Александра Маринина - За всё надо платить

Александра Маринина

За все надо платить

Глава 1

Ручка легко бежала по листу бумаги, испещренному формулами и крошечными, нарисованными без линейки графиками и диаграммами. Герман Мискарьянц работал уже девять часов без перерыва, но усталости не чувствовал. Мысль текла ровно, может быть, излишне торопливо, и он, чтобы поспеть за ней, писал с сокращениями, заменяя отдельные слова стенографическими символами, которые сам же и придумывал на ходу. На тумбочке возле кровати стояли тарелки с давно остывшей едой — обедом, который ровно в два часа приносила медсестра Олечка. Теперь она придет только в семь, эти тарелки заберет, новые, с ужином, оставит, и слова не скажет, не посетует на то, что Мискарьянц целый день ничего не ел. Разговаривать с пациентами, когда они работают, строго запрещалось. Вернее, запрещалось отвлекать пациентов от работы. А уж если они сами захотят перекинуться несколькими словами с персоналом, тогда — пожалуйста. Но только если сами. В противном случае — ни-ни. Работа для людей, находящихся в отделении, — это святое. Это самое главное. Для этого они и лежат здесь.

В последние дни Герман Мискарьянц стал чувствовать себя немного хуже, появилась неприятная слабость в ногах, кружилась голова при ходьбе, но зато работалось ему на удивление хорошо. Его лечащий врач Александр Иннокентьевич оказался прав: здесь, в отделении, созданы все условия для плодотворной работы, а все, что ей мешает, осталось за толстой стальной дверью. Дома. На работе. На улице. Одним словом — ТАМ. А здесь — тишина, покой, вкусная калорийная пища, глубокий сон, витамины. Единственное, чего, может быть, не хватало Мискарьянцу, это прогулок. Но Александр Иннокентьевич объяснил ему, что главное для работы — это возможность сосредоточиться, отсутствие отвлекающих моментов. Поэтому и живут пациенты в отдельных одноместных палатах, чтобы не мешать друг другу. Поэтому и гулять не ходят. Люди же все разные, один помолчать любит, а другой, наоборот, разговорчив не в меру, суетлив, вот и будет допекать своим назойливым вниманием и общением тех, кто гуляет по парку одновременно с ним. Мискарьянц тогда согласился с врачом и вполне удовлетворялся тем, что дышал свежим воздухом, распахнув настежь окна.

Вероятно, все-таки он чем-то болен, поэтому и работа не ладилась в последние месяцы. Не случайно он стал чувствовать себя хуже. Но это сейчас неважно, сейчас главное — закончить наконец программу, принципиально новую программу защиты компьютерной информации, которую так ждут в десятках банков. Компьютерный центр, в котором работал Мискарьянц, уже получил сотни заказов под этот программный продукт, прибыль ожидается огромная, а у Германа работа застопорилась. Застряла на одном месте — и все. Ни в какую. Как говорится, ни тпру ни ну. Начальство подгоняет, заказчики обрывают телефон, мол, мы вам сделали предоплату, а где обещанная программа? Герман начал нервничать, но от этого работа быстрее не стала двигаться, даже наоборот. Будто ступор какой-то нашел на него. Вот тогда ему и посоветовали обратиться к Александру Иннокентьевичу Бороданкову, заведующему отделением в одной из московских клиник. Как оказалось, не зря посоветовали.

Герман хорошо помнил свой первый визит к Бороданкову. Александр Иннокентьевич оказался приятным чуть полноватым человеком в очках с толстыми стеклами и с крупными, хорошей формы, холеными руками.

— Наверное, я зря вас побеспокоил, — смущенно начал Мискарьянц, — у меня ничего не болит, жалоб нет никаких, просто…

— Просто вы чувствуете, что с вами что-то не так? — пришел ему на помощь врач.

— Да-да, — обрадованно подхватил Герман. — Понимаете, я стал хуже работать. Если совсем честно говорить, то я стал плохо работать. Если бы я был писателем или, к примеру, композитором, я бы сказал, что у меня наступил творческий кризис. Но я математик, программист, у меня не может быть кризисов, а вот…

Он как-то по-детски развел руками, словно ребенок, разбивший чашку и не понимающий, как это она могла упасть, если только что стояла на самой середине стола.

— Вы не правы, Герман, — ласково сказал Бороданков. — Творчество — это совсем не обязательно искусство. Любое создание нового — творчество. А вы устали. Да-да, голубчик, я это отчетливо вижу. Вы просто очень устали, вы истощили себя непомерной нагрузкой, слишком интенсивной работой и невниманием к своему здоровью. И вот результат. 

— Значит, вы полагаете, что я чем-то болен? — испугался Герман.

