Якоб Пальме - Взрывы в Стокгольме
— Так, так, так,— прервал его сосед с нар.— Действительно, иногда чувствуешь себя как раз так, как ты говоришь. Ты считаешь, что ты такой умный, и такой ловкий, и благородный, и ничего с тобой поэтому не может случиться. Спустись на землю. Я такой же благородный, как ты, должен тебе заметить, и если ты это поймешь, то перестанешь трепаться о многих вещах, которые ты себе воображаешь. Если бы ты узнал, что мне пришлось испытать на своей шкуре и что пришлось увидеть, так понял бы, что тебе еще повезло.
— Вы преступник,— сказал Хенрикссон.— Вы не должны сравнивать меня с собой. Я государственный служащий. А вы являетесь врагом государства. Я поступаю правильно. Вы поступаете неверно.
— А сколько было в твоей жизни баб? Давай поспорим, что немного. Пока ты там рассиживаешь со своими паразитскими законами да правилами, я на вольной воле и живу на полную катушку, понятно это тебе? Ты вообще-то когда-нибудь жил? Была у тебя когда-нибудь разлюли- малина? Мне просто интересно.
— А что делают, когда «разлюли-малина»?
— A-а, тебе все-таки стало интересно, а? Ну так вот, перво-наперво надо обзавестись монетой. А потом надо обзавестись девахой. Ну и выпивкой, конечно. Хорошая девочка да хорошая выпивка — вот у тебя и есть разлюли-малина, понимаешь? Настоящая разлюли-малина. Тогда ты забываешь всех, кто тебе портит кровь, всякие там правительства, риксдаги, правила и всякие заговоры в международном масштабе. И это самый что ни на есть хороший способ, какой только существует на свете.
— Обычно я стреляю ворон по субботам...
— Может быть, это тоже разлюли-малина. Нужно будет как-нибудь и мне попробовать.
— Надеюсь, вы этого не сделаете. Здесь требуется чувство ответственности, понимаете ли, чтобы заниматься таким делом. Нужно быть очень осторожным и точным.
— А ты думаешь, я не могу быть осторожным и точным, а? Посмотрел бы ты, как я подкрадывался и шастал кругом, как делал разведку перед последним налетом.
Петер Сюндман сидел терпеливо и прислушивался к тому, что говорилось в соседней камере. Ему стало теперь казаться, что между заведующим бюро и взломщиком имелось какое-то сходство. Оба они нашли для себя свой мирок, свой особый мир, в котором теперь существовали. Мирок директора бюро составляли законы и правила и вороны. Мирок вора составляли «монета», девочки и выпивка. Мирки эти были различны, но одновременно и похожи. Каждый из них стоял совершенно особняком и был абсолютно изолирован. Каждый из них, и вор и директор, были замкнуты в своем маленьком пространстве.
«Наверно, и у нас, у всех остальных людей, то же самое,— подумал Сюндман.— Но неужели так должно быть? Неужели никогда не вырваться из того пространства, в котором ты оказался? Неужели никогда оттуда не выбраться, не стать свободным?» — думал Сюндман, шагая к себе домой.
17
Была суббота, девять часов утра, когда директор Хенрикссон нажал на кнопку вызова. Через несколько минут явился дежурный надзиратель и открыл дверь. Хенрикссон сидел молча, угрюмо, пытаясь сохранить на лице мину, достойную директора бюро даже после ночи, проведенной в тюрьме предварительного заключения.
— Я хочу поговорить с господином инспектором полиции Петером Сюндманом,— сказал Хенрикссон.
— Так.
— Это важно.
— Сегодня суббота. Возможно, у него выходной.
— Вы знаете, в чем меня обвиняют?
— Субботний взрывальщик вы.
— Вот именно. Но я невиновен. И потому хочу переговорить с Сюндманом.
Человек с нар вмешался в разговор:
— Я тоже невиновен. Я тоже хочу поговорить с господином Сюндманом.
— Сиди и помалкивай,— сказал дежурный надзиратель. Потом он обернулся к Хенрикссону:— Вы хотите поговорить с Сюндманом. Потому что вы невиновны.
Человек с нар опять вмешался в разговор:
— Я должен помалкивать. И потом ты меня называешь на «ты». А этот малый, так он тебе и «вы», и директор бюро, и вообще уж такой благородный, что дальше некуда?
— Не перебивай меня больше, а то я переведу тебя в другую камеру,— сказал дежурный надзиратель.
— Давай, переводи. А то этот директор все меня перевоспитывает. Мне это совершенно ни к чему.
Дежурный надзиратель опять повернулся к Хенрикссону.
— Разве вы не могли сказать Сюндману вчера, что вы невиновны?
— Боже, неужели вы не понимаете! — воскликнул директор бюро.— Ведь сегодня же суббота!
