Майор Пронин и букет алых роз - Лев Сергеевич Овалов
Раз, два, три, четыре, пять…
Она принялась отсчитывать секунды. Досчитала до тридцати четырех и сбилась со счета. А может быть, никаких часов нет и это ей просто кажется?
Нет, в самом деле, чего он от нее хочет?
– Вы меня гипнотизируете? – жалобно спросила она.
– Молчите, – повторил он.
Черт проклятый! Вот вляпалась она в историю… Для чего он сюда ее привез?
Она покупала контрабандные чулки… Нужны ему эти чулки! Она дала Лизе денег, чтобы та могла их кому-то сунуть и не поехать после окончания института на периферию… Нужна ему эта периферия, да он и не может знать, что она давала Лизе деньги…
Господи, хоть бы он о чем-нибудь ее спросил!
Это все из-за Роберта. Из-за этих проклятых танцев…
Зачем она ездила в это отвратительное кафе на улице Горького и болталась там с иностранцами?.. Дура несчастная!
И в самом Эджвуде нет ничего хорошего… Зачем она только с ним таскается?
Отец звал ее с собой на охоту, так она с ним не поехала, а с этим Эджвудом таскается под Москвой на лыжах, и он же жрет ее шоколад… Он потому с ней и таскается, что она дочь ответственного работника… Куда они ни забредут, где их ни спросят, «ах, я дочка Вороненко!», все извиняются, ему это очень удобно…
Черт проклятый, да заговори же ты наконец!
И Галина не выдержала.
Она заревела…
Заревела по-настоящему, по-всамделишному., без ахов и охов, без закатывания глаз, так, как она ревела в детстве, когда ребята тузили ее за то, что она показывала им язык!
– Неоновая кофточка понадобилась? – заговорил, наконец, Евдокимов. – В обыкновенных ходить не можете? Нет, таких кофточек еще не придумали. А заработали ли вы хоть на самые простые чулки? Подавай перлон, нейлон… А известно вам, что вы всего в двух минутах от тюрьмы? Известно, чем занимается ваш Роберт? Грязный шпион, вот он кто, этот Роберт! А вы его соучастница. Молчите, молчите, не возражайте! Я вам покажу, чем вы занимаетесь.
Он полез в стол и достал оттуда завязанную папку.
– Вот, смотрите, – сказал он, развязывая шнурки и доставая из папки какие-то фотографии. – Галина Вороненко у реки. А что сзади? Железнодорожный мост. Галина Вороненко в поле. Бабочек ловит! Цветочки собирает! А сзади – вон, видите, завод. Очень важный завод. Галина Вороненко мчится с горы на лыжах. А вдалеке аэродром. Да, да, вы и не знали даже, что это аэродром, а это аэродром! И все эти снимки сделаны с помощью Галины Вороненко. Железнодорожный мост, оборонный завод, учебный аэродром. Очень ему нужна Галина Вороненко! Такими, как вы, хоть пруд пруди!
Он показал ей снимки.
– Он их отправил с кем надо и куда следует, – объяснил Евдокимов. – Это копии с них.
Евдокимов укоризненно покачал головой.
– «Я Вороненко, я Вороненко»! – передразнил он ее. – А теперь вот, смотрите, чем занимается эта Вороненко…
Галина полезла в сумочку, вытащила носовой платок, решительно обтерла лицо; ее платочек сразу стал похож на тряпку, какой художники вытирают свои кисти.
– Дмитрий Степанович, – сказала она хриплым голосом. – Не надо. Я больше не буду.
– Ну а что вы будете?
– Я пойду работать.
– Врете.
– Честное слово!
– Да вы ничего не умеете делать! Вы пуговицы себе не можете пришить.
– Увидите. Я не хочу, чтобы папа имел из-за меня неприятности.
– Вы даже стирать не умеете.
– Я буду стирать. Вот увидите.
– Вам подавай только перлоны да нейлоны.
– Да я теперь Роберта на выстрел к себе не подпущу. Честное слово, я с ним больше не встречусь!
– Э, нет, так нельзя, – возразил Евдокимов. – Наоборот, встретитесь и поможете мне, нам, своему папе.
– Да мне Эджвуд не нужен совсем! – воскликнула Галина. – Пропади он пропадом!
– И мне не нужен, – сказал Евдокимов. – Но зато очень нужно выяснить, чем он занимается.
– Во всяком случае, когда бывает со мной, занимается не шпионажем.
– Вы дура, Галочка, – мягко возразил Евдокимов.
Он вышел из-за стола и сел с ней рядом.
– Расскажите мне, как вы проводите с ним время, – попросил ее Евдокимов. – Что делаете, где бываете – всё.
