Энн Перри - Реквием в Брансвик-гарденс
Кордэ ответил ей улыбкой, впервые расслабившись после новой встречи.
Ланч получился мучительно напряженным. Блюда были великолепны. Перемена сменяла перемену; суп сменила превосходно приготовленная рыба, а за нею последовало мясо с овощами, но никто не воздавал им должное. Рэмси Парментер решил отобедать вместе с семьей и гостьей. Председательствуя за столом, он неловкими словами благословил трапезу. Шарлотта не могла отделаться от ощущения, что он обращается к собранию городских советников, а не к любящему Богу, знающему его самого бесконечно лучше, чем знал сам он себя.
Произнеся «аминь», все приступили к еде.
– А не надо ли нам, помимо лент, облачиться в темные вуали? – спросила Кларисса, не донеся до рта ложку супа. – Конечно же, Доминику не составит труда принести их от галантерейщика, правда?
Она посмотрела на Кордэ.
– Безусловно, – немедленно согласился тот.
– Ради меня можно не беспокоиться, – мрачным тоном проговорила Трифена. – Я не стану выходить туда, где придется надевать шляпку.
– Шляпка потребуется тебе в саду, если пойдет дождь, – указала ей сестра. – A зная весеннюю английскую погоду, в дожде следует сомневаться не меньше, чем в перспективе собственной смерти или уплаты налогов.
– Ты жива и у тебя нет денег, поэтому ты не платишь налогов! – отрезала миссис Уикхэм.
– Именно, – согласилась Кларисса. – Но под дождь я попадаю регулярно.
Она снова посмотрела на Доминика и добавила:
– Вам известно, что именно необходимо в подобной ситуации?
– Нет, – ответил священник. – Но я подумал, что если мне удастся уговорить миссис Питт пойти со мной, она мне все покажет.
– Прошу вас не утруждать себя подобным образом. – Вита посмотрела на Шарлотту с улыбкой. – Мы не собираемся каким-нибудь образом эксплуатировать вас.
Гостья улыбнулась в ответ:
– Мне будет приятно помочь. Кроме того, меня очень радует возможность переговорить с Домиником, услышать о новостях в его жизни…
– До галантерейщика идти недолго, – сухим тоном проговорила Трифена, наклоняясь над своим супом; свет пролился на ее светлые волосы, превращая их в ореол. – Самое большее полчаса.
– Доминик должен заняться приготовлениями к похоронам Юнити, – пояснила ее мать. – В наших обстоятельствах это выглядит более уместно.
На лице ее появилось усталое выражение, однако больше она ничего добавлять не стала.
– К похоронам! – Трифена резким движением подняла голову. – Как я понимаю, вы имеете в виду церковный обряд, помпезный и напыщенный… Все в трауре изображают горе, которого вовсе не чувствуют. Для этого вам нужны черные ленты и вуали. Все вы – ханжи! Если при жизни вы не ценили ее по достоинству, какой смысл рассаживаться скорбными рядами в церкви, словно вороны на заборе, как будто вы скорбите по ней?!
– Довольно, Трифена! – строгим голосом проговорила Вита. – Твои чувства нам уже известны, и нам незачем слышать их еще раз, тем более за столом.
Миссис Уикхэм перевела взгляд с матери на Рэмси, сидевшего во главе стола.
– Неужели ты думаешь, что твой Бог верит тебе? – потребовала она ответа резким и ломким голосом. – Он должен быть глупцом, чтобы поверить твоим позам. Но я им не верю! Как и всякий, кто тебя знает.
Затем она повернулась лицом к Мэлори:
– Ну почему все вы обращаетесь с Богом как с идиотом? На своем корявом языке вы все извиняетесь, извиняетесь перед Ним, как будто Он не понял вас с первого раза. Вы разговариваете с ним как со старой леди, тугой на ухо и наполовину выжившей из ума.
Кларисса прикусила губу, прикрыла рот салфеткой и принялась кашлять, как будто что-то застряло у нее в горле.
– Трифена, либо придержи язык, либо оставь нас! – резко объявила миссис Парментер. Она даже не посмотрела в сторону мужа, очевидно оставив надежду на то, что он вступится за себя или за свою веру.
– Как делаешь и ты сама, – с вызовом произнесла Кларисса, отняв от губ салфетку.
– Я вообще не говорю с Богом! – развернувшись, разъяренная молодая женщина с гневом посмотрела на сестру. – Это смешно. С тем же успехом можно говорить с кэролловской Алисой или Чеширским Котом.
– Тебе в качестве собеседника больше подойдет Мартовский Заяц или Безумный Шляпник, – предположила ее старшая сестра. – Они в достаточной мере безумны, чтобы слушать то, что ты постоянно твердишь о социальных расходах, свободной любви, артистической свободе и всеобщей вседозволенности поступать как хочется, в надежде на то, что кто-то другой подберет осколки.
