Виктор Пронин - Банда 3
— Знаю, — кивнул тот. — Воды попросил, а потом побоялся стакан взять... Видно, вспомнил Штирлица — как немцы на стакане отпечатки пальцев засекли...
— Во-во, — обрадовался Ерхов тому, что его поняли, что разговор идет честный, открытый, и он ничего нового для этого человека не сказал, а значит, и в предательстве его никто не упрекнет.
— Бильдин говорил, что после того, как уши ему оттяпал, ты еще и на сковородке их поджаривал? — спросил Пафнутьев.
— Да ну, поджаривал... Это он с перепугу. Опять же, когда человек без ушей, ему что угодно может показаться... Было дело, бросил его уши на сковородку... Кто же думал, что на него это так подействует... Ну, в общем, как увидел свои уши на сковородке, сразу и отключился. Неклясов говорит, а ну-ка ему нашатырь под нос...
— А где взяли нашатырь?
— Был у нас...
— Приготовлен?
— Да, в аптечке стоял.
— А что еще было в аптечке?
— Ну... Йод, бинты, лекарства всякие...
— Приспособления?
— Кое-какие...
— Какие именно? Утюги? — подсказал Пафнутьев.
— Да что утюги... Одна дамочка не хотела поделиться... — Ерхов усмехнулся. — Поделилась. Неклясов где-то вычитал про китайскую пытку... Берется трехлитровая стеклянная банка, туда помещается голодная крыса... Потом эту банку привязывают к животу горловиной. И крыса начинает вгрызаться в живот...
— Кошмар какой-то! — передернулся от ужаса Пафнутьев.
— Но до этого не дошло... Дамочка как увидела крысу у себя на животе, как почувствовала ее лапки с коготками... Все отдала. Но, по-моему, она после этого немножко дурная стала.
— Это как?
— Рассказывали ребята... Только кто к ней прикоснется легонько, к руке, например... Она в крик.
— Ее фамилия Забелина? — спросил Пафнутьев.
— Да, кажется, так... Забелина. Эля... Элеонора ее зовут.
— А кто это проделывал, с крысой?
— Да все старались, как могли... С ней же, с крысой, не так просто управиться... Самим бы уцелеть...
— Предложил Неклясов?
— Не то чтобы предложил... Приказал. Эля, как увидела крысу в клетке, сразу готова была доллары отдать... Но Вовчик говорит, надо попробовать... Попробовали.
— А как вы узнали, что у нее есть деньги?
— Три овощных магазина в городе держит.
— Так... А яйца Веденяпину кто отрезал?
— Саша... Которого у Леонарда убили.
— Перемазался, наверно?
— Да нет, не очень... Как-то все удачно у него получилось.
— Тоже собаке отдали?
— Ну, не самим же есть.
— Поджаривали?
— На сковородку бросили, но так, для куражу... Мы заметили, что как только бросишь какой-нибудь орган.., не знаю, как сказать... Как только бросишь на сковородку, человек сразу в отпад.
— И что же, понравились собаке человеческие яйца?
— А, знаете, нет... Понюхала, помусолила, пожевала, а жрать не стала.
— Что же потом с ними сделали?
— В унитаз спустили.
— А Веденяпину показывали, как его яйца в унитаз спускаете?
— Ему тогда плохо было... Он только слышал, что воду спустили.
— Отдал деньги?
— А мы у него денег и не просили... Он подписал дарственную на дачу.
— Кому дача досталась?
— Никому... Дарственная потом пошла как юридическое подтверждение... Неклясов продал дачу... Вроде хорошо продал. Нам по тысяче баксов отстегнул.
— Каждому?
— Кто в операции участвовал...
— Слушай, ну, а зачем все-таки вот так круто с мужиком обошлись? Можно было как-то иначе подействовать...
— А уже ничего не помогало... Вовчик в истерику... Да еще этот Веденяпин что-то про яйца сказал... Была какая-то шутка... Ну, Вовчик и взвился... Ах так, говорит... И пошло-поехало.
— Где все это происходило? — спросил Пафнутьев и даже дыхание невольно попридержал — самый главный вопрос свой задал.
Ерхов помолчал, медленно повернул голову к Пафнутьеву, встретился с ним взглядом.
— Ну, вы даете, — проговорил он.
— Видишь ли, — ответил Пафнутьев, — то, о чем мы говорили до сих пор... Крыса в банке, уши на сковородке, яйца в унитазе... Это ведь все было известно из показаний потерпевших... Мы потрепались с тобой о подробностях, а суть известна... А вопрос у меня только один — адрес?
— Но вы знаете, что если скажу, то мне уже не жить?
— А так... Жить?
— Не знаю... Как доктор скажет...
— Мы примем все меры безопасности — в этом могу тебя заверить со всей, как говорится, ответственностью.
— Не надо, — слабо шевельнул рукой Ерхов. — Сами знаете, что все эти меры безопасности не стоят и... Отрезанных ушей они не стоят. Вот эти ваши ребята в коридоре с автоматами...