– Ну, как… – смутилась Галина. – Он катает меня в машине. Ездим за Москву. Иногда берем с собой лыжи. Ходим по лесу. Потом завтракаем.
– Пьем коньяк, – добавил Евдокимов, – фотографируемся…
– Нет, после того как у него были неприятности, он теперь мало снимает, – сказала Галина. – Он теперь увлекается радио…
– То есть как это «увлекается радио»? – заинтересовался Евдокимов. – Слушаете передачи?
– Нет, он любитель-коротковолновик, – объяснила Галина. – У него в машине приемник, и он говорит, что в отдалении от Москвы помех гораздо меньше.
– А куда вы ездите? – спросил Евдокимов.
– Чаще всего вдоль Курской дороги, – сказала Галина. – Там удивительная природа.
– Станция Льговская? – быстро спросил Евдокимов. – Деревня Тучково?
– А вы откуда знаете? – удивилась Галина. – Вы что, следите за мной?
– За кем же мне еще следить? – насмешливо сказал Евдокимов. – Я же в вас влюблен!
– А может быть, вы и в самом деле меня ревнуете? – спросила Галина, впадая вдруг в прежний тон и прищуривая глаза.
– Перестаньте ломаться, я уже сказал! – одернул ее Евдокимов. – Говорите: часто вы туда ездите?
– Ну, это зависит от того, как складываются у Эджвуда дела, – объяснила Галина. – По вторникам обязательно, во вторник у него выходной.
– И в этот вторник он тоже собирался ехать с вами за город? – осведомился Евдокимов.
– Разумеется, – сказала Галина.
– И вы будете ходить на лыжах? – спросил Евдокимов.
– Если я захочу, – сказала Галина и повторила: – Если захочу.
– Так вы захотите. Понятно?
– Нет. Почему это я захочу?
– Потому что так нужно, – наставительно пояснил Евдокимов. – Вы поедете с ним за город, пойдете на лыжах, уйдете как можно дальше от машины…
Он испытующе посмотрел на Галину.
– Вам действительно отец дороже этого Эджвуда? – серьезно спросил он.
– Ну как вы можете об этом спрашивать! – воскликнула Галина. – Отец – и какой-то…
Она не нашла подходящего слова.
– Так вот, – сказал Евдокимов. – Уйдите подальше от машины и любыми средствами задержите Эджвуда около себя.
Галина с интересом посмотрела на Евдокимова.
– Это очень важно? – спросила она, обретая прежнюю самоуверенность.
– Да, – сказал он. – Очень. Захватите с собой часы. От пяти до шести вы и Эджвуд должны находиться далеко от машины. Обманите его, сделайте вид, что повредили себе ногу, но сумейте задержать. Это будет для вас проверкой, мы увидим, действительно ли вы дочь своего отца.
– Для этого мне не понадобится ломать себе ноги, – самоуверенно сказала Галина. – Увидите!
– Увидим, – сказал Евдокимов. – Помните, во вторник от пяти до шести, и смотрите, не вызовите в своем друге каких-либо подозрений, иначе нам обоим с вами несдобровать.
15. Загородная прогулка
Эджвуд свернул на проселочную дорогу на семьдесят третьем километре.
Он выехал из Москвы вдвоем с Галиной в полдень. Эджвуд сам вел машину, Галина сидела рядом. Оба были в лыжных костюмах. Погребец с провизией лежал на заднем сиденье. Лыжи были укреплены сверху, там было устроено для этого особое приспособление.
В лесу было тихо. Зима стояла мягкая, с частыми оттепелями. Снег на ветвях таял, к вечеру начинал дуть северный ветерок, подмораживало, ветви покрывались ледяной коркой. Деревья казались хрупкими, сказочными. Ели, не часто попадавшиеся между берез, походили на каких-то мохнатых чудовищ. Воздух был свежий и резкий.
Километрах в четырех от шоссе, там, где проселок разветвлялся и один из его рукавов углублялся в самую чащу, Эджвуд остановился.
– Здесь, – сказал он. – Мне здесь нравится, а вам?
– Все равно, – сказала Галина. – В лесу везде хорошо.
– Будем немножко завтракать? – спросил Эджвуд.
– Я не проголодалась, – сказала Галина.
– Нет, будем немножко есть, – сказал Эджвуд.
Он достал из погребца несколько сандвичей, приготовленных одним из трех его лакеев, и налил коньяку в две серебряные стопки.
– Прошу! – пригласил он Галину картинным жестом. – Маленький аперитив перед прогулкой.
Он выпил, и Галина тоже выпила, хотя она не любила коньяк. Эджвуд принялся смачно жевать свои бутерброды, почти все бутерброды съел он один. Потом взял
