Николай Леонов - Пир во время чумы
Николай тут только и заметил, что сам ботинки не снял, наследил в чистейшей горнице. Он расшнуровал обувку, отнес к дверям, почувствовал на себе недобрый взгляд вошедшего, вернулся обратно.
– Леший, запомни раба божьего Николая, – твердо произнес Мефодий. – Скажи людям: я его под свою руку взял. Кстати, Николушка, ты и пушку отдай, в доме держать не принято.
Николай вытащил из-за ремня «ТТ», выщелкнул обойму, положил рядом с подушкой. Взгляд Лешего мгновенно изменился, он кивнул и обронил:
– Слушаю, Сапсан.
– Сейчас же найди Тюрю, скажи, его пацаны беспредельничают. Даю сутки. Не разберется – всех опетушим, его самого первого. Иди. – И обратился к Николаю: – Передай Катерине, чтобы на стол накрывала и костюм мне подала, я встану.
Ели картошку с селедкой, пили самогон, на удивление вкусный и пахнущий свежими яблоками. Потом Катерина принесла крынку горячего топленого молока. Николай удивился, потому что после спиртного молоко никогда не пил, однако, следуя примеру Мефодия, попробовал и с удовольствием осушил две большие кружки.
Хозяин, молчавший во время трапезы, неожиданно улыбнулся и сказал Николаю, кивнув на крынку:
– Утром мужиком встанешь. Спасибо тебе, Никола, и спокойной ночи. Екатерина, проводи.
– Спасибо за хлеб-соль, спокойной ночи, Мефодий! – Николай поклонился и пошел за женщиной на второй этаж.
Комната была опять же большая и чистая, а тахта широкая.
– Спасибо, Николай, спи, ежели сумеешь, – сказала Катерина и тихо вышла.
Только тогда Николай заметил, что в комнате не один. У окна стояла девица, рисовала пальцем на запотевшем стекле.
– Привет! – Николай несколько растерялся. И хотя женщин в его жизни было немало, но всякий раз, имея с ними дело, он был пьян, и ни одна ему не запомнилась. – Ты чего здесь делаешь?
Девица повернулась спиной к окну, и Николай смог ее рассмотреть. Была она статная, грудастая, с лицом чистым, ненамазанным.
– Ты, Николай, чувствую, и нецелованный, – сказала она, лениво растягивая слова.
Он почесал в затылке, усмехнулся и смело ответил:
– Пожалуй, и так. Тебя как зовут?
– Хитрым именем Настя, – ответила девушка. – В койку пустишь?
– Места хватит, ложись. – Он быстро разделся и нырнул в постель, стесняясь своих грязных ног.
Настя собралась было рубашку снять, но глянула на Николая, погасила свет и легла рядом.
Проснулся Николай оттого, что кто-то водил пальцем по его лицу. Он поймал руку, открыл глаза, увидел темный разлет бровей, серьезные глаза, открыл было рот, но Настя прикрыла его ладошкой, сказала:
– Подымайся, хозяин не любит, когда долго спят, а уже седьмой час.
Николай выскочил из постели, мгновенно оделся – и Суворовское, и зона приучили его не медлить, – прыгнув через пролет, потом другой, оказался в горнице.
Екатерина раскладывала по тарелкам вчерашнюю картошку и свеженарезанную селедку. Четверть самогона на столе сменили фырчавший самовар и плошка с медом.
– С добрым утром, приятного аппетита, – сказал Николай, сел напротив Мефодия.
Тот зыркнул из-под насупленных бровей.
– Долго спишь, – упрекнул он.
– Так если б Настя не разбудила, я бы еще часа четыре придавил, – признался Николай.
– Ты всегда правду говоришь? – спросил Мефодий.
– Если другому человеку не во вред, так говорю, – сказал Николай.
Мефодий был явно недоволен. Екатерина за его спиной перекрестилась, вздохнула.
– Так что мне с тобой делать прикажешь? – Мефодий толкнул Николаю чашку чая, расплескал половину. – Катерина, ты праведников в доме видела?
– Переночевал – пусть идет, – глухо ответила женщина.
– Дура баба. Куда идет? Ему дорога только обратно в зону. – Мефодий потер небритые щеки, поморщился. – Почему небритого к столу пустила? А малый босой, неумытый. У нас хата или барак? Ты хозяйка или подавальщица?
– Официантка, – подсказал Николай.
– Тебя спрашивали? – Мефодий сверкнул глазами.
Николай молча поднялся, сел на скамью, обулся, снял с крючка свою куртку, сказал:
– Спасибо за ночлег, пистолет следует отдать, у меня другого нет.
Мефодий облокотился на стол, подпер ладонью голову, посмотрел задумчиво, вздохнул и жалостливо произнес:
– Ну, спрашивается, мне такое нужно?
– Тебе нужно, Коню не в масть, пусть уходит, – решительно заявила Катерина. – Он еще молодой, у него вся жизнь впереди.
