Донна Леон - Честь семьи Лоренцони

— Если понадобится, мы в любой момент сможем спуститься к Джанни за пиццей.

Паола подняла глаза, оторвавшись от своих бумаг, и строго посмотрела на мужа.

— Не важно, что там у нее в итоге получится. Мы съедим все без остатка, и ты будешь первым, кто попросит добавки. — Прежде чем Брунетти успел возразить, она с угрожающим видом направила в его сторону остро отточенный карандаш: — Это первый в ее жизни ужин, который она приготовила сама, и все должно пройти без сучка без задоринки. — Увидев, что он снова пытается что-то сказать, она снова оборвала его: — Пригоревшие грибы, макароны, смахивающие на обойный клей, и курица, которую она замариновала в соевом соусе, так что соли там не меньше, чем в Мертвом море.

— Пальчики оближешь, — заметил Брунетти.

Что ж, по крайней мере хорошо, что она до вина не добралась. Уж вино-то трудно испортить.

— А как насчет Раффи? По-твоему, он тоже согласится уписывать за обе щеки ее стряпню?

— Как, по-твоему: он любит свою сестренку или нет? — осведомилась Паола с так хорошо знакомым ему наигранным негодованием.

Брунетти промолчал.

— Ладно, ладно, я посулила ему десять тысяч лир, если он сядет с нами за стол и не станет крутить носом.

— А мне? Я тоже хочу десять тысяч лир! — обиженно воскликнул Брунетти и исчез.

Спускаясь по улочке, ведущей к мосту Риальто, Брунетти осознал, что впервые после злополучного обеда с тестем чувствует себя по-настоящему хорошо. У него словно камень с души свалился, хотя он до сих пор так и не понял, что угнетает Паолу. Но их последний разговор, та легкость и непосредственность, с которой они общались, убедили его в том, что их брак не так-то просто разрушить, что, несмотря на обилие проблем, они все-таки устоят. Вверх-вниз, вверх-вниз торопился он по мостикам, перекинутым через каналы; так же и его настроение в течение сегодняшнего дня не раз прыгало то вверх, то вниз. Утром он был так рад, получив возможность расследовать это дело, потом выбит из колеи неожиданным откровением графа, а потом чуть не расплакался от умиления, узнав, что Паола подкупила Раффи.

И только мысль о предстоящем ужине, состряпанном Кьярой, грела ему душу, давала сил, чтобы набраться мужества перед нелегким разговором с родителями Роберто Лоренцони. Господи, да он был готов целый месяц кряду уплетать ее стряпню, лишь бы только избежать встречи с семьей Роберто и не стать в очередной раз черной птицей, приносящей на своих крыльях дурные вести.

Палаццо Лоренцони был расположен неподалеку от здания муниципалитета, но Брунетти пришлось сделать крюк и, минуя кинотеатр «Россини», вернуться к нему по Понте-дель-Театро, перекинутому через Большой канал. Здесь он остановился на минутку, чтобы понаблюдать за ходом реставрации зданий, стоявших по обеим сторонам канала. Когда он был мальчиком, воду в каналах постоянно очищали, и потому она была такой прозрачной, что в ней можно было купаться. Теперь же очистка воды превратилась в грандиозное событие, настолько редкое, что всякий раз, во время проведения этого мероприятия, местная пресса принималась на все лады воспевать предприимчивость муниципальных властей. И теперь вряд ли кто рискнул бы искупаться в здешних водах.

Наконец он добрался до палаццо, мрачного четырехэтажного здания с окнами, выходящими на Большой канал. Позвонил в дверь и, не дождавшись ответа, позвонил снова. Из переговорного устройства раздался резкий мужской голос:

— Комиссар Брунетти?

— Да, это я.

— Входите.

Замок щелкнул, и дверь отворилась. Брунетти вошел и оказался… в саду, да таком огромном, какого вовсе не ожидал увидеть в этой части города. Только самые зажиточные горожане могли себе позволить построить здесь особняк, заняв при этом столько земли, и только их счастливые наследники имели право на то, чтобы впоследствии поддерживать эту роскошь в надлежащем состоянии.

— Сюда, — позвал его голос из-за двери, расположенной на площадке лестницы, ведущей на второй этаж. Брунетти начал подниматься по лестнице. Наверху его уже ждал молодой человек в двубортном синем костюме. У него были темные волосы; на лбу торчал забавный хохолок, который он пытался убрать, зачесывая волосы назад. Когда Брунетти поднялся, он протянул ему руку:

— Добрый вечер, комиссар. Я Маурицио Лоренцони. Дядя и тетя уже вас ждут.

