Охота на тень - Камилла Гребе
Быстрым шагом, переходящим в бег, Бритт-Мари миновала огороженную стройплощадку, прикрывая рукой ухо в надежде хоть немного приглушить шум отбойных молотков. Потом она вышла на Сигтунагатан, откуда до покрытого жёлтой штукатуркой дома оставалось уже совсем немного. Бритт-Мари скользнула во входную дверь и взбежала вверх по лестницам.
Едва распахнув дверь, она сразу поняла — что-то не так. Монотонный голос доносился из глубины квартиры, а в воздухе тяжёлой пеленой висел табачный дым.
Но дома должно было быть тихо и пусто. Бьёрн на работе, а Эрик — как обычно, у Май.
Бритт-Мари скинула сандалии, поставила сумочку на стул у двери и прошла в гостиную.
На диване навзничь лежал Бьёрн, и из его открытого рта раздавался храп. Тонкая нить слюны свисала с подбородка. На журнальном столике в ряд выстроились пустые банки из-под пива, пепельница переполнена. Один окурок вывалился из неё на столешницу старого тикового стола, который достался им от Хильмы, и прожёг в ней уродливую дыру. Старое транзисторное радио было включено, и серьёзный голос вещал о том, что Джеральд Форд должен сменить Ричарда Никсона на посту президента, а ещё о том, что Пиночет ввёл ещё более суровые законы против инакомыслящих граждан.
Бритт-Мари вспомнила, что прошлый вечер Бьёрн провёл в компании Суддена. Он был, очевидно, пьян в стельку, но обычно это не мешало ему на следующее утро пойти на работу. К тому же, когда она утром уходила, Бьёрн был на ногах, успел позавтракать и принять душ. Но что же произошло потом? Он что, продолжил пить, вместо того, чтобы пойти на работу?
Как алкоголик.
Или он побывал на работе, а потом вернулся? Может быть, повздорил со своей новой начальницей, которую настойчиво продолжал называть тёлкой?
Бритт-Мари выключила радио и приблизилась к Бьёрну. Некоторое время она стояла молча, ощущая, как гнев пульсирует в её сжатых кулаках, а проклятия готовы сорваться с кончика языка. Злоба, происхождение которой Бритт-Мари было непонятно, затопила её существо. Не то чтобы у неё не было причины злиться, просто обычно она пребывала в каком-то странном… спокойствии.
Да, обычно Бритт-Мари реагировала на всё спокойно.
Но теперь спокойствию пришёл конец. Очевидно, все произошедшие с ней за последнее время несправедливости подточили запас её терпения, как голодные крысы. И теперь на месте терпения зияла пустота, а единственное, что Бритт-Мари хотелось сейчас сделать, так это врезать своему привлекательному супругу по роже. Но было и ещё кое-что. Молчаливая ярость от того, что он посмел рисковать единственным и самым важным, что у них было. Семьёй, которую они построили вместе; семьёй, которой, как думала Бритт-Мари, у неё никогда не будет.
Бритт-Мари больно ткнула мужа в бок.
— Чётакое? — пробормотал Бьёрн и облизал пересохшие губы.
— Почему ты дома? Ещё даже нет двенадцати.
Бьёрн мешкал с ответом.
— Тёлка отправила меня домой.
Бритт-Мари ощутила, как в груди разливается холод.
— Скажи всё как есть, Бьёрн. Она отправила тебя домой, потому что ты напился?
Бьёрн отвернулся от жены, накрыл голову вышитой диванной подушкой и пробормотал что-то нечленораздельное. Бритт-Мари наградила его ещё одним тычком, на этот раз в спину.
— Какого чёрта! Отвали! Или ты тоже начнёшь?
Бритт-Мари ничего больше не сказала. Вместо этого она метнулась в прихожую, схватила свои вещи и выскочила из квартиры. О контейнере с жареной икрой она и не вспомнила, но теперь это не имело никакого значения — аппетит у неё пропал.
Когда Бритт-Мари вернулась на работу, на часах было тринадцать минут первого. Она рухнула на своё место за столом в пустом кабинете. Гора бумаг перед ней существенно уменьшилась, однако работы было ещё на несколько часов.
В дверном проёме возникла жилистая фигура Фагерберга. В холодном свете люминесцентной лампы его кожа казалась сделанной из наждачной бумаги, а глубокие борозды, протянувшиеся от носа к кончикам губ, походили на лезвия топорища.
— Идём, — сказал он и исчез так же внезапно, как появился. Мгновение спустя Бритт-Мари услышала его окрик из глубины коридора:
— Сейчас, инспектор Удин!
Бритт-Мари ничего не оставалось, кроме как бросить своё занятие и последовать за Фагербергом.
Рюбэк, поджидавший их у наружной двери, неуверенно улыбался ей.
— Возможно, у нас изнасилование, — сообщил Фагерберг, распахивая дверь на лестничную клетку. — Женщина, до тридцати, обнаружена в собственной квартире на Лонггатан со следами побоев. Возможно, будет лучше, если с ней поговорите вы, инспектор Удин.
И Бритт-Мари стало всё ясно.
Она поняла, почему ей наконец дозволено высунуть нос из кабинета, в котором никогда не переставала расти гора документов: преступления в сфере половой неприкосновенности — это женская епархия. Во всяком случае, такая маленькая деталь, как опрос потерпевшей. Потому что кто же лучше сможет понять женщину, как не другая женщина? Кто поможет жертве отыскать в себе мужество и рассказать все самое страшное в подробностях? Кто возьмёт за руку и вытрет слёзы, не уронив при этом свой авторитет и достоинство?
— Да, — отозвалась Бритт-Мари. — Этим лучше заняться мне.
Когда они оказались на месте, возле многоквартирного дома по улице Лонггатан уже стояла карета скорой помощи. У ворот собралась толпа зевак. Они с жадным любопытством уставились на Бритт-Мари и её коллег.
— Полиция. С дороги, — бросил Фагерберг, и люди послушно расступились в стороны, словно кучка овец.
Прибывшие вошли в дом и поднялись по лестнице.
Возле распахнутой двери квартиры на третьем этаже стояла пожилая женщина, держа на руках маленького мальчика. Тот по виду был ровесником Эрика. Женщина, ростом примерно такая же, как в ширину, своим видом напомнила Бритт-Мари шкаф. Шкаф, одетый в фартук. С папильотками в волосах. Лицо мальчика покраснело от натуги, он истошно вопил, тыча пальчиком в открытую дверь. Маленькие ладошки были перепачканы чем-то красным и липким. Кровью?
— Мааамааа!
Рядом, опершись о дверной косяк, стоял фельдшер из скорой.