Александра Маринина - Тот, кто знает
Подошедший официант поставил перед Виктором Федоровичем маленькую чашечку эспрессо и стакан с яблочным соком.
– Еще что-нибудь желаете? – обратился он к Наташе.
– Кофе, пожалуйста, и апельсиновый сок, – попросила она. Напряжение понемногу отпускало ее, и она уже могла не только понимать, кто сидит перед ней, и не только слышать его голос, но и видеть лицо. Он по-прежнему красив, Виктор Федорович Мащенко, пожалуй, сейчас он даже интереснее, чем двадцать лет назад, когда Наташа видела его в последний раз. Ему, должно быть, около шестидесяти. Такой же стройный, как прежде, хорошо постриженные густые, сильно поседевшие волосы, холеное лицо с правильными чертами, белые ровные зубы. Звезда Голливуда в идеально сшитом дорогом костюме, а не агент КГБ.
– Я жду, – напомнил Виктор Федорович, когда официант отошел от столика.
– Ничего не случилось. Просто я устала бояться и решила покончить с неизвестностью.
– А вы боялись? – Он чуть приподнял брови.
– Безумно. С ума сходила от страха.
– Напрасно, Наташенька. Догадываюсь, что толчком к вашему решению встретиться со мной послужило некое событие… Вероятно, Андрей Константинович, я не ошибся?
– Да. Он мне рассказал о том, как вы помогали ему строить бизнес, чтобы он, в свою очередь, помогал мне. И испугалась, что вы меня не забыли и собираетесь снова использовать. Потому и позвонила.
– Вам следовало бы давно это сделать. Если бы Ирочка, уж не знаю из каких соображений, не скрывала, что хорошо вас знает, наша встреча состоялась бы много лет назад, и мы прояснили бы все вопросы. Что ж, вероятно, это не поздно сделать и сейчас. Наташенька, я всегда относился к вам с безграничным уважением. Информаторов, как правило, вербуют на компре. Тех, кто помогает на идейной основе, по внутреннему убеждению, единицы. Это редчайший случай. И если идейная основа меняется по тем или иным причинам, таких людей не трогают и не пытаются снова привлечь к работе. Мы организовывали помощь не только вам одной, но вы были единственной, к кому впоследствии не пришли бы просить отдать долги. Все остальные объекты такой помощи имеют за плечами разного калибра грешки, поэтому на них можно давить. На вас давить невозможно. Вы были изначально бесперспективны для этих целей.
– Тогда зачем? Зачем вы помогали Андрею? Зачем предложили ему помогать мне, если я для вас не представляла интереса?
– Чтобы помочь. Вы очень талантливый человек, Наташа. И я вас искренне и глубоко уважаю. Я никогда, слышите? – никогда не причинил бы вам вреда. Я немного злоупотребил своими возможностями, чтобы помочь двум людям, которые мне симпатичны. Это плохо?
– Не знаю, – прошептала она. Что такое хорошо и что такое плохо? Крошка сын пришел к отцу… Боже, какая дребедень лезет в голову!
– Вы сказали, что презираете себя. Вы не должны так думать. Вы не сделали ничего плохого, вы никому не причинили вреда.
– А Южаков? Валя Южаков, которого после нашей с вами встречи исключили из института якобы за прогулы и пьянство? Но мы-то с вами знаем, за что его исключили! Мы с вами исковеркали его жизнь, лишили возможности заниматься любимым делом… А потом он пришел к нам на телеканал, и я каждый раз, идя к нему в кабинет, замирала от ужаса, боясь, что в один прекрасный момент он узнает, по чьей милости был исключен, и устроит мне всемирный позор. Вы считаете, что за это я должна себя любить?
– Наташенька, – негромко засмеялся Мащенко, сверкая ослепительно белыми зубами, – выбросьте эту чушь из головы. Южаков был всего лишь исключен из института, а не отправлен за решетку, потому что его родители подняли свои связи и помогли ему. Валентина еще на первом курсе накрыли с запрещенной литературой, но не посадили, он отделался легким испугом. А потом он оказался замешан в незаконных валютных операциях, и ему грозил реальный срок. Его родители снова сумели отмазать сыночка от тюрьмы, но из института пришлось исключить, иначе вышли бы всякие недоразумения с милицией и прокуратурой. Вы к этому не имеете ни малейшего отношения, просто наша с вами встреча, когда вы информировали меня о Южакове, произошла накануне его ареста. По времени совпало, но связи никакой нет. Вы можете с чистой совестью приходить к Южакову и смотреть ему в глаза. Вы ни в чем не виноваты перед ним. А он, между прочим, очень хорошо к вам относится, вы об этом знаете?
– А вы откуда знаете? – ответила она вопросом на вопрос.
– От Южакова. Это я попросил его пригласить вас на публицистику.
