Александра Маринина - Бой тигров в долине. Том 2
Она была такой печальной и подавленной, что у Антона от жалости сжималось сердце. Уходя от Галины, он вдруг спохватился, что за последние два часа не получил ни одной эсэмэски от дочери. Ах, да, Эля же с утра говорила, что записала детей на восемь вечера к стоматологу для прохождения профилактического осмотра. Черт возьми, ну что он за отец! Вместо того чтобы самому вести сына и дочь к врачу, он ложится в постель с любовницей. Да еще с такой, моральные качества которой оставляют желать много лучшего. Ему стыдно. Ему противно. Ему горько.
И что самое ужасное: он отдает себе отчет в том, что снова придет в эту квартиру и ляжет в эту постель.
Убийство произошло давно, в середине ноября, и сейчас Валентин Семенов докладывал Забродину и его помощникам о ходе следствия. Памятуя требование Владимира Григорьевича не называть никаких имен и фамилий, Валентин, рассказывая об истории двух друзей, называл одного Игроком, другого – Сыном. Так Забродину было понятнее, потому что участников игры много, про всех все помнить он не может, у него голова другим занята. Вот и приходится Семенову почти каждый раз на этих совещаниях пересказывать по новой то, что он уже десять раз говорил.
– Итак, Сын, которому нужно было поставить памятник на могиле родителей и который заказал для этого дорогой камень, убил Игрока, своего друга, который получил наследство и все промотал, но Сыну клятвенно пообещал дать денег на обустройство захоронения. Игрок, если вы помните, набрал долгов еще до того, как получил реальные деньги, и когда вступил в права наследования, то сразу все отдал. А Сын рассчитывал на эти деньги, сделал предоплату, взяв взаймы. Камень пришел, с заказчика стали требовать полную оплату, тем более что камень доставили давно и художник уже сделал всю работу. Договор составлялся заранее на все, то есть на камень, на работу художника и на обустройство захоронения. Сын внес аванс, работа выполнена, а оплатить ее нечем. И взятые ранее в долг деньги отдавать тоже не из чего, а кредитор напоминает, теребит, да и проценты капают. Кладбищенская же администрация регулярно насылает на Сына бандитов, которые его запугивают и истязают угрозами. Он просил, умолял, взывал к совести, но Игрок отвечал, что ничего не может сделать, денег нет и не будет. Сын понял, что попал накрепко, выхода не видел и запил, а в порыве гнева после очередной выпивки подкараулил Игрока и нанес ему одиннадцать ножевых ранений. Игрок скончался, Сын арестован, следствие на днях закончено, дело передано в суд.
– То есть вина Сына доказана? – уточнил Забродин.
– Полностью, – кивнул Семенов.
– Ну что ж, можно производить итоговую оценку. Сколько мы давали предварительно?
Владимир Григорьевич посмотрел на Юлию Шляго, но та молчала, словно не замечала взгляда шефа. Голос подал второй помощник, Суханов.
– Если я не ошибаюсь, – он повернулся к приколотым на демонстрационных досках схемам и поискал глазами нужный график, – мы давали семьдесят пять. Хотя лично я считаю, что и этого много. Пьяный мужик в состоянии аффекта, чувствует себя обманутым, преданным, попал в тяжелую финансовую ситуацию. Если все эти обстоятельства доказаны, то… – Он перевел глаза на Семенова, который кивнул, подтверждая, что все доказано. – Тогда я бы предложил скорректировать предварительную оценку и снизить баллы до шестидесяти.
– Эк хватил, – усмехнулся Забродин. – Ты своего не упустишь, как я погляжу. Ну а ты, Юля, что скажешь? Согласна со Славой или у тебя свое мнение?
– Я, безусловно, согласна с тем, что говорит Вячеслав, обман и предательство – это очень болезненный удар, с которым не все могут достойно справиться. И согласна, что предварительную оценку можно скорректировать в сторону снижения. Однако я бы хотела, если позволите, поделиться другим соображением. – И она выжидательно посмотрела на Забродина.
Тот сделал разрешающий жест кистью руки, при этом сверкнули сапфировые запонки на манжете.
– Давай, говори.
– Если мы с вами сходимся во мнении, что обман и предательство – это сильный аргумент, то этот аргумент должен быть по достоинству и справедливости оценен в поведении Игрока. Поэтому я предложила бы повысить синие баллы в оценке убитого, который, по сути, спровоцировал Сына. Впрочем, окончательное решение, как всегда, за вами, Владимир Григорьевич. Я ни на чем не настаиваю.
Забродин довольно рассмеялся, и Семенов не понял, что ему так понравилось.
