Максим Есаулов - Старший оборотень по особо важным делам
Генерал вздохнул и нацелил карандаш в потолок:
— Я хочу понять, в чем глобальный вопрос? В чем?
— Разрешите? — Шилов поднялся. — Проблема в том, что УБОП пытается посадить Дробышева за действия, благодаря которым сидит группа Чибисова. Туда же хотят привлечь и меня.
— Минуточку. Группа Чибиса уже арестована, и если мы на этом эпизоде закроем еще и Дробышева, это будет идеальный расклад. Что вам здесь не нравится?
— Мне не нравится этическая сторона вопроса. Если бы Дробышев не отдал нам этих людей, то на нас бы висел десяток глухарей, а у него бы никаких проблем не было.
— Послушайте, да бросьте вы это! Мы еще об этике отношений с бандитами переживать будем. Я уже действительно начинаю думать, что Управление собственной безопасности не ошибается в отношении вас. — Генерал выдержал паузу, потом рассмеялся: — Шутка!
Смех генерала поддержал только Федоров. Остальные даже не улыбнулись. Оборвав смех, Федоров прокашлялся и поправил галстук.
— Ну, все вопросы исчерпаны? Тогда свободны! — Генерал бросил карандаш.
Все вышли из кабинета, только Громов остался.
— А у тебя что?
— Вы фактически приняли их сторону, — сказал Громов. — Хотя сами требовали все раскрыть.
— Значит, так: только желваками играть не надо. Много ты понимаешь! Ты же общей картины не видишь, — начальник главка говорил почти те же слова, которые сутки назад сам Громов говорил Шилову. — Виноградов в Москву докладывает напрямую, а ты сам знаешь, там чистка рядов. Так что если твой парень выкарабкается — честь ему и хвала. Нет — хрен с ним.
13
Голиков открыл дверь камеры, встал на пороге, поигрывая связкой ключей:
— Краснов! С вещами на выход.
Миша лежал на шконке и читал журнал. Услышав команду, встал, начал собираться. Предчувствия были плохими. Его переводят? Куда, почему?
Поигрывая четками, к Голикову подошел Айдар:
— Куда это его?
Благодаря значительной разнице в росте, Голиков смотрел на Айдара сверху вниз. Но со стороны казалось, что это ему приходится тянуться и вставать на цыпочки, чтобы быть вровень с зэком.
— В другую хату.
— В сто пятую?
К разговаривающим приблизился голый по пояс зэк в толстых очках, с внешностью интеллигентного штангиста-тяжеловеса. Он делал разминочные упражнения: боковые наклоны, взмахи руками, повороты туловища, и вроде бы был поглощен своим делом и не прислушивался, о чем они говорят, но его подход можно было воспринять как легкий намек: начальник, ты не прав; а если надумаешь решить вопрос силой, то поимеешь такой геморрой, что неизвестно еще, кому будет хуже.
Голиков посмотрел на «штангиста» и спросил у Айдара:
— Тебе-то что?
— А Егоров где?
— Уволен.
Сжимая под мышкой тощий пакет с вещами, подошел Краснов.
— Подожди, — распорядился Айдар, — сядь на место.
— Ты чего? — высокий Голиков навис над Айдаром. — Да ты оборзел, Шамангалиев! Я тебя…
— Я тут про сто пятую один оч-чень интересный звон слышал, — приобняв Голикова за плечо, Айдар вывел его из камеры, и что-то принялся говорить, перебирая четки пальцами правой руки. Айдар говорил тихо, и Голиков наклонял голову, чтобы расслышать. До оставшихся в камере долетело только несколько слов — «беспредел», «пресс», «барыга», «развели», «опустили»…
Голиков слушал и Айдара не перебивал.
— Вот такие дела, — закончил Айдар и, перестав обнимать Голикова, зашел в хату.
Голиков поправил фуражку и несколько секунд смотрел на Айдара, потом задиристо, но без внутренней уверенности, спросил:
— Ну и что?
— Да ничего, — с улыбкой пожал плечами Айдар.
— Один хрен, не я здесь все решаю. — Голиков захлопнул дверь; лязгнули наружные запоры.
Айдар, перестав улыбаться, прошел к своей шконке и достал из-под матраса сотовый телефон. Набирая номер, задумчиво посмотрел на Краснова:
— Плохо дело, парень. — Потом сказал в трубку: — Чингиз, салям! Найди мне телефон Шилова из убойного.
Все ребята ждали возвращения Шилова с совещания в одном кабинете.
— Ну что?
— Подчистить все, — Шилов оглядел свою команду. — Столы, сейфы и дома.
— Думаешь, будут обыски? — Спросил Соловьев.
— Не исключено.
— Надо было нам все-таки этим уэсбэшникам рыло начистить, — вздохнул Джексон.
