Люси Монро - Уроки музыки и любви
Ее вопрос позабавил Нео. А ведь ему следовало бы разозлиться. Он отменил все свои совещания и освободил себя от дел – впервые за многие годы. Он мог бы сейчас работать, но он решил посвятить свое время Кассандре.
– Я хочу, чтобы ты была счастлива.
– А почему тебя волнует, буду ли я счастлива или нет?
– Не знаю, но я хочу. Можешь объяснять это дружескими чувствами, которые я испытываю к тебе.
Она вздохнула, и на лице ее отразилась скорее горечь, чем досада.
– Дело в том, что у меня тоже есть обязательство, Нео. Мой следующий альбом не выйдет сам по себе, без моего участия. Но я не могу работать над ним, когда незнакомые люди терзают мой дом.
– Значит, мы оба получили неожиданный перерыв в нашей работе. Подумаешь, всего один день! Это такая малость! – Нео не стал думать о том, что, если бы он произнес эти слова в присутствии тех, кто знал его, они предали бы его анафеме.
– Когда последний раз у тебя был… перерыв?
На это было легко ответить:
– Когда у меня состоялся первый урок музыки.
– А перед этим? – с некоторой настойчивостью спросила она его, и он почему-то занервничал:
– У меня не было перерывов и отпусков… Если учесть количество музыкальных композиций, сочиненных тобой в последние годы, то тебе тоже нужно отдохнуть.
– Музыка – это моя жизнь.
– Мой доктор, а также бизнес-партнеры утверждают, что все время работать – значит вести нездоровый образ жизни.
– Я делаю зарядку.
Он вспомнил, что видел спортивный тренажер в ее доме, когда осматривал его вместе с Коулом Гири.
– Послушай, если это так вредно для меня – быть поглощенным делами «Стамос и Никос энтерпрайзис», то и тебе надо немного отвлечься от музыки.
– Я не хочу провести целый день на глазах у посторонних людей.
– Этого не произойдет. Они слишком заняты, и у них нет времени, чтобы проявлять ко мне любопытство.
– Я буквально выхожу из себя, когда представляю, что мой дом разнесут на кусочки.
– Этого не произойдет. Коул дал мне слово: ты даже не заметишь, что они были там.
– Разве это возможно? Я видела список работ. Они не смогут сделать все за один день.
– Смогут.
– Когда деньги говорят, все остальное молчит? – съехидничала Кэсс.
– Деньги разговаривают на гораздо большем числе языков, чем я.
Улыбка заиграла в уголках ее губ.
– Я знаю китайский, итальянский и немецкий языки.
– Ты совершенна. – Сам Нео говорил на греческом и, конечно, на английском, но еще знал японский и испанский. – Я понимаю твое увлечение итальянским и немецким языками, учитывая твою страсть к сочинению музыки, но почему китайский?
– Мне нравится его письменная форма.
– Ты знаешь иероглифы?!
– Да, хотя я еще учусь… У меня есть друг по переписке из провинции Ганан, он и учит меня китайской письменности. Он студент и в некоторой степени отшельник.
– О чем же вы переписываетесь?
– О музыке, о чем же еще? Он играет и сочиняет музыку для гузенга. Это разновидность китайской гитары. В отличие от более старой и более традиционной гукин, которая имеет семь струн, гузенг имеет от шестнадцати до двадцати пяти струн. Этот парень исполняет на ней очень сложные и красивые композиции.
Кэсс вовсю щебетала. Она все еще нервничала по поводу того, что ей придется уехать из дому, впустив в него рабочих, но уже была готова сделать это. Он гордился ею.
– А как вы посылаете друг другу свою музыку?
– По Интернету. – Она рассмеялась, но Нео показалось, что ей было не смешно. – Может быть, это покажется тебе странным, но со своими друзьями я общаюсь по Интернету, а не в реальной жизни.
Это не было странным, это было прискорбным. Однажды он поможет ей понять разницу.
– Ты когда-нибудь хотела поехать к нему в гости?
– Да.
– И, естественно, не поехала.
– Я поеду. Хотя для меня это не так легко… Я могу путешествовать инкогнито, но у меня нет попутчика.
– Значит, тебя волнует не только то, что тебе придется покинуть свой дом?
Она молча пожала плечами и вернулась к своему завтраку.
Но Нео не хотел оставлять эту тему:
– Ты не хочешь, чтобы в тебе признали Кассандру Бейкер, всемирно известную пианистку и композитора Нового времени.
– Нечто в этом роде.
– И ты не открываешь дверь слесарю.
– Отец всегда говорил мне, что я патологически стыдлива.