Его вялое рукопожатие было из числа тех, после которых Брунетти хотелось вытереть руку носовым платком; однако его несколько обескуражил взгляд Маурицио — прямой и бесстрастно-холодный.

— Вы уже говорили с доктором Урбани? — осведомился он с удивительной учтивостью.

— Да, говорил, и, похоже, тот опознал снимки. Это ваш кузен, Роберто.

— Значит, не осталось никаких сомнений? — спросил он на всякий случай, заранее зная ответ.

— Боюсь, что никаких.

Молодой человек сжал руки в кулаки и, засунув их в карманы пиджака, потянул вперед, натягивая пиджак на плечи.

— Это их просто убьет. Даже не представляю, что станется с тетей.

— Мне очень жаль, — искренне признался Брунетти, — может, будет лучше, если вы сами им скажете?

— Не думаю, что смогу это сделать, — отозвался Маурицио, глядя в пол.

За долгие годы службы не раз оказываясь в подобной ситуации, Брунетти еще не встречал человека, готового снять с его плеч этот груз.

— А им известно, что я уже здесь? И откуда я?

Маурицио кивнул и поднял глаза.

— Я был вынужден им сообщить. Так что они, в общем-то, знают, чего можно ждать. Но…

— Одно дело — ждать, а другое — когда ожидание теряет всякий смысл, — закончил за него Брунетти. — Думаю, сейчас самое время поговорить с ними.

Маурицио повернулся и пропустил Брунетти в дом, оставив дверь открытой. Брунетти сделал маленький шажок назад и аккуратно закрыл дверь, но молодой человек, похоже, этого даже и не заметил. Он провел Брунетти по гулкому коридору с полом, выложенным мраморными плитами, к массивным двустворчатым дверям орехового дерева. Даже не постучавшись, он настежь распахнул их и посторонился, пропуская Брунетти в комнату.

Брунетти сразу же узнал графа по фотографиям из газет: великолепная седая шевелюра, горделивая осанка и квадратный подбородок, который так напоминал подбородок Муссолини, что постоянное напоминание об этом изрядно его утомляло. И хотя Брунетти знал, что графу около шестидесяти, аура его энергичной мужественности создавала впечатление, что он лет на десять моложе. Граф стоял у большого камина, опустив взгляд на букетик увядших цветов, лежавших в очаге; но когда Брунетти вошел, повернулся к нему лицом.

Сжавшись в комочек в огромном кресле, стоявшем в другом конце комнаты, на него испуганно уставилась маленькая, ссохшаяся, похожая на птенчика, женщина. Она смотрела на него с таким ужасом, будто сам дьявол явился по ее душу. А ведь она права, с горечью подумал Брунетти. Его вдруг пронзило безотчетное чувство жалости к этой несчастной женщине, чьи тонкие, высохшие руки нервно сжимали острые колени. Графиня была моложе своего мужа, но выглядела так, что вполне могла сойти за его мать. Кошмар, в котором она жила последние два года, состарил и иссушил ее, капля по капле выжимая из нее жизненные силы. Брунетти вспомнил, что когда-то она считалась одной из первых красавиц в городе; несомненно, благородный овал ее лица еще хранил остатки прежней привлекательности, но в остальном ее лицо походило на безжизненную костлявую маску.

Прежде чем граф успел о чем-либо спросить, она опередила его, причем голос ее прозвучал так тихо, что его практически не было слышно:

— Вы из полиции?

— Да, ваше сиятельство.

Граф отошел от камина и, протянув руку Брунетти, крепко сжал его пальцы. Его рукопожатие было весьма энергичным, особенно в сравнении с вялым рукопожатием племянника.

— Добрый вечер, комиссар. Прошу прощения, что ничем не могу вас угостить. Думаю, вы понимаете.

У него был очень глубокий и вместе с тем удивительно тихий голос, почти такой же, как у графини.

— Я пришел, чтобы сообщить вам печальную новость, ваше сиятельство, — собравшись с духом, выговорил Брунетти.

— Роберто?

— Да. Его больше нет. Его… его останки нашли недалеко от Беллуно.

С другого конца комнаты донесся едва слышный голос графини:

— Вы в этом уверены?

Взглянув на нее, Брунетти испугался: ему показалось, что она буквально за несколько минут усохла еще больше, съежившись между массивными подлокотниками своего огромного кресла.

— Да, госпожа. Мы показали рентгеновские снимки его зубов Dottore Урбани, и тот сразу же опознал их.

— Снимки? — недоумевающе переспросила она. — А что с его телом? Его кто-нибудь опознал?

— Корнелия, — мягко начал граф, — дай комиссару закончить, а уж потом мы сможем задать ему все интересующие нас вопросы.