Фридрих Незнанский - Черные волки, или Важняк под прицелом
Апостол покачал головой:
— Нет, Мельник. Я говорю не про язык силы. Я говорю про язык веры. — Он помолчал несколько секунд и затем, улыбнувшись, сказал таким тоном, словно речь шла о чем-то само собой разумеющемся: — Мы примем ислам.
8
Прошло не меньше минуты, прежде чем Штырь и Мельник пришли в себя.
— Че-то я не понял, — протянул Штырь, — ты прикалываешься, что ли?
— А разве похоже, что я прикалываюсь? — поинтересовался Апостол с холодком в голосе.
Штырь пристально на него посмотрел. Перевел взгляд на Борового и спросил:
— Че это за приколы, Боров? Может, я тупой и чего-то не догоняю?
— Да, Боров, разъясни, — попросил сбитый с толку Мельник. — Какой, на хрен, ислам? Зачем он нам?
— А вы пошевелите мозгами, — сухо сказал парням Боровой. — Для наших акций нам нужны люди. Смертники. Так?.. Так. Но смертников у нас нет. А у черномазых этого добра навалом. Вот мы и попросим их поделиться.
— Но брататься с черными — это западло, — гнул свое Штырь.
— Западло? — Боровой усмехнулся. — Хорошо, убедил. Значит, смертником будешь ты. Идет?
— А я не боюсь смерти, — сказал Штырь. — Надо будет умереть — умру.
Боровой смерил Штыря долгим, внимательным взглядом.
— Верю, — сказал он наконец. — Если понадобится, ты умрешь без страха. Но я не хочу, чтобы ты умирал. Ты нам нужен. Ты нужен нашей бригаде. Нужен нашему общему делу.
— Громко говоришь, — усмехнулся Штырь.
— Говорю то, что думаю, — сказал Боровой. Штырь подумал и махнул рукой:
— Ладно. Черт с вами. Сделаю как вы скажете. На этот раз переглянулись Апостол и Боровой.
— Вот и хорошо, — сказал Боровой. — Слышь, Мельник, у нас с Апостолом к тебе есть разговор.
Мельник слегка напрягся.
— Че за разговор? — настороженно спросил он.
— Ты готов пойти на жертвы ради нашего общего дела?
— Конечно.
— На любые? Мельник дернул худой щекой.
— На любые. Скажешь сделать обрезание — сделаю. Но при условии, что это поможет нашему делу.
— Хорошо, — сказал Боровой. — У тебя, кажется, умерла бабка?
— Угу. Врезала дуба в конце прошлого года, — ответил Мельник.
— И она оставила тебе в наследство квартиру?
— Ну да, оставила. А что?
— Хорошая квартира?
Мельник пожал тощими плечами:
— Нормальная. А чего тебе далась моя квартира?
— Для осуществления акций нам понадобятся деньги, — сухо сказал Боровой.
— Я в курсе, — кивнул Мельник. — Для этого мы и платим членские взносы. По пятьсот рубликов каждый месяц выкладываю на общее дело. — Мельник пробежал глазами по лицам товарищей. — Собираетесь повысить взносы? — спросил он.
Боровой покачал головой:
— Нет. Ты продашь бабкину квартиру, а деньги внесешь в общую кассу организации.
Мельник вытаращил на Борового глаза, затем судорожно сглотнул слюну и спросил слегка севшим голосом:
— Продать квартиру? Но…
— Что? — резко и холодно произнес Боров, вперив недобрые глаза в худое, мышиное личико Мельника.
— Да… ничего. — Мельник снова сглотнул слюну и отвел взгляд. — Просто я хотел спросить… это необходимо, чтобы я ее продавал?
— Нам нужны деньги на акции.
— И на закупку оружия, — добавил молчавший до сих пор Апостол. — Или ты считаешь, что мы должны вести борьбу голыми руками?
Апостол и Боров пристально смотрели на Мельника, и он сжался под их взглядами.
— Да я не против, — плаксиво произнес он. — Я просто не ожидал. Берите хату, хоть сейчас. Хотите, ключи отдам?
— Кстати, — произнес Штырь, с огромным интересом наблюдавший за разговором, — если нужно продать быстро, у меня есть знакомый риэлтер. Он и за сделку возьмет недорого. Позвонить ему?
— Позвони, — сказал Боровой. Затем снова посмотрел на Мельника тяжелым взглядом и добавил: — Если, конечно, Мельник не против. Это пока еще его квартира.
— Да не против я! — истерично воскликнул Мельник. — Я же понимаю: главное для нас — это борьба.
Взгляд Борового смягчился.
— Я знал, что ты настоящий «черный волк», Мельник, — спокойно и даже ласково произнес он. — И я рад, что в тебе не ошибся.
