Андрей Константинов - Внедрение
Валерка даже не разозлился. Ему было уже наплевать. Он очень устал от глупого разговора на разных языках, от нормальной правоты переводчиц, от своей ненормальной, но тоже правоты. Штукин пошел в бар гостиницы и взял себе чай, думая, что он дешевле кофе, но оказалось, что не дешевле. Валерка сел за столик и закурил. В баре никого не было, если не считать девушку, которая сидела через столик от него. У девушки была интересная, какая-то необычная внешность – очень светлые (и, похоже, не крашеные) волосы и огромные, тоже необычно светлые глаза. Девушка, не моргая, смотрела на него. Если бы ее внешность не была такой необычной, Штукин решил бы, что она пялится. Валерка оглянулся, убедился, что она не смотрит ни на кого за его спиной, и спокойно сказал:
– Привет.
– Привет, – ответила незнакомка и улыбнулась.
Опер немного смутился, потом подумал, что надо же с чего-то начинать разговор, раз оно так все складывается, и спросил:
– Вы так на меня смотрите… Мы что, знакомы?
– Нет, – покачала головой светловолосая. – Я никого не знаю в этом городе.
– О как! – хмыкнул Валера и несколько самоуверенно заявил: – Сейчас разберемся…
Он взял со стола свою чашку и двинулся к ней за столик, разлив по дороге чай. Присел, улыбнулся и начал обтирать пальцы о джинсы.
– Валера. – Он протянул незнакомке еще чуть влажную руку.
– Снежанна, – приветливо улыбнулась девушка. В ее речи еще слышался какой-то неуловимый акцент.
– Хорошее имя, – похвалил Штукин. – А вы приехали из?… М-м-м… А?
– Таллинна.
Снежанна не прекращала легко улыбаться. При этом она не сказала «ТаЛЛиННа», но все равно название города произнесла как-то не по-русски.
– Вы, Снежанна, кого-то ждете?
– Нет. Я же уже сказала – никого не знаю в этом городе.
– А… тогда… собственно…
– Вот, увидела вас и решила, что вы первый человек, с которым мне захотелось познакомиться и подружиться.
Валерка чуть было не поперхнулся чаем, а Снежанна как ни в чем не бывало продолжила, мягко перейдя на «ты»:
– У тебя хорошее лицо.
Штукин все-таки поперхнулся, откашлялся оторопело и выдохнул:
– Спасибо, конечно… Как-то неожиданно… А если я – злодей?
– Нет, – слегка качнула головой Снежанна. – Ты не злодей. Ты… другой. Но ты можешь… пойти не туда. Ты уже идешь не туда.
Валерка совсем обалдел и, наверное, поэтому брякнул такое, чего сам от себя никак не ожидал:
– Ты это… ведьма, что ли?
– Хорошо хоть, что не кикимора, – ушла от прямо поставленного вопроса Снежанна и засмеялась. Смех у нее был таким же бесцветным, как и глаза.
Штукин даже поежился. «А ведь с придурью девка-то… Но красивая…» – подумал он и начал нести какую-то околесицу про то, какой замечательный город Санкт-Петербург. Они долго болтали ни о чем, а потом вдруг Валера решил вернуться к тому, что его зацепило:
– Хорошо, допустим, я иду не туда… Допустим, я согласен идти в обратную сторону… А там что – медом намазано?
– Нет, – совсем не удивилась этому резкому переходу девушка. – Но там ты себя спасешь.
Штукин подумал, что вот сейчас она заговорит о вере, о душе, а он начнет иронизировать, поскольку говорить о религии по-другому не мог просто физически. Но Снежанна вдруг встала из-за столика:
– Сейчас буду спать… Я очень устала.
– Погодь, погодь, – забеспокоился Валера, отметив странное построение фразы – «буду спать» вместо «пойду спать». – А как же… э…э – дружить? Ты же сказала, что хотела со мной познакомиться и дружить?
– Да, – кивнула девушка. – Хочешь, встретимся завтра – здесь же. В шесть часов вечера.
– …После войны[2] – автоматически добавил Штукин, но Снежанна не поняла юмора:
– Почему после войны?
– Да нет, это я так… Фильм такой был советский. Вы в Эстонии уже, наверное, забыли… Ты запиши мой телефон мобильный на всякий случай.
– Говори, я запомню.
