Эд Макбейн - На глазах у сорока миллионов
А факты были простые и обескураживающие.
Сравнив результаты допросов, они пришли к выводу, что все трое подозреваемых лгут.
Мария Вальехо действительно спорила с Джиффордом и действительно пила кофе, но она отрицала оба эти факта, поскольку понимала, насколько уличающими могут стать эти два внешне не связанных между собой события. Она поняла, что Джиффорда могли отравить, опустив что-то в его кофе. Если бы она признала, что в уборной пили кофе и что они с Джиффордом пили кофе вместе, и если бы, кроме того, она признала, что они спорили, разве ее нельзя было заподозрить в том, что она опустила смертельную дозу яда в чашку своего шефа? Поэтому Мария беззастенчиво лгала, но благородно отказывалась обвинить других. Ей было достаточно придумать собственный способ выхода из ситуации, которая представлялась ей зловещей западней.
Арт Уэзерли в самом деле пожелал своему работодателю сдохнуть, причем пожелал это вслух и в присутствии другого человека. В тот вечер Стэн Джиффорд на виду у миллионов потерял сознание. Арт Уэзерли, словно ребенок, загадавший страстное желание и увидевший, что оно осуществилось, не только поразился, но и испугался. Он сразу же вспомнил свои слова, сказанные в присутствии Джорджа Купера перед выходом в эфир, и совершенно определенно понял, что Купер их тоже вспомнит. Его страх усилился, когда он осознал, что был одним из последних людей, кто имел дело с еще живым Джиффордом, и что близость к Джиффорду в этом деле об отравлении в сочетании со случайным пожеланием во время репетиции могут послужить основанием для обвинения его в совершении убийства. Когда ему позвонили из полиции и попросили не уходить из дома, он понял, что выиграл в лотерее. Но отнюдь не поощрительный приз. В отчаянии он попытался оспорить утверждение Купера и бросить на него самого тень как на подозреваемого. Он видел несколько раз за последние три года, как Купер приносил Джиффорду таблетку аспирина, и решил выдумать на основе виденного ранее передачу таблетки в вечер смерти Джиффорда, тем самым безжалостно подставляя Купера. Но испуганный человек не заботится о том, на кого падает вина, лишь бы она пала не на него.
Почти таким же образом Купер приходит к неожиданному пониманию того, что он был не только одним из последних, кто общался с Джиффордом в этой жизни, но и самым последним. Несмотря на то что он провел с ним в уборной несколько минут, он решил, что безопаснее сказать, будто он лишь просунул в дверь голову. И поскольку по пути на сцену Джиффорд не говорил ни с одной живой душой, Купер счел, что будет мудро выдумать никогда не существовавшего оператора. Затем, чтобы с уверенностью выпутаться из очень сомнительной ситуации, он вспоминает ругань Уэзерли и вовремя рассказывает о ней детективам, хотя он точно знает, что выражение это произносится сотню раз за время любой телевизионной репетиции.
Все лжецы.
Но не убийцы.
После трехчасовых утомительных допросов детективы обрели уверенность, что все трое лжецов в некоем очистительном катарсисе начали говорить наконец правду. Да, мы лгали, признались они все поодиночке, но теперь мы говорим правду. Мы не убивали Стэна Джиффорда. Мы не можем отличить стро-не-помню-как-там-дальше от сапога. Кроме того, мы добрые милые люди – посмотрите на нас. Мы, конечно, лжецы, но не убийцы, нет. Мы не убивали. Это сущая правда.
Мы не убивали.
Детективы поверили им.
В своей профессиональной жизни они слышали достаточно лжи, чтобы знать, что у правды есть маленькое колечко, которое способно небоскребы рушить. Они отослали троицу по домам, не извинившись за доставленные неудобства. Боб О’Брайен зевнул, потянулся, спросил Кареллу, нужен ли он ему еще, надел шляпу и ушел. Мейер и Карелла сидели в комнате следователей за столом напротив друг друга. Было без четверти двенадцать. Зазвонивший телефон заставил их вздрогнуть. Мейер снял трубку.
– Мейер, 87-е отделение, – сказал он. – А, привет, Джордж. – Потом прошептал Карелле: – Это Темпл. Я попросил его проверить алиби Крэнтца. – А в трубку продолжил: – Что ты наскреб? Ясно. Ага. Ясно. Хорошо. Спасибо. – И повесил трубку. – Он наконец добрался до последнего человека в списке Крэнтца, того голливудского режиссера. Режиссер был в театре, только что вернулся в гостиницу. Его маленькая красотка при нем. – Мейер поднял брови.
Карелла смотрел на него устало.
– Что нарыл Темпл?