9
Антон Боровой тщательно зачесал волосы назад и вгляделся в свое отражение. Подтянутое, мускулистое тело, на правом плече и груди — шрамы от сведенных татуировок. Лицо худое, с тонкими губами и глубоко упрятанными под брови маленькими темными глазами. Так мог бы выглядеть злодей из какого-нибудь голливудского блокбастера.
Антон растянул тонкие губы в улыбку, и на лице появилось иронично-зловещее выражение. Да, физиономия что надо. Недаром черномазые так съеживаются, когда случайно встречаются с ним взглядом. Чуют, мрази, опасность.
Антон надел свежую футболку и джинсы. Подумал — и добавил к футболке вельветовый пиджак. Затем придирчиво оглядел свою внешность в зеркале. Обычный московский парень — может быть, студент, а может — молодой специалист какой-нибудь небольшой, но успешной фирмы. Светлая челка упала на глаза, и Антон небрежным движением откинул ее со лба.
Еще год назад он выглядел совершенно иначе. Не был ни этой бабской прически, ни этого идиотского пиджака, ни этих «педерастических» светло-голубых джинсов. Колючий ежик волос, черная куртка, черные штаны и ботинки на шнуровке. Униформа настоящего «черного волка», прячущая под собой тренированное тело, готовое и к боли, и к испытаниям и, словно высшим отличительным знаком, украшенное свастикой. Справа, прямо у сердца. А на левом плече — летящий ворон, сжимающий в когтях такую же свастику, только поменьше.
Прикид пришлось поменять, внешность изменить, а татуировки — безжалостно свести. Татуировок было особенно жалко. Их делал настоящий мастер. И не просто мастер, а человек высочайшей духовной закалки. Человек, который отдал жизнь за идею.
Антон прижал кулак к сердцу, а затем резко выбросил его вперед в приветственном жесте и глухо проговорил:
— Белая раса!
* * *— Чмо черномазое, — презрительно проговорил, глядя вслед негру, Штырь.
— Тише ты, — процедил сквозь зубы Боровой. — Я тебе сколько раз говорил — мы не должны выпячиваться. Нужно выглядеть, как все.
— Да че со мной не так-то? — Штырь наклонил голову и оглядел себя. Снова поднял взгляд на Борового и недоуменно проговорил: — Все, как у тебя.
— Я не про одежду. Базар надо фильтровать. Это здесь ты свой, а там ты среди врагов, понял? Каждый, кто не с нами, — потенциальный враг. Запомни: никаких радикальных высказываний. Чтобы осуществить задуманное, нам нужна четкая, отлаженная схема действий. И поведение на людях входит в эту схему.
— Да ладно, ладно. Я понял.
— Ты от всех татуировок избавился?
— Сам ведь знаешь, что от всех.
— А на затылке?
— Да кто там увидит! У меня ж прическа, как у педрилы. Скоро волосы до жопы дорастут. Шифруюсь, блин, как Штирлиц.
Боровой поморщился.
«С какими кретинами приходится работать, — неприязненно подумал он. — Ну, ничего. Они — расходный материал. За ними придут другие — умные, образованные. Вот тогда и посмотрим, чья возьмет».
Мимо прошел индус. Боровой, по старой привычке, от которой никак не мог отделаться, проследил за ним взглядом, но тут же одернул себя — «не смотри». В груди глухо рокотнула ярость, и Антону пришлось здорово постараться, чтобы взять себя в руки.
Штырь ухмыльнулся.
— А это как называется? — насмешливо поинтересовался он.
— Что?
— Да вот это — как ты глазами на черного зыркнул. Будь я на его месте — я бы обосрался от страха. А еще на меня наезжаешь.
Антон пристально посмотрел на Штыря — тот мгновенно согнал с лица ухмылку.
— Ты уточнил место и время встречи? — сухо спросил Антон.
Штырь кивнул:
— Да. Сегодня в девять вечера, в хибаре возле скапища.
— Не скапища, а капища. Я же тебе объяснял — это у них что-то вроде алтаря.
— Да мне один хрен, — пожал плечами Штырь.
— Ты должен уважать веру наших предков.
— Да я уважаю. Только понять не могу, на хрена вообще какая-то вера нужна? Перун-мерун. Сказочки все это. Вот у нас — дело. Святое дело! Правда ведь, Боров?
— Правда. Только ты поменьше языком трепи.
Батя — высокий, широкоплечий, русобородый — в длиннополой рубахе, перепоясанной веревкой, взглянул на Борового сверху вниз и прогудел:
— Обожди здесь, в сенях. Мне нужно договорить с гостем. Я оставлю дверь открытой, можешь послушать. Тебе это тоже будет полезно.
Он вернулся в «горницу» (так он называл небольшую комнатку со стенами, обшитыми драным рубероидом) и уселся на самодельный широкий стул. Собеседника Бати Боровой отсюда не видел, но по интонации голоса догадался, что это журналист.