— Ну и что?
— Это день, когда должен произойти следующий взрыв!
— Если вы невиновны, так он действительно произойдет.
— Я не только невиновен. У меня есть сильное подозрение относительно того, кто виновник. Поэтому я и хочу переговорить с Сюндманом.
Надзиратель заколебался, потом произнес:
— Олл райт. Попытаюсь поймать Сюндмана.
Петер Сюндман только что проснулся, когда надзиратель позвонил ему домой. Теперь, когда следствие можно было считать оконченным, наконец-то он мог себе позволить немного расслабиться. Давно он не спал утром так подолгу. И теперь ощущал во всем теле легкую приятную лень.
И как раз в эту минуту зазвонил телефон.
— Подожди, я сбегаю,— сказала Виола.— Из полиции! — крикнула она Сюндману.
Сюндман подошел и взял трубку.
— Я должен уехать,— сказал он.— Но скоро вернусь. Часика через два-три.
Тогда на обратном пути купи в метро молока,— сказала Виола.— Посмотри в холодильнике, сколько там осталось.
— Хорошо, так и быть.
Сюндман задумчиво сидел в вагоне метро. Девочка-подросток на противоположной скамейке отсутствующим взглядом смотрела в окно на стены туннеля. У нее были светлые волосы. Брючный костюм в серую клетку, белый плащ из искусственной кожи.
Поезд остановился на какой-то станции. Вошел и уселся напротив девочки мальчик-подросток. Он был одет в серую спортивную куртку и коричневые брюки.
Девочка вздрогнула, когда он оказался напротив. Бросила испуганный взгляд и потом опять стала смотреть в окно. Мальчик увидел, как она реагировала на его появление, губы его тронула улыбка.
— Привет,— сказал он.
Она не ответила.
— Как жизнь?
Она не ответила.
— Неужели тебе так интересны стены туннеля?
— Может быть,— произнесла она ясным и отчетливым, но несколько напряженным голосом.
— Ты мне нравишься,— сказал он.
— Мне это совсем не интересно,— сказала она.
— Куда ты собралась?
— В город.
— Я тоже. А ты не боишься?
— Я тебя ни капли не боюсь,— сказала она.
— А я не имел в виду себя,— сказал он,— я имел в виду взрывальщика. Сегодня суббота. День взрывов.
— Да, боюсь немного, пожалуй. Неприятно как-то.
— А зачем же ты тогда едешь в город?
— Нужно. Должна передать один пакет.
— Я могу пойти вместе с тобой. И защитить тебя. В случае, если вынырнет взрывальщик.
— Нет, спасибо.
Приставание к посторонним, подумал инспектор полиции Сюндман. Полагается штраф. Нельзя обращаться в метро к незнакомым людям. Каждый человек обязан находиться в собственной оболочке, сидеть молча, тихо, в одиночестве, так говорит закон. Девочка поступает правильно, отказываясь от контакта. Этого делать нельзя. Во всяком случае таким вот дерзким способом. По-видимому, он сам немного боится, да, скорее всего. Потому он так дерзок и навязчив. Двое охваченных страхом людей в городе, охваченном страхом. Почему люди должны друг друга бояться? — подумал Сюндман. Их, конечно, можно понять, но, с другой стороны, тут что-то не то, ошибка какая-то, несуразица. Девочка думает о грабежах и изнасилованиях, а теперь еще и о взрывах. Поэтому она боится. Мальчик боится казаться смешным, боится опозориться, боится быть отвергнутым. Вот почему он боится и прикрывает свой страх нахальством. И единственное, что может для них сделать общество, это попытаться помочь им посредством параграфа закона, запрещающего приставание. А что говорит этот параграф о стремлении человека к общению, о потребности человека в контактах, о чувстве ненадежности, неуверенности и беспокойства, о чувствах, скрывающихся за страхом?
Сюндман решил не вмешиваться. Мальчик вышел на остановку раньше девочки. Было незаметно, чтобы она почувствовала облегчение после его ухода. Скорее наоборот, огорчение. Потом вынула щеточку и расчесала себе челку. И наконец тоже вышла.
Сюндман вышел на Центральной станции в девять часов сорок семь минут. Это был его обычный путь в управление полиции на Кунгсхольмен. Стоял чудесный весенний день середины апреля, снега уже почти не было, и воздух был насыщен особым ароматом, возвещавшим весну. Сюндман не чувствовал особой досады, что его заставили прервать свой выходной. Трудно было даже досадовать, когда так светило солнце и над Кларабергским виадуком щебетали птицы. Синий поезд примчался с острова Риддархольмен и остановился внизу у перрона, как раз под Сюндманом. Было десять часов пять минут, когда Сюндман дошел до управления.
