Максим Есаулов - Попытка к бегству
— И про трассу.
Полянский с Ледогоровым быстро переглянулись. Любашев перевел взгляд с одного на другого. Это было скорее утверждение, чем вопрос.
Ледогоров кивнул.
— Хорошо.
Серое облако над городом стало таким густым, что за окном, казалось, наступили сумерки. На часах было полтретьего. Хотелось есть. Курить не хотелось. Снаружи в стекло билась обезумевшая от дыма муха. Где-то отчаянно сигналили автомобили. Любашев поискал в своей пустой пачке сигарету. Не найдя, попросил и закурил. Ледогоров, как любой нормальный опер, видел все это десятки раз. Все оттягивали этот момент до последнего. Все курящие закуривали. И коммунальные воришки, и наемные убийцы. Он так и не научился воспринимать это спокойно. Сердце рвало грудь. Пальцы дрожали и пришлось опустить руку с сигаретой под стул. По щеке сбежала предательская капелька пота.
Любашев глубоко затянулся.
— В общем, в тот день он позвонил…
— Подожди. Давай сначала. Как вы познакомились?
Ни один опер так никогда и не сможет объяснить, почему люди «колются».
* * *В кабинете у Копылова дымом пахло меньше. Наверное, потому что он не курил. На улице было так мутно, что пришлось включить свет. Леня грыз колпачок шариковой ручки и не перебивая, слушал Ледогорова.
— Короче, после того как он его подвез, Зураб и спрашивает его: «Хочешь подзаработать „пятихатку" в день? Повози меня пару недель, а то у меня ни прав, ни машины». Ну, Любашев ухватился за эту возможность и начал с ним кататься. Мест там всяких много, но нас-то интересует конкретный день. И вот, что получается, — Ледогоров заглянул в блокнот. — Зураб сказал Василию заехать за ним в три часа дня. Съездили на рынок, купили продуктов. Отвезли бабу Зураба к подруге. Затем поехали на Московскую-Товарную. Там был праздник. Василий понял это, потому что искали подарок и Зураб сказал, что идет в кабак. Оттуда Василия он отпустил и велел заехать за ним к полуночи. Любашев подъехал и ждал за воротами. Поэтому, кстати, его не видел больше старик-«вохровец». Где-то в полпервого из ворот выехал «мерс» с Зурабом и каким-то толстым «черным». Раньше Вася видел их вместе один раз в кафе. Зураб вышел и сказал, чтобы Вася ждал его на углу Баскова и Радищева. Ну и они разъехались. Вася подъехал на место и стал ждать. Выстрелов он не слышал — музыка играла громко, но когда в салон запрыгнул Зураб, то он держался за кисть руки и за ремнем джинсов у него был пистолет. Василий утверждает, что марки ТТ. Они выехали на Радищева и заехали к нему во двор. Он испугался, что Зураб серьезно ранен, но пуля прошла по касательной. Рану перевязали, хлопнули по рюмке, Зураб позвонил кому-то из друзей и за ним приехали. Вот, в общем, так.
Ледогоров перевел дух. Копылов по-взрослому хмурил брови.
— А кто приехал?
— Он не видел. Зураб один спустился.
— А пистолет?
— С собой забрал?
— Жена Любашева Зураба видела?
— Нет. Она с детьми в деревне была. Только вчера приехала.
Копылов снова покачал головой. Чувствовалось, что ему очень хочется быть настоящим, опытным следователем.
— Не верю, что этот Любашев такой чистый и невинный! — высказался он наконец. — Неужели он ничего заранее не знал?
— Я думаю, не знал, — не согласился Ледогоров. — Там может вообще — эксцесс. Не договорились о чем-то, и понеслось.
— Все равно, — Копылов безуспешно попытался поймать одну из поселившихся у него в кабинете мух. — Что-то он оставляет «за кадром».
— Вряд ли, — Ледогоров закурил, и усмехнулся про себя.
