Донна Леон - Высокая вода
Бретт нагнулась над книгой и перевернула страницы. Ее рука указала на фотографию изящной японской ширмы, расписанной цаплями, летящими над высокими зарослями бамбука.
— Она мертва. Она погибла во время одного происшествия на раскопках.
— Что там произошло? — Брунетти заговорил очень мягко, поняв, что после смерти Семенцато этот случай представился Бретт совсем в ином свете.
— Она упала. Раскоп в Сиане — это просто яма под огромным тентом. Все статуи были захоронены как солдаты войска, которое император пожелал взять с собой в вечность. Чтобы добраться до них, иной раз приходилось копать на три-четыре метра вглубь. Глубокие колодцы по периметру окружены низкими стенками, оберегающими туристов от падения, а нас от комков грязи, которые могут лететь у них из-под ног. На некоторых участках, куда туристы не допускаются, стенки нет. Мацуко упала…
Бретт начала фразу, но Брунетти видел, что она перебирает варианты и пытается подобрать соответствующие слова. Она переформулировала:
— Тело Мацуко нашли на дне одного из таких колодцев. Она упала примерно с трехметровой высоты и сломала шею.
Бретт глянула на Брунетти, но ее снова одолели сомнения, и она изменила последнее предложение.
— Ее нашли на дне со сломанной шеей.
— Когда она расшиблась?
В кухне прогремел выстрел. Не раздумывая, Брунетти вскочил с кресла и присел перед Бретт, расположившись между ней и открытой дверью в кухню. Когда они услышали, как Флавия кричит: «Чтоб ты!..» — он сунул руку под пиджак, потянувшись за револьвером, а потом оба они услышали, как шампанское льется из бутылки на пол.
Он выпустил рукоятку револьвера и вернулся в кресло, ничего не говоря Бретт. В иных обстоятельствах это могло быть смешно, но они не засмеялись. По молчаливому уговору они решили делать вид, будто ничего не случилось, и Брунетти повторил свой вопрос:
— Когда она расшиблась?
Решив сберечь время и ответить сразу на все его вопросы, она сказала:
— Это случилось примерно через три недели после того, как я послала первое письмо Семенцато.
— И когда это было?
— В середине декабря. Я отвезла ее тело в Токио. То есть я поехала с ним. С ней.
Она остановилась, ее голос пресекся от воспоминаний, ни единой частичкой которых она не собиралась делиться с Брунетти.
— Я собиралась в Сан-Франциско на Рождество, — продолжила она. — Так что я выехала пораньше и провела три дня в Токио. Встретилась с ее семьей. — Снова долгое молчание. — Потом улетела в Сан-Франциско.
Из кухни вернулась Флавия, держа серебряный поднос с тремя высокими бокалами для шампанского в одной руке, другой обхватив, как теннисную ракетку, горлышко бутылки «Дона Периньона». Они ни в чем себе не отказывали, даже в шампанском на второй завтрак.
Она услышала последние слова Бретт и спросила:
— Ты рассказываешь Гвидо о нашем счастливом Рождестве?
То, что она назвала его по имени, не укрылось от них, так же как и упор на «счастливое».
Брунетти взял у нее поднос и поставил его на стол, Флавия щедро налила шампанское в бокалы. Пузырьки перехлестнули через край одного из них, стекли по стенке и устремились через край подноса к книге, все еще лежавшей открытой на столе. Бретт дернула ее на себя, закрыла и положила на диван. Флавия вручила Брунетти бокал, поставила другой на стол перед собой и передала третий Бретт.
— Cin-cin, — сказала Флавия с напускной бодростью, и они чокнулись. — Если мы собираемся говорить о Сан-Франциско, то мне нужно как минимум шампанское. — Она села лицом к ним и так хватила из своего стакана, что это было трудно назвать глотком.
Брунетти вопросительно глянул на нее, и она принялась рассказывать.
— Я там пела. Тоску. Господи, что за несчастье. — Жестом настолько театральным, что он выглядел осознанной пародией, она прижала тыльную сторону ладони ко лбу, прикрыла глаза, потом продолжила: — У нас был режиссер-немец, с «идеей». К несчастью, эта идея состояла в том, чтобы модернизировать оперу, чтобы сделать ее актуальной, — последнее слово она произнесла с особенным презрением, — и ее действие разворачивалось во время румынской революции, и Скарпиа должен был быть Чеауческу — так этот ужасный человек произносил его фамилию. А я должна была быть все равно примадонной, только в Бухаресте, а не в Риме. — Она прикрыла рукой глаза, вспоминая, затем продолжила: — Помню, там были танки и автоматы, а в одном месте мне надо было прятать ручную гранату в декольте.