— Откуда ты о них знаешь?
— Заглядывали... Даже сигареткой угостили. Хорошие ребята, но это... Пустое место... Вовчика они не остановят.
— Неклясова беру на себя, — заверил Пафнутьев.
— Никто его на себя взять не сможет, — вздохнул Ерхов. — Не обижайтесь, но Вовчик... Это даже не человек, как мне кажется, что-то другое... Вот нас расстреляли у Леонарда... Так просто он этого не оставит... Готовьте места в морге... Будут трупы...
— Но еще надо найти того, кто стрелял! — воскликнул Пафнутьев.
— Для него не обязательно, что это будет именно тот... Ему важно, чтоб трупы были.
— Хорошо, давай поступим так... Я переселю тебя в закрытую квартиру прокуратуры... О ней знаю только я, Пафнутьев Павел Николаевич...
— Так не бывает.
— Не понял?
— Не бывает, чтобы о служебной квартире знал только один человек... Наверняка знают еще несколько...
— Но ведь мои же люди! — вскричал Пафнутьев. — Это не городская больница! Закрытая квартира. Овсов будет тебя навещать, ты под присмотром... И потом, не сегодня все это произойдет, не завтра... Окрепнешь, наберешься сил... Через неделю-вторую и переселим... А? Опять же не один там будешь, под охраной... Ну?
— Подумать надо.
— Думай. И еще послушай... Я не всегда поступаю по закону... И сейчас готов слегка нарушить... Ради тебя. Хочешь — дам тебе паспорт, билет и отвезу на вокзал за минуту до отхода поезда?
— Обманете, — усмехнулся Ерхов.
— Нет, — сказал Пафнутьев. — Не обману.
— Матерью клянитесь! — с неожиданной твердостью потребовал Ерхов.
— Клянусь. — Пафнутьев не отвел глаз в сторону, не моргнул.
— Хорошо... — вздохнул Ерхов. — Приговор себе подписываю... Ну, ладно... Запоминайте, — и он закрыл глаза, чтобы сосредоточиться.
* * *Худолей негромко постучал в дверь, приоткрыл ее и из коридора, не смея даже голову просунуть в дверной проем, не столько голосом, сколько глазами, спросил:
— Позвольте, Павел Николаевич?
— А, Худолей! — закричал Пафнутьев — он каждого приветствовал так радостно, будто долго ждал этого человека и вот наконец мечта его заветная исполнилась и он увидел того, кто принесет ему счастливое известие. — Заходи, дорогой! Давно тебя жду!
Худолей кивнул, словно проглотил что-то, осторожно перешагнул порог, закрыл за собой дверь и медленно приблизился к столу какой-то странной походкой — ставя носки туфель немного внутрь, отчего весь делался несчастным и зависимым.
— Садись! — Пафнутьев широким жестом указал на стул у приставного столика.
— Спасибо... Я постою, — пробормотал Худолей, глядя в сторону. О, как изменился эксперт за последние полгода! Что делает с людьми трезвость, во что она их превращает! — мысленно воскликнул Пафнутьев, глядя на Худолея и вспоминая его горящие хмельные глаза, полные страсти и вожделения, вспоминая, как он дерзко и убежденно, с порхающими ладошками делился самыми тайными своими мыслями, желаниями, заранее зная, что они имеют право на жизнь, что достойны они и приличны, хотя и сводились в конце концов к приличной выпивке, хотя многие осуждали его за приверженность к коварному зелью, осуждали и даже — кляли. Сейчас же стояла перед Пафнутьевым бледная тень прежнего Худолея, и ее единственное преимущество перед прежним Худолеем заключалось в трезвости. Очень сомнительное, между прочим, преимущество — грустно думал Пафнутьев, глядя на поникшего эксперта.
— Ну, что ж, — сказал он. — Если тебе так больше нравится.., стой. Порадовать пришел?
— Нет, Павел Николаевич... Огорчить.
— Ну, давай... Огорчай. Опять, наверно, что-нибудь пропало?
— Пропало.
— Что на этот раз?
— Взрывчатка.
— Какая взрывчатка? — встрепенулся Пафнутьев. — Да сядь ты уже, ради Бога, не могу я смотреть, как ты стоишь и раскачиваешься!
— Может быть, я и раскачиваюсь, Павел Николаевич, может быть... Но не от пьянства, — с назидательной горделивостью произнес Худо-лей. И добавил еще более назидательно:
— Вот так.
— Если бы ты знал, как я сожалею о прежних временах, когда ты раскачивался от пьянства!
— Я тоже о них сожалею... Но это была молодость, Павел Николаевич.
— Тогда все прекрасно! Молодость вернется" Худолей.
— Вы думаете? — с надеждой спросил эксперт.
— Уверен. Давай подробности — что, где, когда, сколько?
— В нашей кладовке, если вы помните, лежат, вешдоки... Вещественные доказательства, другими словами...
