Богомил Райнов - Бразильская мелодия

— Конечно. Я тоже курю. А кофе и в самом деле почти готов.

Это «почти» занимает около десяти минут, но их нельзя полностью списать в пассив, ибо открытая дверь дает возможность продолжать неизбежный в таких случаях разговор:

— Сколько раз останавливался у вас Асенов?

— Три раза. Уже в первый приезд квартира ему понравилась… У меня, сами видите, все чисто…

— Да, это видно. А как он проводил время? С какими людьми встречался? Кто бывал у него? Расскажите все, что о нем знаете.

— Это был исключительно аккуратный человек. Насколько я поняла из его телефонных разговоров (он иногда забегал ко мне позвонить), у него были только деловые связи. Здесь никто не бывал, кроме одной его приятельницы.

— Коевой?

— Я знаю ее как Магду.

— А что бы вы могли сказать об этой Магде?

— Да что вам сказать! Эти нынешние вертихвостки, вы их, наверное, сами знаете…

— Она надеялась выйти за Асенова замуж, не так ли?

— Может, и надеялась. Но Асенов был не из тех, кто женится на ком попало.

— А вы не знаете, с кем общалась Магда, когда Асенов уезжал в ФРГ?

— С такими же, как она сама. Встречала ее раза два на улице с какими—то подозрительными парнями.

— А у вас кто бывает?

— Соседки. Кто же еще?

Гелева приносит поднос с кофе, ставит передо мной на столик и садится, положив ногу на ногу. У Гелевой еще густые волосы, белое ухоженное лицо, и выглядит она моложаво, хотя ей, наверное, уже за пятьдесят. Надеюсь, нервы у нее тоже в порядке.

— А супруг ваш разве не заходит? — спрашиваю я, отпивая кофе.

— Хотите сказать, бывший? — Она недовольно морщит свои полные губы. — Заходит иногда, чтобы испортить мне настроение.

— Так ли?

— Именно так! Всегда хочет вытянуть из меня деньги.

— Под каким предлогом?

Считает, что я должна ему за квартиру. В свое время он действительно помог мне ее купить, но я давно…

— Ясно. А как вы провели вчерашний вечер?

— У меня была Савова, соседка снизу. Пили кофе, болтали, потом я ее проводила.

— В котором часу?

— Около десяти. Прибрала немного комнату и легла, но мне не спалось.

— Вы слышали, когда пришел Асенов?

— А как же! Только включила радио, и он явился.

— Когда это было?

— В полночь.

— А потом?

— Потом ничего. Перед тем как заснуть, ничего больше не слышала.

— Благодарю вас за сведения, — говорю я, поднимаясь. — Да, чуть не забыл: почему вы перенесли газовую плиту на ту половину?

— Да потому что квартиранты хотят пользоваться плитой, а газовые гораздо дешевле электрических.

Гелева смотрит на меня вопросительно, стараясь угадать причину моего вопроса, и добавляет:

— И причем здесь плита? Если человеку суждено умереть, он и без плиты умрет.

Я знаю, что подобные убийства по законам детективной литературы должны совершаться в мрачную погоду с туманами и дождями, причем дождь может быть любой: моросящий и надоедливый, косой и холодный, проливной и даже грозовой. А инспектору полагается бродить в этой кромешной тьме и пытаться рассеять туман, которым убийца окутал свое злодейское преступление.

Короче, традиции жанра мне известны, но убийства не считаются с календарем, и когда я выхожу на улицу, то попадаю в объятия погожего весеннего дня. Деревья распустились, и сквозь нежную зелень ветвей я вижу фигуры парней, девушек, матерей с детьми и точно колпак над всем этим — синее, синее небо. Вот он, мирный город, по которому иду и я. Иду и чувствую себя лишним — вместе со своими мрачными версиями и прочими атрибутами своей профессии, которая, по сути дела, является анахронизмом. Правда, это анахронизм лишь следствие другого анахронизма — преступности. Но так или иначе, туманы и дожди больше соответствуют деятельности инспектора.

Выхожу на бульвар Витоша и через несколько десятков шагов достигаю кафе «Бразилия». Зал после солнечной улицы кажется темным и сыроватым. Подхожу к бару и вижу знакомую официантку.

— Здравствуй! Что подать?

— Только не кофе.

— Если не кофе, тогда зачем пришел к нам?

Официантку немного задевает мое пренебрежение к гордости кафе «Бразилия», но все же она приносит мне апельсиновый сок.

— Среди ваших клиентов нет ли неких Филипа и Магды?

— А как же! Они тут постоянно околачиваются.

— А когда?

— В основном по вечерам.

— Кто еще в их компании?

— Два парня — Спас и Моньо.

— А еще?