– Кончай базар! – Мефодий шарахнул кулаком по столу. – Баба, молчи! А ты, сявка, исповедуйся!
– Меня Николаем зовут, я к тебе в гости не напрашивался. Отдай пушку, я пошел.
«ТТ» брякнулся на стол, одновременно в здоровом кулаке Мефодия образовался «наган».
– Ты пацанов пугай, авторитет, – спокойно сказал Николай, забирая свой «ТТ» и поворачиваясь к хозяину спиной. – Деньги за харчи и самогон, как обустроюсь, занесу.
Ударил выстрел, пуля впилась в дверной косяк. Николай обернулся, сунул пистолет в карман, презрительно бросил:
– Ты, Сапсан, еще и стрелять не умеешь.
Мефодий швырнул «наган» в спину упрямого парня, попал в плечо. Катерина, от которой трудно было ожидать такой прыти, кинулась к Николаю, крепко обняла его, усадила на стул.
– Поешь, дурень, и не выкаблучивайся в доме, тут разных видали, не удивишь.
Не зная почему, Николай взял вилку, размял картошку, подцепил кусок сельди, аккуратно обобрал кости, съел с аппетитом, запил чаем.
– Биография у меня нехитрая. Из дома ушел после восьмого, устроили меня в Суворовское, там кантовался, экзаменов не сдавал, но аттестат мне почему-то выдали. Неродной отец у меня большой «бугор». Армию отслужил нормально, всего два раза в карцере побывал. Забыл, год с малолетками сидел, между училищем и армией. Судимость с меня сняли, потому и в армию взяли. После армии в институт пошел, на жратву подворовывал по мелочи, участковый знал, но не трогал, воспитывал меня. Институт бросил. Так год за годом и шел. Потом кореша дамочку в парке грабанули, а я женщин обижать не могу – стоял в стороне. Подъехала «канарейка», кореша брызнули, я дамочке сумку подал, меня в железо – и в околоток, и два года за соучастие. Полтора отсидел, по амнистии вышел.
– В зоне кем был? – спросил Мефодий.
– Мужиком, но у параши не спал, – ответил Николай. – Два года кантуюсь, не хочу в Москву ехать, матушке кланяться, а жилья нет, паспорта, прописки не дают.
– Не ври, пошел бы на завод, дали бы паспорт, прописали бы в общежитии, – сказал Мефодий.
– На завод не хочу – корячиться за копейки подсобником. Не по мне.
– Откуда пистолет? – спросил Мефодий.
– Неделю назад в другом городе меня какие-то пацаны в парке прихватили, я только в палатке бутылку водки взял…
– Украл!
– Я сказал «взял». Кража – это тайное хищение, а я зашел в палатку и на глазах у хозяина Абрека взял бутылку, два «Сникерса» и ушел. Тут эта шушера и подкатила, один пистолетиком в рыло тыкал. Честно сказать, я думал, что газовый. Ну, я руку ему подвернул, пистолет забрал, другому в лоб ногой двинул, они и разбежались. Так и живу. Баба одна меня своим дружкам в компанию прочила. Посидел я с ними вечером, послушал их разговор – тоска. Водка, телки, тачки. Я понимаю, что не о театрах же им говорить, но ведь деньги тоже с умом надо взять. А так, как говорится, одна извилина, и та тухлая. И трезвыми не бывают, и в компании у них кто громче говорит, тот главный, словно менты и агентуры не имеют. Словом, Мефодий, не годится мне такое, два дня пьянки – и верная тюрьма. Честно скажу, некоторым зона в кайф, а мне так поперек. Я нынче на дело пойду, но только на свое и со своими, никак иначе. Я не фраер, Мефодий. Мне много не надо. Извини, если обижу, меня воры в законе тоже не устраивают. Я не против картошки с селедкой, только не каждый же день. И костюм хочу нормальный иметь, и машину неворованную, и собственный дом, и девчонку свою, а не общую – я человек чистоплотный. Если кому платить требуется, я не возражаю, но по совести.
Чем дальше говорил Николай, тем с большим интересом смотрел на него Мефодий, в конце даже улыбаться начал, так, смеясь, и спросил:
– А ты случаем не коммуняка?
– Я, как и они, случаем вор. Только они чужими руками воруют, а я хочу своими, – ответил Николай.
– Ты хочешь в сильную группировку, – уверенно сказал Мефодий.
– Нет, я желаю создать собственную группировку, и чтобы каждого человека я знал, отвечал за него, а он за меня под пули пошел, – убежденно проговорил Николай.
– Я историю плохо знаю, но в двадцатых годах вроде бы существовали Щорс, Котовский, Чапаев, – сказал Мефодий.
– Мне политика и такой размах ни к чему, те времена канули в Лету, хочу мобильную организованную группу бандитов, людей современных, образованных, по возможности честных. – Понимая, что хочет чего-то недостижимого, Николай улыбнулся.
– Человека расстрелять в упор можешь? – прищурился Мефодий.
– За дело смогу, – ответил Николай.
– А дело, не дело, единолично решать будешь?