– Вы?!
– Представьте себе, я. Я хотел, чтобы ваш талант раскрылся и с этой стороны. Мне ничего от вас не нужно, Наташенька, ровным счетом ничего. Мне просто хотелось вам помочь. Вы – редкий человек, штучная работа, я представлял себе, как вы с вашей нравственной цельностью и чистотой страдали и мучились, когда все переменилось и когда даже слепые котята стали понимать, что прежний режим их обманывал. Я понимал, как вам должно быть тяжело. И понимал, что наше с вами сотрудничество при вашем-то характере лежит на вашей чистой душе тяжким грузом. Мне хотелось хоть чем-нибудь облегчить вашу жизнь.
Все не так, все не так… Южаков был банальным валютчиком… Его исключили вовсе не из-за Наташи… Мащенко велел ему взять ее на проект «Голос»… Получается, что она прожила совсем другую жизнь. Думала, что прожила одну, а на самом деле прожила другую… У нее было такое ощущение, словно она шла по вагонам поезда и вдруг, перейдя из одного вагона в следующий, обнаружила, что каким-то немыслимым образом оказалась в поезде, идущем в противоположном направлении. И хода назад уже нет. Поезда стремительно расходятся в разные стороны, с каждой секундой расстояние между ними увеличивается, и ей ничего не остается как ехать в этом другом поезде, в другом направлении, потому что в первый поезд, в котором она ехала долгие годы и собиралась ехать до самого конца, ей не попасть уже никогда.
– Как дела у Ирочки? – раздался откуда-то издалека голос Мащенко. – Она нам совсем не звонит, мы ничего о ней не знаем.
Наташа очнулась.
– У нее все в порядке. В начале июля она начинает сниматься в картине на «Мосфильме», а с ноября – в сериале для телевидения, уже контракт подписала. А не звонит вам, чтобы рану не бередить.
Его лицо дрогнуло и неожиданно стало как будто мягче.
– Я ее понимаю. Мы очень к ней привязались за эти годы. Мне жаль, что так получилось и она решила уйти.
– Так лучше для всех, Виктор Федорович, – Наташа впервые за весь разговор позволила себе расслабиться и улыбнуться. – И для вас в первую очередь. Вы же понимали, что Ира страдает рядом с вами.
– Да. Вы правы, она поступила мудро.
Они расплатились, вышли на Красную площадь и неторопливо двинулись в сторону Охотного ряда.
– Где стоит ваша машина? – поинтересовался Мащенко.
– Я на метро. Не вожу машину.
– Почему?
– Не умею. Я к этому не способна. Если очень устала – беру такси, а вообще-то на метро быстрее при нынешних пробках.
Виктор Федорович проводил Наташу до входа в метро «Площадь Революции». Прощаясь, взял ее руку, поднес к губам.
– Знаете, – неожиданно для самой себя сказала она, – я начинаю понимать, почему Ирка вас так любит.
Наташа не стала дожидаться ответа, повернулась и побежала через вестибюль к эскалаторам.
Эпилог, 2001 год
– Мать, я скоро женюсь. Ты что, не слышишь? В третий раз тебе говорю. Я женюсь на Олесе, ты ее знаешь.
Наташа с неохотой оторвалась от рукописи, лежащей перед ней на рабочем столе в кабинете.
– Я все слышу, Сашенька. Что ты от меня хочешь? Чтобы я сплясала или спела? Я приняла к сведению, что ты собрался жениться. Что еще?
– Как что? А ругаться? А рвать на себе волосы от ужаса? А рыдать? Ты, мать, неправильная какая-то. Я этот разговор все откладывал, твоих истерик боялся, тянул до последнего, а все оказалось так просто, что даже и не интересно. Ну тебя!
– Насчет «тянул до последнего» – это любопытно, – заметил заглянувший в открытую дверь кабинета Андрей. – И когда же наступает этот самый последний момент?
– Через неделю, – признался старший сын. – Мы еще в феврале заявление подали, чтобы сразу после Пасхи…
– О господи, – простонала Наташа. – Ты с ума сошел! У меня все до майских праздников по часам расписано! Ты что, раньше сказать не мог, обормотище? Какого числа регистрация?
– Двадцать четвертого.
– Час от часу не легче! Двадцать четвертого у меня весь день забит до отказа, – в отчаянии сказала она, листая ежедневник. – И ничего нельзя отменять и переносить, потому что впереди длинные праздники, а вопросы надо решать до того, как все разъедутся отдыхать. Сашка, ты меня без ножа режешь! Ну в кого ты такой урод? Папа у тебя такой обстоятельный, все четко, все заранее, все строго по графику. Да и я такая же. А ты откуда взялся? Честное слово, как будто не я тебя рожала и воспитывала.