— Раньше приходили две девушки — Дора и Лиза, но давно уже их не видно.

— Как они себя ведут?

— Вполне прилично. Только этот Спас немного дикий.

— В каком смысле?

— Силы много, а ума мало. Однажды ввязался в драку с двумя клиентами. Хорошо, Филип его остановил.

— Связаны они с иностранцами?

— Такого не замечала.

— Мерси. Сок был чудесный.

— Но ты его даже не попробовал!

— Какая разница — я знаю вашу фирму.

Выхожу на улицу и, слегка щурясь от солнца, снова бреду по городу рядом с собственной тенью.

Устраиваюсь в своем тихом кабинете за добротным письменным столом. Это не то что моя прежняя канцелярия, с рядами пустых столов и сорокасвечовой лампой. Теперь у меня свой, ярко освещенный кабинет, в нем есть глобус, напоминающий мне луну. От луны, согласитесь, уже совсем недалеко до романтических воспоминаний о встречах с любимой, когда над головой колышутся ветви ночного леса…

Но теперь мне не до приятных воспоминаний и ночных прогулок. Отгородившись от живого мира стенами кабинета, я должен погрузиться в деловые бумаги и документы. Немного справок. И больше работы мозговыми извилинами.

Кто—нибудь может подумать, что я напрасно трачу драгоценное время, теряю темп и вообще отстаю от поезда. Убийца — если он существует — воспользуется моей медлительностью и уничтожит все улики. Улики? Какие именно? Грязные носки, которые можно сжечь за пять минут. Отмычка, которую можно ночью выбросить в колодец канализации, отправив туда заодно и пару перчаток. Запыленная одежда — пуловер или куртка — после нескольких взмахов щетки снова станет чистой. Вот и нет улик.

Однако я подозреваю, что существует еще одна улика, от которой не так легко избавиться. И эту улику — если, конечно, она вообще существует — преступник уничтожать не будет, а постарается спрятать понадежнее. Весь вопрос: где? И естественно: кто это сделает?

И вот я сижу за своим столом, связываюсь по телефону с разными службами и стараюсь полностью использовать возможности своей конторы.

Когда меня вызывают к шефу, я как раз просматриваю документы из темно—зеленой папки.

Полковник встречает меня стоя, кивает в знак приветствия, показывает на кресло, а затем на деревянную коробку на столике, что означает «можешь курить» и в то же время «готовься к подробному докладу».

— Итак, что нового? — спрашивает шеф, дожидаясь, пока я сяду и закурю сигарету.

Излагаю с предельной краткостью установленные до сих пор факты, стараюсь не пропустить ничего существенного, хотя полковник уже в курсе наиболее важных деталей.

— Не понимаю, почему хозяйка так рано позвонила Асенову? — спрашивает он.

— Она несла ему завтрак. В семь часов, как обычно.

— Что любопытного в показаниях Манева и Коевой?

— Ничего интересного, кроме того, что они полностью совпадают. Скандал изображают как сцену ревности.

Шеф задает еще несколько вопросов о том о сем, но метит именно туда, где у меня «тонко». Затем следует неизменное:

— Какие у тебя версии?

Полковник слушает меня, погруженный в размышления, что дает мне возможность якобы по ошибке закурить вторую сигарету. Сам шеф не курит и не любит, когда в его кабинете чересчур дымно.

Заканчиваю изложение и умолкаю, убежденный, что исчерпал все. Но когда полковник заговаривает сам, два—три мелких, а может быть, и существенных упущения с моей стороны вдруг становятся очевидными. Ничего удивительного. В голове шефа сконцентрирован не только его собственный опыт, но и опыт всех его помощников. Кроме того, шеф умеет анализировать факты с той последовательностью и полнотой, какой иной раз недостает мне.

— А в остальном считаю, что ты правильно наметил круг расследования, — заканчивает полковник. — И все же помни, что ответ может находиться и вне этого круга. Действуй без поспешности в выводах.

— Разумеется, — киваю я и готовлюсь встать.

Но полковник останавливает меня:

— Когда я говорю «без поспешности в выводах», это не означает проволочки. Напротив, необходимо действовать быстро. Ты знаешь, Антонов, я считаю тебя хорошим работником, и у меня нет привычки вмешиваться в твои дела, хотя иногда ты проявляешь самонадеянность и пользуешься… ну, назовем их «своеобразными» методами расследования. Однако этот случай особенный. Речь идет о смерти, — видимо, смерти насильственной — иностранного подданного. Происшествие тотчас подхватит вражеская пропаганда. То, что Асенов — болгарин, используют эмигрантские центры. Уголовное преступление будет представлено как политическое убийство. Именно поэтому необходимо действовать быстро.