— Я этого не утверждаю, но и не исключаю. Давайте вернемся к вашим проблемам. Что вас беспокоит больше всего? Самочувствие? Или что-то другое?

— Меня беспокоит работа, которую я никак не могу закончить. А я должен сделать это в кратчайшие сроки. И я подумал, что, может быть, мне мешает какая-то болезнь…

— Хорошо, я понял. У нас с вами два пути. Первый: вы ложитесь на обследование, и врачи выясняют, что же это за хворь вас гложет. Мы этим не занимаемся, у нас другой профиль, но я с удовольствием порекомендую вас в клинику мединститута, там прекрасные специалисты по диагностике и самая современная аппаратура. По моей протекции вас туда положат, у меня в этой клинике множество знакомых. Обследование займет не меньше двух месяцев…

— Нет-нет, — испуганно замахал руками Герман. — Об этом и речи быть не может. Вы что! Я должен закончить программу самое большее за две недели.

— И есть второй путь. Я кладу вас к себе. Лечить вас я не буду, в том смысле, какой вы привыкли вкладывать в слово «лечить». Я создам вам условия для нормальной работы и назначу курс общеукрепляющей терапии. В основном витамины. Ну и легкое успокоительное на ночь, чтобы мозг отдыхал. Правильно составленную диету. Полный покой. Вам, наверное, сказали, что мои научные исследования лежат в области психотерапии, и вы теперь ожидаете, что я, подобно некоторым известным специалистам, посажу вас перед собой и начну внушать вам, что вы гениальный математик, что вам ничто не мешает закончить работу и вообще вы ее уже закончили, так что и волноваться не о чем. Верно?

Бороданков легко и весело рассмеялся, подняв руки и пошевелив в воздухе крупными длинными пальцами.

— Так вот, голубчик, это не так. Я буду заходить к вам один раз в день, вечером, и справляться о вашем самочувствии. Этим наше общение и будет ограничено. У меня есть собственная теория, я назвал ее «медицина интеллектуального труда». Поэтому у меня в отделении лежат люди, которые хотят лечиться не от болезни, а от проблем, возникающих в области интеллектуальной деятельности.

— Значит, я не один такой?

— Ну что вы, голубчик. У меня в отделении тридцать палат, и все они постоянно заняты.

При мысли о том, что «проблемы в области интеллектуальной деятельности» возникли не только у него, Герману стало почему-то легче. Значит, ничего особенного с ним не происходит.

— А кто у вас лежит? — с детским любопытством спросил он.

— Скажите, голубчик, вы хотели бы, чтобы у вас на работе узнали, что вы выработались и вам пришлось лечиться, чтобы написать вашу программу? Ответ очевиден, можете ничего не говорить. А известный композитор? Художник? Разве захочет он, чтобы почитатели его таланта узнали, что написать прекрасную песню или замечательный портрет ему помогли врачи? Вот то-то же. Анонимность — один из принципов лечения в моем отделении. Никто не узнает, что вы у меня лежали. Но и вы никогда не узнаете, кто еще, кроме вас, здесь находится. Ну так как, устраивает вас мое предложение или вы хотите лечь на обследование?

— Устраивает. Только… — Герман замялся. — Сколько это будет стоить?

— Это зависит от того, сколько времени вам понадобится, чтобы написать программу. Один день пребывания здесь стоит от восьмидесяти до ста долларов, в зависимости от назначаемой диеты и витаминного комплекса.

Герман прикинул, какую сумму он может позволить себе потратить на лечение. Выходило впритык, но все-таки выходило.

— Когда вы сможете меня положить? К вам, наверное, очередь?

— Очередь, конечно, существует, — лукаво улыбнулся Бороданков, — но ведь насчет вас мне звонила Наталья Николаевна, а для людей, за которых она просит, у меня очереди нет. Если хотите, могу положить вас прямо сегодня. Поезжайте домой, возьмите все, что вам необходимо для работы, и возвращайтесь. Я буду здесь до половины седьмого.

— Но если я буду здесь работать, мне понадобится компьютер.

— Пожалуйста, привозите, поставим его в палате. Никаких проблем.

— А жена может меня навещать? У вас разрешается?

— Конечно, пусть приходит. Но у меня, в соответствии с моей методикой, такое правило: первые несколько дней пациент входит в тот режим, который я ему рекомендую, а потом уже решает, вписываются ли визиты родственников и друзей в этот режим. Видите ли, мой метод основан на том, что человек должен полностью погрузиться в то дело, которым он занимается, и ничто не должно его отвлекать. Любой отвлекающий момент, даже несущий положительный заряд, может помешать продуктивному творчеству. Поэтому вы сами посмотрите, как пойдет дело, и потом решите, хотите ли вы, чтобы вас навещали.