— Ты еще про телефон расскажи, — сказала Бретт, прикрыв рот рукой и зажав его, чтобы не рассмеяться.
— Ой, боже правый, телефон. Вот видите, как я старалась выкинуть все это из головы — даже не вспомнила. — Она повернулась к Брунетти, глотнула шампанское как минералку и продолжила, ее глаза оживились при воспоминании. — Режиссер захотел, чтобы в середине «Vissi d'arte» я звала на помощь по телефону. И вот я валяюсь поперек кушетки, пытаясь убедить Бога, что не заслужила ничего подобного, и я правда не заслужила, когда Скарпиа — я думаю, он на самом деле был румын — я не могла разобрать ни слова из того, что он говорил. — Она сделала паузу и добавила: — Вернее, пел.
Бретт вмешалась, чтобы поправить ее.
— Он был болгарин, Флавия.
Флавия отмахнулась рукой, в которой был бокал.
— Какая разница, cara. Они все похожи на картошку и воняют паприкой. И все так орут, особенно сопрано. — Она прикончила шампанское и прервалась, чтобы наполнить свой бокал. — Так на чем я остановилась?
— На кушетке, по-моему, где ты молила Бога, — предположила Бретт.
— А, да. И тут Скарпиа, огромный, неуклюжий дурень, спотыкается о телефонный провод и выдергивает его из стены. Так что я лежу на кушетке, линия к Богу отрезана, а за баритоном я вижу в кулисах режиссера, который мне машет как сумасшедший. Я думаю, он хотел, чтобы я подключила телефон обратно и воспользовалась им любым способом. — Она сделала глоток, улыбнулась Брунетти с такой теплотой, которая побудила его тоже отпить шампанского, и продолжила: — Но артист должен придерживаться каких-то стандартов, — она глянула на Бретт, — или, как говорите вы, американцы, должны быть какие-то границы.
Она остановилась, и Брунетти подал свою реплику. Он сказал:
— И что вы сделали?
— Я подняла трубку и стала петь в нее, как будто там кто-то был на другом конце, как будто никто не видел, что провод выдернулся. — Она поставила свой стакан на стол, поднялась и в отчаянии заломила скрещенные руки, потом, совершенно спонтанно, запела последние фразы из арии: «Nell'ora del dolor perchè, perchè, Signor, ah, perchè me ne rimuneri cosi?»
Как она это делает? После обычного разговора, без подготовки, прямо к этим чистым плывущим звукам?
Брунетти рассмеялся, пролив шампанское себе на грудь. Бретт поставила бокал на стол и прижала ладони к уголкам рта.
Флавия, так же спокойно, как будто сходила на кухню проверить жаркое и нашла его готовым, села обратно на свой стул и продолжила рассказ:
— Скарпиа пришлось повернуться спиной к зрителям, так он хохотал. Впервые за месяц я почувствовала к нему симпатию. Мне было почти жалко, что придется убить его через несколько минут. У режиссера весь антракт была истерика, он орал, что я сгубила его детище, и клялся, что никогда больше не будет со мной работать. Ну, это очевидно, не так ли? Отзывы были ужасающие.
— Флавия, — пожурила ее Бретт, — это были рецензии на постановку, а тебя превозносили.
Как будто объясняя что-то ребенку, Флавия сказала:
— Меня всегда превозносят, cara.
Вот так просто. Она обратила свое внимание на Брунетти.
— К этому фиаско она и прибыла, — сказала она, показывая на Бретт, — чтобы провести Рождество со мной и моими детьми. — Она несколько раз покачала головой. — Прибыла после того, как отвезла в Токио тело той молодой женщины. Нет, это не было счастливое Рождество.
Брунетти решил, что несмотря ни на какое шампанское он все еще хочет побольше узнать о смерти ассистентки Бретт.
— А не поднимался ли тогда вопрос, что это могло быть не случайно?
Бретт покачала головой, забыв о бокале на столе.
— Нет. Время от времени мы все поскальзывались, когда ходили по краю раскопа. Один из китайских археологов упал и сломал лодыжку за месяц до этого. Так что тогда мы все были уверены, что это несчастный случай. Мог быть, — добавила она совершенно неубедительно.
— Она работала здесь на выставке? — спросил он.
— Но не на открытии. Я сначала приехала одна. А Мацуко наблюдала за упаковкой, когда предметы отправляли в Китай.
— А вас тут не было? — уточнил Брунетти.
Бретт долго колебалась, поглядывая на Флавию, наклонила голову и сказала:
— Да, меня не было.
Флавия опять взяла бутылку и плеснула шампанского в бокалы, хотя это требовалось только ей.
