Предрассветный час - Эван Хантер

В предрассветные часы она спит, и она совершенно не похожа на себя.

Утром она проснется вновь, зевнет в тишине и с довольной улыбкой потянется. Ее волосы будут растрепаны, но мы узнаем ее, ведь мы часто видели ее такой.

Но сейчас она спит. Этот город, эта женщина спит. Тишина. Иногда то тут, то там загораются окна, моргнут и погаснут, и снова тишина. Она отдыхает. Мы не узнаем ее, когда она спит. Ее сон не похож на смерть, потому что мы слышим и чувствуем дыхание жизни под теплым одеялом. Эта незнакомая женщина, с которой мы были близки, которую страстно любили, сейчас спит, повернувшись на бок, и наша рука лежит на ее роскошном бедре. Мы чувствуем в ней жизнь, но мы не знаем ее. В темноте она безлика. Она может быть любым городом, любой женщиной. Она набросила на плечи черный покров раннего утра, и мы не узнаем ее. Перед нами незнакомка, и глаза ее закрыты.

* * *

Хозяйка дома была напугана, увидев прибывших полицейских, несмотря на то, что сама вызвала их. Тот, что повыше, назвавшийся детективом Хейзом, был рыжим великаном с седой прядью в волосах — страх, да и только! Хозяйка стояла в комнате, где на ковре лежала мертвая девушка, и разговаривала с детективами шепотом, но не из уважения к смерти, а потому что было раннее утро. Она стояла в ночной сорочке с небрежно накинутым сверху халатом. Во всей этой сцене было что-то интимное, как при сборах на рыбалку ранним утром. Три часа утра — это время сна, и все, кто не спит в такой час, связаны какой-то незримой нитью, хотя и незнакомы друг с другом.

— Как звали девушку? — спросил Карелла.

Он не брился с пяти часов предыдущего вечера, но на его подбородке не было и намека на щетину. Уголки его глаз были слегка скошены книзу, что вместе с чисто выбритым подбородком придавало его внешности какой-то восточный тип. Хозяйке он сразу понравился. «Славный мальчик», — подумала она. В ее словаре было только два определения для всех мужчин на свете: «славные мальчики» и «мерзкие паразиты». Она пока не была уверена насчет Хейза, но подумала, что он, скорее всего, относится к разряду паразитов.

— Клаудиа Дэвис, — ответила она, адресуя свой ответ Карелле, который ей нравился, и совершенно игнорируя Хейза, который не имел ни малейшего права быть таким гигантом, да еще и с такой жуткой белой прядью в волосах.

— Не знаете, сколько ей было лет? — спросил Карелла.

— По-моему, двадцать восемь, двадцать девять.

— С какого времени она здесь живет?

— С июня.

— Не так уж долго, да?

— И надо же, что такое случилось именно с ней, — посетовала хозяйка. — Она казалась такой славной девушкой! Как вы думаете, кто мог это сделать?

— Не знаю, — покачал головой Карелла.

— А может, это самоубийство? Я, правда, не чувствую запаха газа, а вы?

— Нет, — ответил Карелла. — Вы не знаете, где она жила раньше, миссис Маудер?

— Нет.

— Вы не спрашивали у нее рекомендаций, когда она пришла снимать комнату?

— Это всего лишь меблированные комнаты, — подчеркнула миссис Маудер, пожав плечами. — Она заплатила за месяц вперед.

— Сколько?

— Шестьдесят долларов. Она заплатила наличными. Я не принимаю чеки от незнакомцев.

— Но вы не знаете, из этого она города, из пригорода или приехала из другого города?

— Не знаю.

— Дэвис, — покачал головой Хейз. — Вот будет работка отыскать родственников с такой фамилией. В телефонной книге их, наверное, тысячи.

— Почему у вас волосы седые? — внезапно задала ему вопрос хозяйка.

— Что?

— Седая прядь у вас откуда?

— А, это. — Хейз машинально коснулся левого виска. — Меня однажды пырнули ножом, — ответил он. — Миссис Маудер, девушка жила одна?

— Не знаю. Я не сую нос в чужие дела.

— Но вы конечно же заметили бы...

— Мне кажется, она жила одна. Повторяю, я не сую свой нос в чужие дела. Она ведь заплатила за месяц вперед.

Хейз вздохнул. Он чувствовал враждебность женщины. Пусть вопросы задает Карелла.

— Пойду осмотрю шкафы и ящики. — И он вышел.

— Какая духота, — заметил Карелла.

— Патрульный сказал, что мы ничего не должны трогать до вашего прихода, — объяснила миссис Mayдер. — Поэтому я и не открывала окна.

— Вы правильно поступили, — улыбнулся Карелла. — Но теперь мы можем открыть окно, как вы думаете?

— Как скажете. Здесь пахнет. Этот... этот запах от нее?

— Да. — Карелла распахнул окно. — Ну вот. Так гораздо лучше.

— Не так уж и лучше, — возразила хозяйка. — Погода стоит просто ужасная. Совершенно невозможно заснуть. — Она посмотрела на труп девушки. — Выглядит ужасно.

— Да. Миссис Маудер, вы не знаете, где она работала, и вообще, была ли у нее работа?

— Нет, к сожалению.

— Кто-нибудь заходил к ней? Друзья? Родственники?

— Нет, извините, не видела.

— Что-нибудь можете рассказать о ее привычках? Когда она уходила утром? Когда возвращалась по вечерам?

— Извините, не обращала внимания.

— Хорошо, а почему вы решили, что здесь что-то не так?

— Из-за молока. Около двери. Вечером я была у друзей в городе, а когда вернулась, ко мне зашел мужчина с третьего этажа и пожаловался, что в соседней комнате очень громко играет радио, и попросил меня, чтобы я зашла туда. Я поднялась и попросила убавить звук, а проходя мимо комнаты мисс Дэвис, увидела молоко под дверью. Ну и подумала: как странно, в такую жарищу, но, с другой стороны, молоко-то ее, а я не люблю соваться в чужие дела. Поэтому я вернулась к себе и легла спать, но никак не могла выбросить из головы это молоко под дверью. Накинула халат, поднялась, постучала в дверь, но никто не ответил. Тогда я крикнула, но она не ответила. И я решила — должно быть, что-то не так. Не знаю, почему. Я просто подумала... Не знаю. Если она там, то почему не отвечает?

— А как вы узнали, что она там?

— Я этого не знала.

— Дверь была заперта?

— Да.

— Вы пробовали ее открыть?

— Да. Она была заперта.

— Понятно, — сказал Карелла.

— Подъехали две машины, — сообщил Хейз, закончивший свой осмотр. — Наверное, ребята из лаборатории и из южного отдела по расследованию убийств.

— А им-то что здесь надо? Они же знают, что это территория нашего участка.

— Показуха, — объяснил Хейз. — У них на двери висит табличка «Отдел по расследованию убийств», вот они и отрабатывают