– Умно, – сказал Владимир Григорьевич. – Хвалю. Пятерка тебе, девочка. Ну, Славка, что ты на это скажешь?
Помощник, который продолжал с настойчивостью маньяка все записывать, только пожал плечами, не отрываясь от своего блокнота.
– Как скажете, Владимир Григорьевич, – проговорил он, не поднимая глаз. – Вам решать. Но лично я считаю, что поведение Игрока оценено вполне адекватно.
– Сколько мы ему в общей сложности насчитали? – спросил Забродин.
Семенов ухмыльнулся про себя. Шеф сидит совсем рядом с демонстрационными досками, ему стоит только голову повернуть, и он все графики увидит. А помощнику-писаке нужно всматриваться, потому что расстояние до плакатов получается не меньше пяти метров, номер-то президентский, комната для совещаний просторная, с длиннющим столом, и шеф сидит во главе, рядом с графиками, а Суханов – на противоположном конце, напротив Семенова. Графиков-то много, и не сказать, чтобы они были очень крупными. В общем, ведет себя заказчик как большой барин. Ну, да ладно, не ему, Семенову, судить, у них там свои таски.
– Сорок восемь синих и двадцать три красных, – отрапортовал Суханов.
– Значит, так, повышаем синие баллы до шестидесяти восьми, – вынес вердикт Забродин. – Это будет справедливо.
– Что же получается, у убитого синих баллов больше, чем у убийцы? – возмутился Суханов. – Так не может быть!
– Очень даже может, – невозмутимо произнес Забродин. – Этот игрок столько наворотил глупостей и гадостей, что шестьдесят восемь ему будет в самый раз. А ты, Славка, имей совесть, не торгуйся.
Семенов уловил полный ненависти взгляд, который Суханов бросил на Юлию. Ну, ясен пень, два помощника одного шефа никак хозяйскую любовь поделить не могут. Плавали, знаем.
Забродин нравился Семенову все меньше и меньше. На этих совещаниях они обсуждают человеческие судьбы и трагедии. Обсуждают даже убийства. И делают это цинично, сухо, обстоятельно, как будто товар на рынке выбирают. Ему, Валентину Семенову, повидавшему за свою службу немало трупов и убитых горем близких погибших, такой цинизм неприятен. И баллы какие-то… Спросить нельзя, а понять ничего невозможно.
Для того чтобы найти неуловимую Яну Орлову, оперативникам Роману Дзюбе и Геннадию Колосенцеву нужно было первым делом разыскать Евгению Головкину, чьей сим-картой, судя по всему, пользовалась Яна. Но это оказалось не так уж и просто. То есть сначала все пошло довольно быстро, а потом застопорилось: выяснилось, что Евгения нигде не учится, не работает, проводит время как ей вздумается и тусуется с компанией наркоманов. В частности, благодаря помощи местных милиционеров удалось выловить знакомых Жени, которые сказали, что вроде бы Женька уехала к кому-то на дачу, но к кому именно – никто не знал, и родители ее тоже этого не знали, только вздыхали и говорили, что не могут за ней уследить и она совсем от рук отбилась. Правда, вроде бы обещала вернуться в воскресенье вечером.
Пришлось тратить вечер выходного дня на очередную попытку встретиться с Головкиной. На этот раз попытка удалась: Евгения была дома. Дверь им открыла мать девушки, с которой они уже виделись, когда искали Женю. Женщина выглядела хмурой и расстроенной.
– Проходите, – буркнула она. – Женя в своей комнате. Только не знаю, станет ли она с вами разговаривать.
– А что, она не в духе? – весело поинтересовался Роман Дзюба, рыжеватый, крепко сбитый качок с мускулистой толстой шеей и широченными плечами.
– Да она всегда не в духе. – Мать обреченно махнула рукой. – Туда идите.
Оперативники без стука открыли дверь маленькой комнатки и вошли. Женя Головкина, худая, бледная до синюшности, в мешковатых джинсах и растянутой длинной майке, сидела на диване, забравшись на него с ногами, лицом к работающему телевизору, однако по ней было видно, что происходящее на экране ее мало интересует. Она медленно повернула голову в сторону вошедших и вяло спросила:
– Чего надо? Вы кто?
Оперативники почти сразу поняли, что большой пользы от разговора не будет. То ли Женя была под кайфом, то ли ее уже начало ломать. И в том, и в другом случае надежды на девчонку никакой. Но не разворачиваться же и уходить, раз уж приехали в такую даль!
Минут десять пришлось потратить на то, чтобы Евгения прониклась необходимостью отвечать на вопросы.
– Кому ты отдала свой телефон?
– Никому, вот он. – Девушка лениво протянула руку к висящей на стуле толстовке и достала из кармана мобильник. – Вы вообще чего?