– Кларисса! – все тем же резким тоном произнесла Вита, напрягшись всем телом и глядя на дочь сердитым взглядом. – Ты не помогаешь мне! И если ты не можешь сказать что-либо соответствующее ситуации, то лучше, прошу тебя, не говори ничего.
– Кларисса никогда не говорит того, что соответствует ситуации, – проговорила Трифена с горькой и полной боли насмешкой.
Шарлотта понимала, что делает эта женщина. По какой-то причине смерть Юнити Беллвуд ранила ее болезненнее, чем она могла перенести, и гнев ее был направлен на всех, кто не разделял ее одиночества и утраты, или на тех, чьего страха она не замечала. Миссис Питт посмотрела на Рэмси Парментера, восседавшего во главе стола и номинально руководящего трапезой, но на деле не производившего никаких действий.
После этого, повернувшись к Вите, она заметила тень старой усталости, легшей на ее черты, и подумала, что этой женщине, наверное, столько раз приходилось принимать решения и отмечать границы пристойного поведения, рассчитывая, что это сделает ее муж. Быть может, в этом угадывалось предельное одиночество… не смерть, не утрата, но одиночество, отсутствие жизненной опоры, когда оказывается, что ты связана со скорлупой прежних мечтаний, из которой ушло содержимое.
– Ну что ж, к счастью, Церковь восполнит все наши недостатки и произнесет необходимые слова. – Мэлори передал свою суповую тарелку убиравшей их служанке. – В меру собственных возможностей.
– Достаточно широких, – впервые вступил в разговор Доминик. – Но все остальное – от Господа.
Младший Парментер резко повернулся к нему:
– Который даровал нам таинства исповеди и отпущения грехов спасения нашего ради, a также соборование, дабы мы были способны принять Его милосердие и обрести в итоге спасение, невзирая на все наши слабости и грехи.
Его длинные и тонкие пальцы лежали на белом полотне скатерти, с трудом сохраняя покой.
– Это совершенно аморально! – с отвращением произнесла Трифена. – По твоим словам, все заканчивается магией. Надо всего лишь произнести правильные слова, и заклинание уничтожит вину. Вот это реально и подлинно скверно! – Она по очереди оглядела всех присутствующих: – Как можете вы верить во все это? Это чудовищно! В наш век разума и науки! Даже Ренессанс был более просвещенным временем…
– А инквизиция? – вставила Кларисса, подняв темные брови. – Там сжигали всех, чья вера отличалась от принятой.
– Не всех, – педантично поправил Рэмси. – Только тех, кто был крещеным христианином и уклонился в ересь.
– Да какая разница? – возвысила голос его младшая дочь. – Ты хочешь сказать, что это правильно?
– Я только исправляю неточное утверждение, – ответил пожилой священник. – Мы можем сделать лишь то, что считаем самым лучшим, согласно собственному воспитанию и пониманию, оставив все прочее. Мы похороним Юнити и соблюдем все формальности англиканской церкви. Господь поймет, что мы сделали для нее то, что считали правильным, и дарует ей Свое милосердие и прощение.
– Прощение! – Переполненный эмоциями голос Трифены возвысился еще на октаву и сделался пронзительным. – Это не Юнити нуждается в прощении, а тот, кто убил ее! Как можете вы сидеть здесь и толковать о каком-то прощении, словно бы она в чем-то виновата?! Это чудовищно!
Она резким движением отодвинула стул, едва не повалив его, и вскочила:
– Я не могу больше оставаться здесь и слушать все эти излияния из сумасшедшего дома!
С этими словами миссис Уикхэм вылетела из столовой, не оглянувшись, оставив дверь раскачиваться на петлях и только случайно не сбив с ног слугу, вносившего новую перемену блюд.
– Мне очень жаль, – пробормотала Вита, с извинением посмотрев на Шарлотту. – Боюсь, что моя дочь действительно чрезвычайно расстроена. Она дружила с Юнити. Надеюсь, вы простите ее.
– Ну, конечно. – Миссис Питт не могла ответить иначе. Ей самой пришлось пережить достаточное количество семейных сцен. Она внутренне покраснела, вспоминая те из них, что были обязаны своим происхождением ей самой, причем не многие были связаны с ее увлечением Домиником. – Мне случалось переживать утраты, и я знаю, какое потрясение они могут вызвать.
Хозяйка дома просияла поверхностной, неглубокой улыбкой:
– Благодарю вас. Это очень любезно с вашей сто роны.
Мисс Парментер с любопытством посмотрела на гостью, но промолчала. Остальная часть трапезы завершилась под вежливые реплики Доминика и Виты, к которым присоединялась и Шарлотта, чтобы сохранять какое-то подобие благопристойности. Рэмси со всем соглашался и раз или два спросил мнение миссис Питт по какому-то поводу. Мэлори не пытался вступить в разговор, a Кларисса хранила скромное и нехарактерное для себя молчание.