Валерка продиктовал семь цифр, Снежанна кивнула и ушла. Походка у нее была легкой, фигура под ярким, почти пляжным платьем угадывалась – очень даже… Но даже в походке девушки была какая-то странность, что-то неестественное. Будто она под гипнозом шла или в трансе… «Чертовщина какая-то! – сердито мотнул головой Штукин. – Просто я устал, перегрелся патефончик… Вот и кажется уже… Еще немного и поверю в сглаз, порчу и энергетические хвосты…»
Валера встал и двинул было к выходу, но на него буквально налетел старый знакомый – Ося, тот самый Ося из квартиры, где злодействовали Крендель с Сибиряком. Ося был просто в лучезарном настроении, улыбался и радовался, как ребенок. Повод для радости у него был самый что ни на есть законный – его только что выпустили на подписку о невыезде после двух суток задержания. Поскольку выпустили его не за взятку (с его-то биографией!), Ося понимал, что уголовное дело «хрюкнет». Хрен бы его отпустили, если бы в деле хоть что-то было, кроме заявы от терпилы. Увидев Штукина, Ося еще больше обрадовался и бросился к оперу обниматься.
– Валерка! Как кривая преступности? Много ли «звездочек» намалевал на фюзеляже?[3] Все братву щемишь, гвардии красноармеец?
– Зиг Хайль! – Штукин тоже обрадовался знакомцу – как нормальному земному человеку, безо всякой чертовщины. – Ося! А ты-то как? Все маниакально собираешь дензнаки? А говорили, что ты в Штаты слинял? Большой бизнес там затеял.
Ося философски вздохнул:
– Мой оперативно уполномоченный друг, зачем таким, как мы, большой бизнес?
– Как зачем? Для достижения мирового господства! – брякнул, не думая, Штукин, сразу же вспомнил слова Снежанны и почему-то вздрогнул.
Ося посмотрел на него подозрительно:
– Ты что, поступил в университет? Занялся геополитическими вопросами?
– Ось, ну как ты мог такое про меня подумать?!
– Я и сам испугался, – усмехнулся мошенник. – Ну, а раз бояться нечего, то… то ситуация не такая уж хреновая, как могло показаться… Как говорил один мой знакомый: «Казалось, что нам – пиздец. А оказалось – что не казалось!»
Валерка заржал, а Ося схватил его за рукав и потащил обратно в бар:
– Давай-ка, брат, давай-ка… А давай-ка накатим за свиданьице! А? Душа горит, мне в нее мусора наплевали цинично…
Минут через сорок они уже прикончили семисотграммовую бутылку водки и совсем не собирались останавливаться.
Штукин от водки и приятного собеседника как-то душевно сомлел, наконец-то отпустило постоянное нервное напряжение, незаметно мучившее его последние полгода. Валера умиленно посмотрел на собутыльника, на простого и веселого жулика, на человека из его прошлой жизни – той, в которой все было проще и естественнее:
– Ось, а ты… Ты с чего жульманством занялся? Ты вообще – кто такой?
Ося посмотрел на опера с интересом, но ответил уклончиво:
– Я – Джуви Пропаччи из семьи Крузинелло клана Пентаджили.
Штукин кивнул:
– Понимаю… Нет ничего крепче, чем узы крови!
Ося мигнул бармену, и тот мигом полез за новой бутылкой.
– Валера, ты пойми – все хуйня, кроме пчёл…
Вот так мирно, степенно и душевно и протекала их беседа, финала которой Штукин не запомнил. Проснулись они у Оси дома. Вдвоем.
На полу стояло несколько открытых консервных банок, в которых раньше был зеленый горошек. Валера очень удивился именно этим банкам, а не всему остальному. Похмелье было лютым. Ося с трудом отлепил лицо от подушки. Пошарил под ней рукой и вытащил служебное удостоверение Штукина. Ося раскрыл его, издал горлом какой-то странный звук и чужим голосом начал читать вслух:
– «…Владелец удостоверения имеет право на постоянное ношение и хранение табельного огнестрельного оружия и специальных средств…» Какая проза! Вот если бы скромно и коротко: «Владелец удостоверения имеет право!» И все. Господи, что же это я несу… Блядь, какая дрянь в голову с утра лезет…
Валера по-прежнему тупо смотрел на полупустые консервные банки:
– Слушай… Неужели это мы все вчера съели?
– Нет, не мы, – хмыкнул Ося. – Это у меня в подполе подпольные шишки живут. Они все и похомячили… Так… Боже, какой срач. И мент в доме. Ужас. С добрым утром, страна.
– Согласен, – кряхтя, откликнулся Штукин. – Как орган, буду сейчас наводить порядок…
Где-то через час они с трудом привели в порядок квартиру и себя, и Ося предложил заехать к его друзьям – бывшим бандитам, а ныне заместителям по общим вопросам в крупных коммерческих фирмах.
– Они пацаны веселые, с ними легче будет с похмельем бороться, – так объяснил свое предложение Ося.
Валера молча кивнул. Своих друзей, у которых можно было бы отмокать от похмелья, у него не осталось. Да, собственно, их и не было никогда.
Уже в лифте Ося осторожно спросил:
