В. ван Эмландт - Коварный лед
— Алло, Биллем! Прибыло подкрепление?
— Три человека, менеер Ван Хаутем.
— Одного — на смену Дейкеме в садовую часть дома. А Дейкема пусть оденется и сейчас же придет сюда.
— Слушаюсь, менеер!
Ван Хаутем направил фонарь вниз и осветил оштукатуренные стены шахты и пол. Царапины на стенах говорили о том, что шахтой пользовались весьма часто, а на деревянных балках, где он стоял, были заметны мокрые следы ног. Вероятно, их оставил Рулофс, когда возвращался домой. На плитках пола виднелось какое-то цветное пятнышко. Комиссар спустился с помоста и, акробатически согнувшись, поднял большую темно-синюю пуговицу, на которой еще болтались обрывки ниток. По всей вероятности, от дамского пальто. На плаще Рулофса пуговицы были темно-коричневые. Ван Хаутем опустил пуговицу в карман и пролез обратно в подвал. Вошел Дейкема, одетый по-уличному.
— Куда ведет этот выход, менеер Рулофс? — спросил комиссар.
— В подсобное помещение в цокольном этаже на Кейзерсграхт. Около мастерской. Дверь на улицу не закрывается. Три ступеньки ниже тротуара. Детская забава для тренированного человека.
— Слышишь, Дейкема? Посмотри сам, нет ли там чего-нибудь полезного для нас. А этот люк мы за тобой закроем. Вернешься через Регюлирсграхт.
Комиссар стряхнул пыль с брюк и рукавов.
— Пойдемте теперь к вам, менеер Рулофс. Ван Хохфелдт, ты идешь со мной. Старинг! Поставь одного человека у лестницы в подвал, у двери в кухню. Тогда он присмотрит за тем и за другим.
Ван Хаутем расстроился. Он упрекал себя за то, что не догадался — неблагоприятные условия не оправдание, — что за глухим забором, увитым плющом, который так и рвался на ветру, есть проход к дому. И вот результат — проморгали еще один вход в пансион, не вели за ним наблюдения. Может быть, так произошло из-за болтовни о его медиумических способностях и об этом Отто. Фидлер уверял, что уличная дверь — единственный вход в пансион, и он как дурак поверил на слово. Ладно, сделанного все равно не воротишь. И нет никакого смысла расстраиваться и отвлекаться из-за этого.
Когда они пришли в номер Рулофса, трубка опять появилась на свет, и Ван Хаутем, улыбаясь, оглядел царивший в комнате хаос. На столе, на стульях и даже на кровати и на полу валялись эскизы и книги, а на подставках в ряд стояли разных размеров глиняные фигуры, покрытые мокрыми тряпками. Под лампой на середине стола красовалась гипсовая отливка женской головки с дерзко вздернутым носиком и лукаво поглядывала на Ван Хаутема. Скульптор бросил шляпу и плащ в угол и открыл стенной шкафчик.
— Как насчет рюмочки? — гостеприимно спросил он. — Уже довольно поздно…
— Сейчас не время для шуток, менеер Рулофс, — строго перебил его комиссар. — Сегодня ночью кто-то проник в дом, ранил вашего соседа в четвертом номере и скрылся. Наша задача — как можно быстрей расследовать этот инцидент, и нам необходима помощь всех обитателей пансиона. Фидлер сказал мне вечером, что все постояльцы уже дома. Когда вы покинули пансион?
— Около половины десятого. Вы только что своими глазами видели мой личный выход, а значит, можете судить, что для ловкого парня вроде меня войти и выйти отсюда — плевое дело. Дверь на служебную лестницу совсем рядом с моей, а движение в наших коридорах, уж конечно, не такое, как на Калверстраат в субботний полдень. Я просто дожидаюсь, когда все здесь утихомирятся, а Бас, Лена и кухарка выпьют свой вечерний кофе — это видно из моего окна, если встать на стул, — и тогда presto[15] из двери в дверь, вниз по лестнице и навстречу свободе. Ну как?
— Прекрасно. Оставим открытым вопрос, порядочно ли это по отношению к Фидлеру, но состава преступления здесь нет. Когда вы уходили, люк был закрыт?
— Герметически!
— Эверт, служебная машина, в которой прибыли наши люди, стоит у подъезда. Съезди ка с менеером Рулофсом туда, где он развлекался сегодня вечером, опроси людей, с которыми он был, и установи, насколько неопровержимо его алиби. С половины десятого до половины первого.
Давясь от смеха, Рулофс рухнул прямо на бумаги и книги, валявшиеся на кровати.
