Николай Леонов - Мент поганый
Юдин пытался осмыслить ситуацию. Почему убили и кому это было выгодно? Естественно, он не помышлял о возмездии, а думал о безопасности. Девчонку привез Гоги, он и должен думать, кто и почему ее зарезал.
Мельник мучился над тем же вопросом. Авария была девка темпераментная и конфликтная, иначе бы не получила свою кличку. Но все же она не более чем мелочовка, и никто из ее окружения не знал об этом доме отдыха, а уж тем более не мог незаметно сюда проникнуть. Ясно, девчонку убили не за прошлые грехи, а за какие-то дела именно здесь, на месте. Что-то она увидела, что видеть ей было не положено. Гоги не зря руководил контрразведкой Корпорации, рассуждал правильно и причину убийства определил точно.
Он посмотрел на Каца. Не он. Ударили ножом, а еврей, окромя столового, другого ножа в жизни в руках не держал. Борис Юдин мужик жилистый, такой удар мог бы нанести запросто. Но не тот человек, на «мокрое» никогда не пойдет, да и ножа не носит. Старикан? Мельник взглянул на Губского, который, сидя в глубоком кресле, вытянул длинные худые ноги и, отрешившись от мирской суеты, пил коньяк. Для него нож орудие привычное, однако в прошлом, да и положение у него сегодня другое, не к лицу ножом размахивать. На этаже еще одна девка есть, Юдина, но отпадает сразу. А мент – он и есть мент, какой бы поганый ни был, а ножа у него нет, это уж точно. Обслуга в доме старая, проверенная…
Размышления Мельника прервал тихий голос Анатолия Самойловича Каца:
– Я понимаю, что меня сейчас обвинят в трусости, тем не менее я выскажусь. Событие произошло прискорбное, наши взаимоотношения, которые и так нельзя назвать хорошими, теперь усугубятся взаимными подозрениями. Свое пребывание здесь я считаю бессмысленным, надеюсь, меня в убийстве никто не подозревает, потому хотел бы уехать не мешкая.
– Никуда ты не поедешь, – ответил Мельник. – Мы не в суде, чтобы подозревать, обвинять, защищать. Я прикинул, думаю, девку зарезал человек посторонний, который к нам лез, а она его случайно застукала.
– Кто это посмел! – Губский выпрямился, смотрел грозно. – Я не верю!
– И не надо, – махнул рукой Юдин. – Не будем изображать сановных лиц, к которым, словно к членам политбюро, никто и приблизиться не смеет. Георгий Акимович, видимо, прав, кому-то мы интересны, человек пробрался, может, хотел разведать…
– Аппаратуру поставить! – перебил Мельник и вскочил. – Точно! Хотели поставить аппаратуру прослушивания. А Людка вошла в это время… – Он схватил телефон, начал его трясти и дуть в трубку.
– Собирались поставить или уже поставили, – рассудительно произнес Кац. – Ясно, что наша встреча сорвана, продолжать ее бессмысленно, и я настаиваю…
– Да заткнись ты! – крикнул Мельник. – Я сказал, что ты будешь сидеть здесь, и кончено! Я, Самойлович, тебя коммерции не учу, а ты в мои дела не встревай, если не хочешь рядом устроиться. – И он указал на труп. – Давайте так. Вы расходитесь по номерам. На улицу не выходить, а я остаюсь, прикажу, чтобы все убрали.
Мельник взглянул на часы.
– Двадцать тридцать. В двадцать два собираемся здесь снова. – Взглянул на труп и исправился: – Нет, я все-таки перееду, встретимся у Юдина.
Кац и Юдин вышли молча, а Губский привстал на пороге, поклонился покойнице, осенил широким крестом и сказал: «Вели мне ужин подать».
Охранники унесли тело. Администратор, не задавая вопросов, переселил Мельника в другой номер, ковер сняли, отнесли в кладовку, завтра отправят в чистку, все это заняло не более получаса, после чего Гоги остался один.
«Так все-таки? Кто и за что убил девку?» – снова спросил себя Гоги, подошел к двери, хотел повернуть ключ, но не успел: дверь без стука распахнулась, Мельник отступил, увидев полковника Гурова, и облегченно вздохнул.
– Георгий Акимович, признавайтесь, приятно неожиданно увидеть милиционера? – Гуров вошел, оглядел номер, зашел в спальню. – Или, как вы выражаетесь, мента.
Сыщик говорил, на хозяина внимания не обращал, занимался своим делом: тщательно проверял запоры на окнах. Наблюдая за незваным гостем, Гоги неожиданно понял то, о чем должен был догадаться мгновенно, как только увидел труп своей любовницы. Убийца пришел по его душу, душу Георгия Акимовича Мельника, а натолкнулся на девушку.
– Не может быть, – тонким голосом произнес Мельник.
