Бронзовая Сирена - Юрий Яковлевич Иваниченко
Если просто испугался, запаниковал, — тогда бы захлебнулся. А вот — всплыл (значит, легкие полные воды), зубы сжаты так, что перекушен загубник.
Какое все-таки удивительное дело — жизнь! Чем больше разбираешься, тем большим чудом кажется, что все эти связи и взаимозависимости работают. Иногда еще как работают! Брали как-то одного зверюгу — он даже после трех автоматных очередей выжил; а потом, в камере смертников, зуммер услышал — и каюк! Инфаркт.
Я еще немного поработал на рации — оставил точные инструкции для утреннего запроса в Гидрофизический институт, — и взял журнал радиограмм.
Последние записи, как я и ожидал, — сообщения в Институт археологии Ериной и в мою контору — о несчастном случае. Есть здесь пара сомнительных моментов (почему — Ериной и почему так сразу: «несчастный случай»), но это — мелочи.
Предыдущие записи — интересного мало. Исходящие отчеты по работе, очень скупо, просьба переслать почту и продукты. Входящие — тоже сухо, язык канцелярский: «обратите особое внимание», «форсируйте», «держите под личным контролем». «Форсируйте работы в бухте Узкой» — только за август трижды. «Сообщайте о результатах работы в бухте Узкой» — тоже трижды. Подписано Ериной. Видимо, она у них вроде главного толкача.
Я выглянул из палатки и, разглядев неприкаянного Савелко, поманил его к себе.
Матвей все еще не возвращался. В воздухе плавало предощущение грозы. Да что предощущение: на темном северо-востоке раздражающе ярко змеились молнии.
Савелко внешне сплошное «не»: невысок, нестар, некрасив, неэнергичен… Похоже, и не слишком умен — хотя от слишком умной Марии у меня до сих пор на зубах скрипит. И не понравилось мне, как обшарил он взглядом командирскую палатку, едва просунув голову под полог.
— Смотрите, ничего ли я не поломал? — сказал я.
— Нет, почему же? — запротестовал Савелко, неловко усаживаясь на брезентовый стульчик, — это ваше право…
«Нет у меня такого права, — мысленно усмехнулся я, — и не дай Бог, чтоб отломилось». А вслух спросил:
— Почему вы так сосредоточились на раскопках в бухте Узкой или, как теперь ее лучше называть, в бухте Мистаки?
— Почему «сосредоточились»? Это самый перспективный участок.
— Первая значительная находка там сделана только вчера. Откуда же вы взяли, что «участок» такой «перспективный»?
Савелко поерзал, поводил в воздухе руками и наконец сообщил:
— Исходя из общих соображений. Самое удобное место для причаливания, там же наверняка были портовые сооружения…
— Мест для причаливания полно. И удобных в том числе. Что же, везде клады?
— Нет, но это же упрощенный взгляд. На самом деле надо учитывать ряд факторов: смещение береговой линии, коммуникации, расположение наземных построек…
— Подождите. Я так понял, что вы заранее вычислили: искать здесь, так?
— В принципе, так, — подтвердил Савелко, внезапно успокаиваясь, — только эту заслугу я не могу приписать себе. Самым заинтересованным был Георгий, он очень верил в подводную археологию. И это совпадало с мнением руководства института.
— А вас это, надо понимать, не слишком интересовало?
— Почему же? Работы в комплексе давали возможность реконструировать всю культурную систему. Такой подход сейчас общепризнан.
Почему он так резко успокоился? Наверное, решил, что на покойника и начальство можно валить все что угодно.
— Следовательно, вы просто исполнитель. Вам указывают место работы, и вы действуете в соответствии с инструкцией?
— Я не совсем понимаю, к чему вы ведете, — ответил Савелко, и глаза его забегали.
— У вас репутация очень прозорливого руководителя. Любая точка — удача.
Савелко вымученно улыбнулся:
— Если бы так. Четыре последних удачных сезона, к сожалению, не моя заслуга. Скорее, это Нина Тарасовна… И Георгий.
— Нина Тарасовна?
— Ну да, Ерина, замдиректора нашего института. Совершенно блестящее предвидение. Я, собственно, не в курсе ее метода, но результаты удивили всех.
— И Георгия?
— Нет, не думаю. Он же был ее ближайшим помощником. Скорее всего, знал заранее.
— Скорее всего?
— Видите ли, несмотря на… ну, скажем, вынужденно ограниченный круг общения, с ней мы разговаривали немного… И не обо всем.
— Может быть, Сербина или Макаров знают больше?
— Затрудняюсь сказать. Вряд ли. То, что касается Ериной, для него не было предметом обсуждения. Тем более со Светланой… Да, так что работы в бухте Узкой были запланированы заранее, и ответственным был Мистаки.
Последнюю фразу Савелко выговорил быстро и отчетливо, словно хотел акцентировать мое внимание именно на ней.
— Почему же Ерина понукала вас лично, — я раскрыл журнал радиограмм: — «форсировать работы в бухте Узкой»?
Савелко вдруг взмок, но после паузы все же ответил достаточно спокойно:
— Радиограммы адресовались мне, конечно. Я же руководитель. Но разговаривал не только я. Есть же и неформальная часть. Приглашали на переговоры всех… Ну, то есть тех, с кем конкретно хотели общаться. Это же у нас почти единственная связь… И не считается нарушением…
— Да… У вас многое не считается нарушением…
— О чем вы? — встрепенулся Дэ Ка.
Увы, это я еще для себя самого не сформулировал. Просто чувствую: что-то не так. И сказал наобум:
— К примеру, вы не доложили о такой важной находке.
— Как не доложил? — засуетился Дэ Ка. — Георгий вчера беседовал с Ниной Тарасовной… Только записать в журнал я позабыл. Знаете, как бывает: сначала отвлекся, а потом не до того было…
— А о чем они говорили?
— Точно не знаю, я выходил… Но если это важно, то можно спросить у Нины Тарасовны.
— Сейчас?
— Нет, она: наверное уже дома, но завтра… Возможно, она сюда прибудет. А в поисковый журнал находку внесли. И очень оживленно обсуждали…
«Так оживленно, что в результате Георгий лишился жизни», — чуть не ляпнул я. Но сдержался. И перебрался в центр лагеря, к костру и приемнику.
Гроза подкатывала все ближе, бедный транзистор трещал, превращая музыку в нечто непотребное… Вчера тоже была гроза, и наверное, в рации тоже трещало и завывало, пока Георгий докладывал своей патронессе о Сирене, этом бронзовом подтверждении правильности ее таинственного метода.
Ерина… Нет, не припоминаю. Хотя какой-то Ерин, помимо всем известного генерала, фигурировал. Нет, не в деле… У трупа множественные разрывы капилляров. Наверное, Георгий испытывал боль. Хотя это не смертельно. И гидромолот, если он был, — тоже не смертельный… И в крови никаких особых признаков яда не обнаружено. А какой-то зуммер прозвонил, и Георгий увидел свою смерть. И умер в ужасе. И не верю я, совершенно не верю, что Георгий в самом деле настаивал, чтобы