– Он говорит, все подтверждают алиби Крэнтца. Крэнтц поднялся в комнату спонсоров за добрых четверть часа до начала эфира и оставался там до того времени, когда Стэну стало плохо.
– М-м-м, – сказал Карелла.
Они мрачно смотрели друг на друга. Полночь пришла и ушла; наступил новый день. Мейер громко чихнул. Карелла зевнул, а затем устало провел рукой по лицу.
– Что ты думаешь? – спросил он.
– Ничего. А что ты думаешь?
– Ничего.
Они помолчали.
– Может, это самоубийство, – сказал Карелла.
– Может.
– О, Боже, как же я устал, – сказал Карелла.
Мейер чихнул.
Глава 6
Он шел за ними до ресторана, а потом и до кинотеатра и теперь стоял в подворотне напротив ее дома и ждал, когда она придет. Ночь была холодная, и он поднял воротник пальто, спрятал руки в карманы и глубоко надвинул шляпу на лоб.
Было десять минут первого, из кинотеатра они вышли без четверти двенадцать, и он знал, что оттуда они пойдут прямо домой. Он уже достаточно давно наблюдал за девушкой, чтобы узнать о ней кое-какие вещи, и одна из них – это то, что она не спала с кем попало. В прошлом месяце она время от времени проводила ночь с парнем, живущим на Баннинг-стрит, и однажды на следующее утро, как она ушла от него, он поднялся к этому парню и отделал его кастетом так, что тот плакал на кухонном полу, будто маленький ребенок. Он предупредил парня, чтобы тот не пытался вызвать полицию и чтобы никогда больше не приближался к Синди Форрест, никогда не пытался увидеть ее или даже позвонить ей. Парень закрывал разбитый рот окровавленной рукой и кивал, умоляя не бить его больше. Этот парень ее больше наверняка не побеспокоит. Так что он знал, что она не спит с каждым встречным-поперечным, и, кроме того, он знал, что она никуда не пойдет с этим парнем после кино, потому что этот блондин – полицейский.
Он почувствовал запах легавого, как только увидел его сегодня днем, когда тот зашел за ней в контору, чтобы отвести на обед. Он узнал вид легавого и запах легавого и тотчас же понял, что хитрые ищейки расставляют для него ловушку, в которую он должен непременно попасться – вот я, ублюдки, ловите.
Потеха.
Он убрался подальше от ресторана, где они обедали, почуяв вонь, которая шла от легавого, он понял – что-то затевается, но еще не знал, какую ловушку они ему расставили. Блондин ходил в точности, как полицейский, такая походка бывает только у них. У него также была какая-то вороватая манера оглядывать происходящее вокруг, он поворачивал голову в одну сторону, а на самом деле осматривал другую – очень известный сыщицкий трюк, которым иногда пользуются и известные преступники и с которым знакомо большинство полицейских от Восточного до Западного побережья. Он знал полицейских в разных частях этой маленькой страны Америки, он разбил больше их голов, чем имеется у него пальцев на ногах и на руках. Он ничего не имел против того, чтобы разбить еще одну, но сначала он должен обойти их ловушку. Чего он делать не собирался, так это попадать в нее.
Зимой или когда, как сейчас, холодно, и людям приходится надевать пальто и плащи, вы всегда можете сказать, вооружен человек или нет, потому что, если он носит кобуру подмышкой, вторая пуговица сверху на плаще всегда расстегнута. Если же кобура у него висит на поясе, на плаще расстегнута пуговица как раз над талией, чтобы правая рука легко могла вытащить пистолет – это было первое конкретное доказательство того, что Белобрысый из полиции. Он служил в полиции и носил кобуру на поясе. Наблюдая за ним через застекленную дверь во втором ресторане, уже вечером, он заметил, как на миг сверкнул жетон Белобрысого в бумажнике, который он вытащил и открыл, расплачиваясь с официантом. Это был второй конкретный факт, а для сообразительного человека достаточно одного-двух фактов, чтобы нарисовать всю картину, особенно, когда все вокруг буквально провоняло духом легавого.
Единственное, чего он не знал, так это в чем состояла ловушка, и следует или нет прищучить Белобрысого, возможно, отделав его тут же. Но он решил, что сегодня лучше приняться за девицу. Пора ей узнать, что можно делать, а что нельзя. Откладывать это на более позднее время не имело смысла. Девице пора знать, что ей не следует спать с парнями, живущими на Баннинг-стрит или в любом другом месте этого города. И ей также необходимо запомнить, что и с полицейскими связываться не следует, какую бы ловушку они не готовили. Она должна это узнать сегодня же, раз и навсегда, потому что он не собирается оставаться в тени надолго. Девица должна знать, что она принадлежит ему и никому более.
