Просто ненависть - Эван Хантер
— Да. Но это еще не все. Я думаю, именно он убил таксистов.
— Что-то я не понимаю, — протянул Карелла. — С чего это вдруг один мусульманин станет убивать других мус…
— Но он никакой не мусульманин! Разве я говорил, что он мусульманин?
— Вы сказали, что он человек другой веры и…
— Католик. Он католик.
Детективы вновь переглянулись.
— Так, давайте-ка разберемся, — вздохнул Карелла. — Вы считаете, что этот парнишка… Кстати, сколько ему?
— Восемнадцать. Ну, может, девятнадцать. Не больше.
— И вы считаете, он разозлился на вас из-за того, что вы отказались пойти к отцу Ребекки и замолвить за него словечко, так?
— Да, именно так.
— И тогда он начал посылать вам сообщения и пытался поджечь ваш храм…
— Именно.
— Мало того, он еще убил и тех таксистов-мусульман?
— Да.
— Но зачем ему это? Убивать мусульман, я имею в виду?
— Чтоб отомстить.
— Кому?
— Мне, конечно. И еще Сэмюэлу Шварцу. И Ребекке. Всему еврейскому населению города.
— Но при чем тут убийства этих двух…
— Маген Давид, — перебил его раввин.
— Звезда Давида, — перевел Мейер.
— Она была нарисована на ветровом стекле, — продолжил раввин. — Чтобы люди подумали: это евреи виновны в убийстве. Чтобы настроить все мусульманское население против евреев. И посеять между нами ненависть и рознь. А это приведет к новым убийствам. Вот зачем.
Детективы молчали, обдумывая услышанное.
— Скажите, а этот парнишка, случайно, не сообщил вам своего имени? — наконец подал голос Мейер.
Энтони Инверни заявил детективам, мол, он не хочет, чтобы его называли Тони.
— Словно я итальяшка какой-нибудь. — Он презрительно сморщился. — Мои дед с бабкой родились здесь, мои родители родились здесь, и я сестрой тоже, мы американцы. А стоит назвать меня Тони, и я автоматически превращаюсь в итальянца. Лично я смотрю на это так: итальянцы — люди, которые родились в Италии и живут в Италии, а те, кто родился здесь и живет здесь, уже американцы. И никакие мы не италоамериканцы. Потому как италоамериканцы — это люди, что приехали сюда из Италии и получили американское гражданство. Так что не надо называть меня Тони, о'кей?
Этот девятнадцатилетний паренек с кудрявыми черными волосами, оливкового цвета кожей и темнокарими глазами сидел на ступеньках своего дома на Мёрчент-стрит, что неподалеку от университета Рэмси. Обхватил руками колени, смотрел на закат и больше всего походил в эту минуту на библейского еврея из Древнего мира на пороге убогой глинобитной хижины. Однако раввин Коэн распознал в нем гоя с первой же секунды.
— Да кто здесь называет тебя Тони? — удивленно спросил Карелла.
— Вы хотели назвать. И я это почувствовал.
Называть подозреваемого просто по имени — излюбленный классический прием копов, но Карелла не собирался практиковать его сейчас. Он был согласен с ним в том, что все многочисленные американцы иностранного происхождения принадлежат единой великой нации и вправе подписаться под словами «Вместе мы выстоим». Но отца Кареллы тоже звали Энтони. И сам старик называл себя Тони.
— А как ты хочешь, чтобы мы тебя называли? — спросил он.
— Энтони. Довольно распространенное имя среди британцев. Знаете, я решил, как только закончу колледж, сменю фамилию на Винтерс. Энтони Винтерс. С таким именем, Энтони Винтерс, вполне можно стать премьер-министром Англии. Кстати, в переводе с итальянского «Инверни» как раз это и означает. «Винтерс».
— А в каком колледже ты учишься, Энтони? — продолжал расспрашивать паренька Карелла.
— Да здесь, неподалеку. — Он кивнул на виднеющиеся чуть поодаль башни. — В Рэмли.
— Небось учишься на премьер-министра? — улыбнулся Мейер.
— Нет, на писателя. Энтони Винтерс. Тоже неплохо звучит, для писателя.
— Просто здорово, — поддакнул Мейер. — Энтони Винтерс... — нараспев произнес он. — Отличное имя для писателя. С нетерпением будем ждать твоих книг.
— А пока что, — перебил его Карелла, — расскажи-ка нам о своем маленьком столкновении с раввином Коэном.
— Каком еще столкновении?
— Он считает, что грубо отшил тебя.
— Так и есть. Ну скажите, неужели он не мог сходить к папаше Бекки и замолвить за меня словечко? Я круглый отличник, внесен в список декана. Я что, пария какой-то? Вам известно, что означает это слово, «пария»?
Мейер счел это чисто риторическим вопросом.
— Я даже не католик, и уж тем более не пария, — закипая, продолжал Энтони. — Я ушел из церкви ровно в ту же минуту, как только понял, какую лапшу они вешают на уши людям. Неужели я должен верить в то, что дева, девственница, могла родить? Причем не кого-нибудь, а сына Божьего? Напоминает древнегреческие сказки, вам не кажется? Все их боги постоянно вмешивались в дела людей. Господи, ну и мутота!
— Так, значит, ты сильно на него обиделся? — не отставал Карелла.
— Достаточно. Но видели бы вы Бекки! Когда я пересказал ей слова раввина, она заявила, что пойдет и просто убьет его!
— Так ты по-прежнему встречаешься с ней?
— Конечно! Еще бы нам не встречаться! Ведь мы собираемся пожениться. А вы как думали? Что этот ее фанатик-отец сможет нас остановить? Неужели раввин Коэн сможет нас остановить? У нас любовь!
«Любовь — это хорошо, просто прекрасно, — подумал Мейер. — Но не ты ли убил тех двух таксистов, как утверждает старый добрый ребе?»
— Интернетом пользуешься? — спросил он.
— Конечно.
— И-мейлы доводилось отправлять?
— Да мы с Бекки в основном и переписываемся по электронной почте. Звонить ей нельзя, потому что стоит ее папаше заслышать мой голос, он тут же вешает трубку. Мать у нее получше, по крайней мере подзывает к телефону.
— А ты когда-нибудь отправлял е-мейл раввину Коэну?
— Нет. А на кой хрен? К чему мне посылать е-мейл этому коз.
— Вообще-то целых три послания.
— Нет. Какие такие послания?
— Там было всего три слова. «Смерть всем евреям», — сказал Мейер.
— Знаете, это просто смешно! — воскликнул Энтони. — Я люблю еврейскую девушку! Я собираюсь жениться на этой самой еврейской девушке!
— А прошлой ночью ты, случайно, не был возле синагоги раввина Коэна? — спросил Карелла.
— Нет. А что я там потерял?
— Не ты ли, случайно, бросил вчера в
