не станет!
— Но я уверена, дядя не нарочно… — попыталась вступиться девушка.
Палму взглядом остановил ее.
— А когда, в какое время состоялся вчера ваш — гм — обмен? — спросил он.
— Около девяти, — ответил марочный делец. — То есть прямо перед тем, как дворник запер их подъезд. Я ведь долго колебался. А это предложение господин Нордберг сделал мне днем. Он зашел ко мне в лавку и сказал, что на следующий день собирается переезжать, и дал свой новый адрес. Ну и я просто так, шутки ради, предложил ему еще раз взглянуть на «Цеппелина» — уникальный экземпляр с типографским браком и без единого дефекта! Его цена растет с каждым годом. Тогда он мне и сказал, что намерен сузить свою коллекцию и отныне будет собирать только настоящие редкости, раритеты. И сразу же, не раздумывая, назвал мне те марки, которые готов поменять на «Цеппелина». Скажу вам по правде, господа, у меня просто дух захватило! Я ведь прекрасно знаю его коллекцию. Весьма, весьма недурна! Но мне и в голову не могло прийти, что он замыслил меня обмануть и решил подсунуть дефектную марку! Такого я и представить не мог!
— Когда вы ушли отсюда? — спросил Палму.
— Я пробыл у него с четверть часа, — засвидетельствовал филателист. — Нордберг был занят всякими предотъездными делами, да и никаких новых приобретений у него не было… А если и были, то мне он их не показал… Он спустился вместе со мной, чтобы открыть парадное. У них очень трудный замок.
— Его нужно открывать изнутри ключом, — вмешалась девушка. — В этом доме публика разношерстная. Поэтому дядя и решил переехать отсюда, как только появилась возможность. Но дядя вовсе не сторонился соседей. Наоборот. Его все любили. Ему никто ничего плохого не стал бы делать… — Она запнулась и испуганно прикрыла ладошкой рот, вспомнив. Не понимаю… — прошептала она.
Палму поторопился замять эту тему, чтобы девушка не сказала лишнего. И посмотрел на ноги Мауну Кеттунена. Я тоже уставился на них. И, разумеется, Кокки. Одна только девушка не могла понять, на что это мы так смотрим.
— Какие у вас маленькие ноги, господин Кеттунен, — наконец проговорил Палму.