— О, что за ночь, что за ночь! Вы, верно, еще не женаты, Эверт, а? Вот это здорово, потому что вас ожидают сюрпризы. Ведь нам придется испортить ночной отдых не одной девочке; по мне-то не заметно, а вот кое-кто из них был изрядно навеселе, когда мы расстались. Я ваши полицейские штучки отлично знаю, и, стало быть, моим друзьям и подружкам придется расплачиваться за свои грешки без моей помощи. Представляю, как спустя много лет вы — главный комиссар на пенсии, — грея у камина свои ревматические суставы, с задумчивой улыбкой будете вспоминать этот поход, в который мы сейчас отправляемся. Вы что же, действительно не хотите на дорожку пропустить рюмочку? Н-да, ничего не поделаешь…
— Не теряй времени, Эверт! Чем скорей вы вернетесь, тем лучше.
Ван Хаутем с трудом удержался, чтобы не засмеяться вместе с Рулофсом, который, напевая вполголоса, выуживал из угла свой плащ.
— Когда мы должны вернуться, папочка? — спросил скульптор, обняв Ван Хохфелдта за талию. Потом он отпустил Эверта, козырьком поднес руку к глазам и внимательно посмотрел в лицо комиссару. — Когда у вас найдется время, я охотно вылеплю вашу голову. Лицо строгое, но не высокомерное, дружелюбное, но не бесхарактерное… Пойдем, Эверт, пока папочка не рассердился и не оставил нас дома!
Оставшись один, Ван Хаутем внимательно рассмотрел пуговицу от пальто. Отрывочные мысли одна за другой мелькали у него в голове. Вечером 30 ноября Фрюкберг увидел в столовой новую постоялицу, фройляйн Мигль. Расспрашивал о ней Фидлера. А ночью собрал чемоданы и спозаранку исчез навсегда, еще до того, как другие проснулись. Вероятно, швейцарка смогла бы все это объяснить. Пуговица опять исчезла в кармане комиссара, и он направился к третьему номеру. Туда, в заднюю половину дома, он взял с собой Старинга, курившего сигарету в коридоре бельэтажа.
Поднимаясь с помощником по лестнице, Ван Хаутем вновь обратил внимание, что Фидлер не скупился на затраты, чтобы обеспечить в своем пансионе тишину и покой. Здесь тоже лежал ковер в палец толщиной и поглощал все звуки. В таком доме ночным ворам было бы куда как вольготно! — подумал Ван Хаутем. Даже на служебной лестнице шаги заглушала кокосовая циновка. Он ничего не слышал и тогда, когда сам, тоже бесшумно, спешил из комнаты Ивера к Терборгу. А между тем именно в это время преступник или прятался в своем убежище в доме, или направлялся к подвальному люку.
В просторном коридоре у третьего номера Ван Хаутем осторожно проверил три двери с левой стороны. Первая была на замке — камера хранения багажа, как сказал Фидлер днем, во время обхода здания. За второй дверью крутая лесенка вела к люку, через который можно было попасть на плоскую крышу задней половины дома. За третьей дверью находились ванная комната и туалет. Просунув голову в дверь и осветив карманным фонарем помещение, комиссар на миг затаил дыхание, чтобы определить, откуда доносится какой-то неприятный, завывающий звук. Нашел: ток воздуха от вентилятора, выходящего на плоскую крышу. Странно, подумал Ван Хаутем, изо всех сил стараются заглушить звуки, исходящие от людей, а сам домишко точь-в-точь сборный пункт всяких жутковатых акустических сюрпризов. Не удивительно, что Отто не хочет отсюда уходить!
Он тихонько постучал в дверь третьего номера. Внутри было тихо. Направив свет фонаря в замочную скважину, он увидел, что в замке торчит ключ. Комиссар постучал опять. В комнате по-прежнему никто не шевелился. Взглядом предупредив Старинга, Ван Хаутем выключил свет. Нажал старомодную дверную ручку — убедился, что дверь не заперта. Снаружи в комнату проникал слабый свет. На двух высоких окнах шторы были задернуты, а на третьем — прямо против двери — откинуты. Комиссар со Старингом скользнули внутрь. Здесь тоже лежал толстый ковер.
— Задерни шторы, а я пока включу свет.
Темная тень помощника неслышно метнулась к окну. Когда под потолком загорелась трехрожковая люстра, они увидели, что хозяйка комнаты отсутствует. Постель не была смята. Шелковое покрывало без единой складки, в ногах сложенная пижама цвета сомон. Ван Хаутем закрыл дверь, сел на стул и обвел комнату испытующим взглядом.
У кровати стояла пара дамских домашних туфель, отороченных мехом, но уличной обуви не было видно. Нигде не валялись ни платья, ни другие вещи, и на вешалке, за откинутой гардиной, висело не пальто, а пестрое кимоно. Похоже, что фройляйн, так же как Рулофс, не очень-то придерживалась правил внутреннего распорядка в этом доме и без ведома Фидлера — он уверял, что она легла спать, — ушла на ночную прогулку. На столе лежал обломок кирпича величиной с кулак. Старинг с живейшим интересом принялся изучать его, но вскоре выпрямился, все еще держа в руках лупу, и отрицательно покачал головой. Нет, это не орудие преступления, жертвой которого пал Терборг. Помощник комиссара завернул кирпич в бумагу, лежавшую на каминной полке, и с трудом затолкал в карман.
