Честер Хаймз - И в сердце нож. На игле. Белое золото, черная смерть
Глава 9
Черный сияющий лаком катафалк испускал жар, как печка. Он стоял перед Первой церковью Святого Экстаза на углу 143-й и Восьмой авеню. Тощий черный мальчуган, сверкая белками глаз, дотронулся рукой до раскаленного крыла и тотчас же ее отдернул.
В закрашенных черной краской окнах церкви, ранее бывшей супермаркетом, отразились три черных «кадиллака»-лимузина и вереница роскошных машин, гуськом расположившихся за «кадиллаком», словно куры-несушки за петухом.
Люди всех цветов и оттенков кожи в пестрых одеждах запрудили улицу, чтобы поглазеть на сливки гарлемского преступного мира, почтившего своим присутствием похороны Большого Джо. Черные женщины защищались от палящего солнца яркими зонтиками и зелеными козырьками.
Эти люди угощались красными арбузами, выплевывали черные семечки и потели под вертикальными лучами июльского солнца. У многих в руках были большие винные и пивные бутылки и бутылки поменьше — с шипучкой или кока-колой, приобретенные в соседней засиженной мухами бакалее. Они лизали покрытые шоколадом брикеты мороженого, подававшиеся с тележки, уплетали сандвичи с жареной свининой и кидали обглоданные косточки на мостовую веселым кошкам и собакам, а крошки нахальным гарлемским воробьям.
Ветер гонял мусор по грязной улице, пускал пыль в глаза, пачкал лица. Громкие голоса, раскаты смеха, колокольчики уличных торговцев сливались со звуками заупокойной службы из открытых дверей церкви и гулким летним грохотом автомашин на улице.
Получился отменный пикник.
Потные полицейские на лошадях, пешие полицейские с расстегнутыми воротниками форменных рубашек, а также патрульные машины с опущенными стеклами управляли толпой.
Когда Джонни поставил свой длинный «кадиллак» на отведенное место и вылез вслед за Дульси и Аламеной, по толпе прокатился легкий гул. То здесь, то там вслух называли его имя.
В церкви было жарко, как в духовке. Грубые деревянные скамейки были до отказа заполнены друзьями Большого Джо — там собрались игроки, сутенеры, проститутки, официанты вагонов-ресторанов, поборники Святого Экстаза, масоны — они пришли проводить его в последний путь и теперь поджаривались на медленном огне.
Джонни со своими женщинами протиснулся вперед. Они уселись рядом с Мейми, Сестренкой и теми, кто должен был нести гроб, — были там белый стюард из вагона-ресторана, Великий Магистр ложи, к которой принадлежал Большой Джо, разодетый в роскошную красно-белую золоченую форму, седой плоскостопый официант, известный как дядя Джин, и два дьякона из церкви Святого Экстаза.
Гроб Большого Джо, уставленный корзинами с розами и ландышами, занимал почетное место перед кафедрой проповедника. Над гробом летали зеленые мухи.
За гробом, на кафедре метался преподобный Шорт, словно под его ногами был не пол, а раскаленная плита.
Его костлявое лицо горело религиозным жаром, и с него градом лил пот, стекавший за целлулоидный воротничок на черный шерстяной костюм. Очки в золотой оправе запотели. Пиджак и брюки были в пятнах пота.
— И сказал Господь, — верещал он, отмахиваясь от зеленых мух, что норовили сесть ему на лицо, и брызгая слюной, как садовая лейка. — «Тех, кого Я люблю, Я упрекаю и наказываю». Вы меня слышите?
— Слышим! — отвечали хором прихожане.
— Так проявите усердие и покайтесь…
— …покайтесь…
— Я обращаюсь к Книге Бытия…
— Бытия…
— Господь создал Адама по образу и подобию своему…
— По образу и подобию…
— Я ваш проповедник и хочу рассказать притчу…
— Проповедник расскажет притчу…
— Вот лежит в гробу Большой Джо Пуллен, такой же человек, как и Адам, так же созданный по образу и подобию Господа…
— Большой Джо… по образу и подобию Господа…
— Адам родил двух сыновей, Каина и Авеля.
— Каина и Авеля.
— Каин восстал против своего брата и вонзил ему нож в сердце и убил его.
— Иисус Спаситель… убил его…
— Я вижу, как Спаситель покидает небеса, одевается в одежды вашего проповедника, лицо Его становится черным, Он грозит перстом нераскаявшимся грешникам и говорит: «Кто с мечом придет, тот от меча погибнет».
— От меча погибнет. Спаситель…
— Я вижу, как Он грозит перстом и говорит: «Живи Адам сейчас, он бы ныне лежал в гробу и его звали бы Большой Джо Пуллен».
— Смилуйся, Господи…
— И был бы у него сын Авель…
— Сын Авель.