— Не думаю, что это решило бы вопрос, — Шилов достал из кармана звонящий мобильник. — Да! Айдар? Рад, что ты звонишь на этот громкий телефон. Понял… Спасибо. Я помню твой вопрос.
— Кто это? — Спросил Скрябин.
— Да так, еще одна моя коррупционная связь. Проблемы продолжаются, надо ехать к Юрке в прокуратуру.
* * *Юра Голицын зашел к Кожуриной отдать шило, которое он одалживал, чтобы сшить уголовное дело, готовое к передаче в суд.
Кожурина сидела за столом и красила ногти. Сегодня на ней была не форма, а клетчатый пиджак и нарядная блузка.
— Спасибо. С меня причитается.
— Можно натурой, — глядя на Голицына сквозь раздвинутые, чтобы не смазать подсыхающий лак, пальцами, ответила Кожурина.
— Танюша, я вообще-то женат, но в принципе…
— Размечтался! Сшей мне тоже, вон, дело лежит… А то рука болит.
— И ногти жалко.
— И ногти, и себя. Что я здесь делаю в расцвете лет, за что пропадаю?
— За любовь к искусству.
— Это я давно отлюбила, мне бы что-нибудь посвежее.
Голицын взял папку с делом, взял специальный станок, в котором закреплялись бумаги, чтобы в них можно было проколоть шилом ровные дырки, а потом продеть в дырки нитку. Сел за небольшой столик, на котором стояли электрический чайник, сахарница и чашки, расчистил место для работы. Прочитав на обложке дела фамилию обвиняемого, удивился:
— Это ты по Васюкину уже закончила? Быстро!
— Он тоже ничего понять не успел. Думал, что я целыми днями глазками хлопаю и ногти крашу, а я его ко всем трем трупам железно привязала. Адвокат только крякнул.
— Французы называют это «Железный кулак в бархатной перчатке», — заметил Голицын, с трудом прокалывая первые пятьдесят страниц из трехсот, составляющих уголовное дело.
— А что делать? Мужчины меня недостаточно любят, вот и приходится их ставить на место.
— Какое счастье, что я в числе твоих друзей, — Голицын закрепил в станке следующую партию документов.
— Р-р-р-р! — Кожурина растопырила пальцы, изображая лапы готового атаковать тигра.
— Ой! Нет, не убивай меня…
— Ладно, живи. А вот приятеля твоего Шилова приласкать придется.
— Ты о чем?
— О том, что арестовывать его надо.
— Ты что, серьезно? — недоуменно смотря на Кожурину, Голицын заложил в станок очередную партию документов.
— Меньше будет тусоваться с авторитетами.
— Так это ж часть его работы.
— Под бандитскую дудку плясать?
— Тань, ты чего? — Голицын отложил шило. — Ты же не первый день в следствии, и оперативную работу знаешь.
— Юра, похищение людей — это преступление…
— О чем ты говоришь?!
— Я говорю о законе, который нельзя нарушать никому, в том числе и твоему распрекрасному Шилову. Превышение служебных полномочий — это минимум. А если по максимуму…
— Тань, ты бы не спешила, а? Я в теме, там море нюансов.
— Ну вот разберемся.
— А Шилов здесь при чем? Тех парней повязал Гера Моцарт, его и закрывайте.
— Его тоже, само собой. Им в камере на пару веселее будет.
Голицын встал, подошел к столу Кожуриной.
Она продолжала разглядывать пальцы, подправляя кроваво-красный маникюр.
— Тань… Ведь это Арнаутов тебя подбил? У него на Шилова давно зуб. Ты не допускаешь, что это его подстава?..
Кожурина воткнула кисточку в пузырек с лаком. С прищуром посмотрела Юрке в глаза. Она уже чувствовала, что он сейчас скажет. Ничего особенного, об этом давно шептались в прокуратуре.
И как только он это сказал, мгновенно отреагировала.
— …или ты замуж любой ценой хочешь?
— А не пошел бы ты на все буквы? Пока лицо целое!
Голицын хмыкнул и, качая головой, вышел из кабинета.
А уже через пятнадцать минут он разговаривал с Шиловым.
Они прогуливались по скверу неподалеку от здания прокуратуры.
— Значит, говоришь, банда Шилова — Дробышева? — усмехнулся Роман.
— Угу.
— Красиво звучит!
— Я поговорю с прокурором…
— Подставишься, и тебя тоже в оборотни запишут.
— Попытка — не пытка.
— Спасибо. Но, вообще-то у меня к тебе другая просьба. Мне надо Мишу Краснова выпустить на подписку. В тюрьме его заставят изменить показания, как Селиванова, или убьют.
Голицын что-то прикинул, вздохнул:
— Да-а, дела! Это надо с шефом решать.
— Попробуешь что-нибудь сделать?
— Попробую. Когда надо?
— Сейчас уже надо. Потом будет поздно.