По договоренности с Любашевым «за кадром» остались шесть эпизодов нападений на грузопервозчиков, доставка из квартиры Зураба к воротам «Товарной» того самого пистолета ТТ, о чем он попросил, увидев «мерс» Галустяна, три или четыре покупки для Зураба героина и, наконец, обещание Зураба дать две тысячи долларов после «разборки» с «жирным скотом». Дело было не в том, что Ледогоров не доверял следователю. Он берег его. Берег от лишней пока информации. Следователь — лицо процессуальное. Его общение со «злодеями» должно ограничиваться исключительно следственными действиями. Договариваться, беседовать за жизнь, лавировать среди фактов, играть словами — это удел оперов. Работа с задержанными иногда похожа на коктейль из дипломатических переговоров и рыночной торговли: «дам показания об этом, если вы „отмажете" от этого…», «расскажу о том, если „забудете" о сем»… и т. д. Вот и крутится опер, взвешивая на невидимых весах чужие горести. «Плохо, что вас обворовали, но вора придется отпустить — он убийцу сдает». «Аморально!» — закричали бы обыватели. «Преступно!» — заключает прокуратура. «Беспредел!» — возмущается пресса. И никто не помнит, что в любимых всеми «правовых государствах», «сделка с правосудием» в законе прописана. Сдал киллер целый клан мафиозный, сумел остаться живым до суда — получи новую жизнь, несмотря сколько ты народу накрошил. А остальным всем — пять веков срока. А у нас — всплывет такой факт, уцепятся за него адвокаты и выйдут все злодеи на свободу, кроме того, который показания давал. Он-то и сядет, с опером заодно. Поэтому проще — ничего не раскрывать. Спокойнее, безопаснее, сытнее. Но как-то больно, обидно и тоскливо.
— Когда он его последний раз видел?
— А? Что? — Ледогоров вынырнул из пучины морально-правовых размышлений.
— Я спрашиваю, когда Любашев Зураба последний раз видел? — Копылов пролистывал жидкие материалы уголовного дела.
— Видел именно тогда, — Ледогоров окончательно вернулся мыслями в кабинет. — А слышал вчера. Зураб сказал, что собирается в Грузию на днях.
Копылов вскинулся. Его юношеские глаза горели неподдельным азартом.
— Так надо брать его! Может, он уже уехал.
— Может.
— Надо перекрыть самолет и поезда.
Ледогоров кивнул.
— Надо. Только кроме имени мы ничего не знаем.
Копылов поджал губы.
— Тогда…
— Тогда надо просто ехать в известный нам адрес, попытаться его там найти, сделать обыск — вряд ли он теперь «горячий» ствол с собой поволочет и хотя бы полностью установить его личность.
Копылов кивнул, вскочил, засуетился, схватил какую-то бумажку, положил ее на место, взялся за телефонную трубку и вдруг обмяк.
— Че-е-рт! — простонал он. — Я забыл!
— Что? — Ледогоров смотрел на него с изумлением.
— Сегодня же первое число. Новый кодекс!
Ледогоров матернулся и зажег новую сигарету. Стало кисло. Казалось, что вездесущие мухи жужжат как реактивные самолеты. Он тоже забыл. Если бы помнил — попробовал бы крутиться быстрее.
Новый уголовно-процессуальный кодекс, вступавший в силу с первого июля в милицейских кулуарах звался уголовно-бандитским, или попросту беспредельным. Ходили слухи, что на оплату этого так называемого правового документа ушла львиная доля всего «общака» преступного мира России. Ледогоров, в принципе, хорошо понимавший, что это смешно и, что «общак» — это не мешок, набитый деньгами, тем не менее соглашался, что подобное беззаконие стоит дорого. Созданный под флагом борьбы за человеческие права документ почему-то начисто игнорировал права жертв преступлений, давая широкие возможности разнообразным преступникам ускользнуть от ответственности. Работа же правоохранительных органов усложнялась, количество бюрократических и формальных моментов увеличивалось. Это должно было отбить у последних борцов с преступностью желание добиваться справедливости.
Все это вихрем пронеслось в голове у Ледогорова. Он почувствовал, как приподнятое «расколом» Любашева настроение и охотничий азарт уступают место усталости и апатии. Следователи и раньше-то не очень любили рисковать, опасаясь быть наказанными за необоснованное, по мнению начальства задержание, или обыск. Чего уж теперь ждать?
Копылов сидел, глядя прямо перед собой, затем вздохнул и подтянул к себе текст нового закона.
— Когда-то надо начинать. Саша, вы… ты погоди, я почитаю, чего теперь делать надо.
Ледогоров кивнул.
— Я пока к себе схожу.
Дымная мгла растворилась в вечернем полумраке. За окном с трудом проглядывались мерцающие окна дома напротив. Полянский с Любашевым пили кофе с сушками и беседовали.
— А Корней не «бомбит»?
— Не, он как вышел — остепенился, работает. Вот Силантий…
«Пошел процесс, — подумал Ледогоров, — только надо ли это теперь?»
Полянский обернулся.
— Ты чего так долго? Следак готов?
— Через десять минут. «Сходняк» начался?
— Вроде.
— Можно тебя на секунду?
Они примостились прямо у дверей кабинета, поглядывая в щель на оставшегося в одиночестве Любашева и общаясь шепотом.
— Ну и чего теперь? — не понимал Полянский.
— Ничего. Может и смысла нет Зураба ловить. Тогда пошлем Васю подальше и сами по домам.
— Его бы это устроило, но я не понимаю…
— Да я сам не понимаю! Когда мы вообще чего-нибудь понимали!
— Не ори. Любашев услышит.