– Очень даже… может, – бесстрастно ответил Гуров, прилаживая на место один из шпингалетов. – Я вас уже днем предупреждал. А вы вместо благодарности хамили и, по моему разумению, подумывали, как от меня избавиться.
Гоги уже взял себя в руки, трусом он никогда не был, запер дверь, подошел к бару.
– Что будем пить?
– Без алкоголя, что и вам советую.
Мельник открыл банку сока, разлил по бокалам.
О том, что в номере Мельника совершено убийство, Гуров подумал сразу, как только увидел стоявшего у двери Юдина. Почему может нервничать серьезный человек, да так, что готов оттолкнуть сотрудника милиции, но не дать ему переступить порог? Что еще могло быть за дверью, кроме трупа? Забавляются с девочками? Чушь. Разложили на столе валюту и золото? Как разложили, так и убрали, и не мандражировали бы у дверей. Значит, в номере находится нечто, что не должен видеть представитель власти и что быстро убрать нельзя. Применив силу, Гуров мог бы войти и выяснить все. Но, во-первых, можно ошибиться и напрасно испортить отношения с Юдиным, на которого у сыщика были иные планы. Во-вторых, если сотрудник милиции обнаружит труп, то обязан следовать закону и принимать меры, тогда специальное задание полковника Гурова летит к чертовой матери. И он решил отступить, но не удержался, заглянул в номер через окно. Однако еще по дороге к нему, на стене, сыщик увидел, что он не первый двигается столь необычным путем. Судя по оставленным следам, предшественник был в обуви на рифленой, узорчатой подошве и помогал себе острым крючком.
Заглянув в окно, сыщик увидел на полу женские волосы, темную лужу и спрыгнул. Анализ увиденного и выводы не представляли сложности. Ясно, не удалась одна попытка, предпримут другую, а только живой Мельник способен помочь в выполнении задуманного, и вот сыщик здесь и готов охранять руководителя банды от бандитов.
– Конечно, можно вас упрятать в одиночную камеру и оградить таким образом, – задумчиво произнес Гуров. – Но прокуратура нынче строга, больше семидесяти двух часов вас никто держать не будет. А ведь трое суток очень мало… Вы, думаю, хотите жить намного дольше.
Мельник не ответил, смотрел на равнодушно улыбающегося сыщика с неприязнью. Гуров пожал плечами, устроился в кресле удобнее, вытянул ноги, взял бокал с соком, вспомнил, что не видел, как Мельник открывал банку, и пить не стал: береженого бог бережет.
– А я решил, пугаешь, на пушку берешь, – сказал наконец Мельник. – Ты что же, меня охранять собрался? Может, сделаем проще, ты мне скажешь, кто за мной охотится, и я сам уберегусь?
– Не убережешься. – Гуров закурил. – Твои парни увезли покойницу, ты остался один.
– Я могу уехать, – быстро сказал Мельник. – Мы можем все вместе сесть в одну машину и уехать.
– Это вряд ли, – вздохнул Гуров.
– Почему?
– А я не пущу. Здесь человека убили. К утру, полагаю, прибудет прокуратура. И все должны оставаться на местах до ее прибытия.
Мельник налил себе виски, гостю не предложил, понимая, что тот пить не станет. Кто же за мной охотится, думал Гоги и вспоминал последние схватки, разборки, операции. Опасен и непредсказуем люберецкий беспредел. Они могут кого угодно замочить в драке, не признают никаких законов и авторитетов, но только они не станут выслеживать и преследовать. Да и Гоги Мельник им поперек горла не стоит. Значит, здесь они ни при чем. В последней разборке с Ростовом был пришит их пахан. Но Гоги считает, что его в суматохе пришили свои же…
Гуров прочитал о Мельнике десятки донесений и справок, видел множество фотографий и кинокадров, но живым имел счастье наблюдать его впервые. Днем сыщик к Гоги особенно не приглядывался, не было времени, сейчас же его оказалось предостаточно. Вот такой у меня противник, рассуждал Гуров, изучая пуговицу на жилетке Мельника и не поднимая глаз, чтобы не встречаться взглядом и не выдать своей неприязни. Необходимо найти в этом типе нечто человеческое, обыкновенное и мне понятное, тогда мне станет легче. Теоретически в каждом субъекте есть что-то хорошее, уговаривал себя Гуров, пытаясь вспомнить, что из прочитанного о Георгии Акимовиче Мельнике может ему помочь, но вспоминалось лишь мерзостное. Мы сами виноваты, думал Гуров. Расспрашивая о человеке, ищем в нем только дерьмо, нам его и выдают в полной мере. Ведь у него же есть или были папа, мама, чем-то он увлекался. Стоп. Я же знаю, что у него есть дочка, которую он любит. А мать девочки? А может, он вообще любит детей?
– Вы, кажется, хотели встретиться с моими товарищами, – сказал Мельник, поперхнувшись на последнем слове.