— И он женился бы на дочери Каина.
— На дочери Каина.
— И я вижу, как Он выходит и говорит…
— И говорит…
Брызжа слюной, разевая свой рыбий рот, он ткнул своим дрожащим пальцем в сторону Дульси:
— Я слышу, как Он вопрошает: «О сестра Каина, зачем убила ты своего брата?»
Гробовое молчание окутало, словно саваном, разгоряченное собрание. Все взоры устремились на Дульси. Она заерзала на скамье. Джонни быстро вскинул глаза на проповедника, и шрам у него на лбу снова ожил.
Мейми привстала с места и крикнула:
— Это не так, вы же знаете, это не так!
Тогда в углу вскочила сестрица, простерла руки к потолку, растопырила пальцы и завизжала:
— Господи, смилуйся над бедной грешницей!
В церкви начался бедлам. Поклонники Святого Экстаза повскакивали с мест и, повалившись на пол, стали кататься в конвульсиях.
— Убийца! — неистово визжал преподобный Шорт.
— Убийца! — хором вторили ему прихожане.
— Неправда! — кричала Мейми.
— Распутница! — визжал преподобный.
— Распутница! — вторил хор.
— Лживый подлец! — обрела наконец дар речи Дульси.
— Пусть покричит! — ровным голосом отозвался Джонни. Его лицо было непроницаемо.
— Прелюбодеяние! — верещал преподобный.
При упоминании прелюбодеяния собрание и вовсе обезумело.
Братья и сестры добавили жару: перекатываясь с боку на бок, они молотили руками и ногами и с пеной у рта вопили:
— Прелюбодеяние!
Мужчины и женщины катались по полу. Скамейки трещали. Церковь шаталась. Гроб ходил ходуном. Запахло потными телами. «Прелюбодеяние! Прелюбодеяние!» — взывали религиозные безумцы.
— Я ухожу! — объявила Дульси, вставая с места.
— Сядь, — приказал Джонни. — От этих святош можно ждать чего угодно.
Церковный органист заиграл «Роберту Ли», чтобы как-то восстановить порядок, а толстый официант запел высоким тенором «Дорога длинная лежит передо мною…».
Услыхав про длинную дорогу, фанатики стали подниматься с пола. Они отряхивали одежду, смущенно поправляли сдвинутые, а где и поломанные скамейки, а органист играл «Кати свои воды, Иордан».
Но преподобный Шорт уже не был властен над собой. Он сбежал с кафедры и, оказавшись перед гробом, стал тыкать пальцем в Дульси. Тогда два помощника хозяина похоронного бюро повалили его на пол и держали, придавив коленями, пока он не успокоился. Затем траурная служба пошла своим чередом.
При звуках гимна «К Тебе, Господь» собравшиеся встали с мест и вереницей двинулись мимо гроба, чтобы в последний раз взглянуть на бренные останки Большого Джо Пуллена. Последними подошли родственники, а когда гроб накрыли крышкой, Мейми Пуллен упала на него с криком:
— Не уходи, Джо, не оставляй меня одну!
Хозяин похоронного бюро с трудом оттащил ее от гроба, а Джонни обнял за талию и повел к выходу. Но владелец похоронной конторы потянул его за рукав:
— Не уходите, мистер Перри. Вы понесете гроб.
Джонни передал Мейми на попечение Дульси и Аламены.
— Будьте с нею, — распорядился он.
Затем он присоединился к остальным пятерым. Они подняли гроб, пронесли его по проходу мимо полицейского кордона и погрузили на катафалк.
Собратья Большого Джо по ложе стояли на улице в полном параде: алые мундиры с золотом, голубые брюки с золотыми лампасами. Впереди шел оркестр ложи.
Оркестр заиграл «Пришествие Иоанна», и люди на улице стали подпевать.
За марширующими братьями двинулась и похоронная процессия.
Дульси и Аламена сидели по обе стороны от Мейми в первом из трех черных лимузинов. Джонни ехал за третьим из них в своем огромном «кадиллаке» с открытым верхом.
Через две машины от него ехали в голубом «бьюике» Куколка и Чарли Чинк.
Оркестр играл старый похоронный марш в ритме свинга, трубач посылал в раскаленный гарлемский воздух высокие ясные аккорды. Толпа была наэлектризована до предела. Люди входили в экстаз, пританцовывая. Они двигались в самых разных направлениях — вперед, назад, кругами, зигзагами, покачиваясь под воздействием синкопов. Они шли по мостовой, по тротуарам, протискивались между стоявших машин. Порой начинали кружиться парочки, но чаще каждый танцевал сам по себе, иногда и не в такт, но, подчиняясь магии музыки, в конечном счете они двигались вместе с процессией.