По ее тону Нео догадался, что отец считал это помехой для карьеры своей талантливой дочери.
– Ты всегда была стыдливой?
– Мать говорила, что в раннем детстве я была очень веселой и общительной. Именно поэтому они и узнали, что у меня есть музыкальный талант. Я всегда старалась развлечь их и в три года уже играла на пианино. Ту музыку, которую запомнила на слух.
– Это потрясающе!
– Так говорили и мои учителя.
– Они начали обучать тебя музыке уже в три го да? – Он не смог скрыть изумления.
– Мать заболела, и мои родители, насколько я могу догадаться, решили с помощью уроков отвлечь меня, чтобы я не отнимала много времени.
– Значит, ты целыми днями играла на пианино?
– Да.
– А сколько времени ты проводила с родителями?
– Я точно не помню. – Нечто в ее голосе говорило ему о том, что она не хочет сказать ему правду. – Пару часов утром и пару часов вечером, перед сном.
– Это невозможно!
– Вполне возможно. А в остальное время я была практически одна.
– Ты, должно быть, ошибаешься.
– Иногда мне кажется, что я действительно ошибаюсь. Так или иначе, после смерти отца я нашла записи моих уроков в коробке с бумагами. Там все было написано, черным по белому.
– Что написано?
– Доказательства того, что родители не хотели меня видеть возле себя.
– Это жестокое утверждение.
– А как ты оказался в приюте? – с вызовом спросила она.
– Мои родители хотели от жизни чего-то другого, нежели быть родителями.
– Жестокое утверждение или реальность?
– Туше.
– Знаешь, я часто жалела о том, что нашла эти записи. Я предпочла бы испытывать иллюзию… – Прикусив губу, она отвела глаза в сторону, и лицо ее омрачила печаль. – Наверное, если я освобожу дом от родительских вещей, это будет для меня облегчением.
– Кто тебе так сказал?
– Мой менеджер.
– А как ты сама думаешь?
Она рассмеялась, но безрадостным смехом:
– Это будет неким катарсисом. Он поможет мне осознать мои потери и смириться с тем, что родители ушли и больше никогда не вернутся. Наверное, это будет правильно. – Она снова встретила его взгляд, и боль воспоминаний вспыхнула в ее янтарных глазах. – Но это тяжело. Ужасно тяжело.
– Я очень сочувствую тебе.
– Спасибо.
– Когда в твоем доме будут установлены системы безопасности, тебя снова охватят эти тяжелые воспоминания?
Она кивнула, но явно заставила себя улыбнуться.
– Ты очень чуткий человек, особенно для магната.
– Угадать, что действует на внутреннее состояние людей, – половина успеха в бизнесе.
– Держу пари, ты в этом мастер!
– Непревзойденный.
Она рассмеялась, на этот раз гораздо веселее.
– Ты эгоистичный?
Он улыбнулся в ответ:
– Честный, как я сам себя оцениваю. Вот, например, сейчас я могу потерпеть убытки, черт возьми, если опоздаю на свою телеконференцию.
– А можешь позвонить им по телефону из машины?
– Да, но пока передо мной нет компьютера со всей необходимой информацией, я не буду чувствовать себя уверенно.
– Держу пари, ты помнишь все цифры наизусть. – Кэсс уже встала из-за стола, собирая тарелки.
– Я не люблю ошибаться.
– Держу еще одно пари, что ты себя принижаешь. – Она положила тарелки в раковину. – Я уважаю твое расписание, поэтому не буду сейчас мыть посуду.
Он проигнорировал ее замечание. Он тоже уважал ее расписание, но все же хотел изменить его.
– Я проиграл пари, когда бездумно поспорил со своим другом, и это привело к тому, что я стал посещать уроки игры на фортепиано.
– Мне надо обидеться? – обернулась она от раковины.
– Нет. Я не жалею, что меня заставили принять этот подарок. Он принес мне нового друга.
Через час Кэсс слушала свою последнюю запись на МР3-плеере, делая отметки, что ей нужно исправить в этой композиции. Она не преувеличивала, когда сказала Нео, что ей тоже надо работать, но уверенность в том, что она может делать это только дома, теперь немного пошатнулась.
Кэсс не хотела проводить все дни напролет за своим роялем, поэтому купила себе маленький МР3-плеер: ей нравились возможности, которые он предоставлял. Она могла слушать музыку, занимаясь на спортивном тренажере, готовя на кухне или упражняясь в написании иероглифов. Или сидя за столом в пустом конференц-зале, в здании компании «Стамос и Никос энтерпрайзис» в деловом районе Сиэтла.
