Охота на тень - Камилла Гребе

травля, это злоупотребление властью в самой изощренной форме. Малин лучше уволится, чем станет проводить бесконечные часы в конференц-зале за обсуждением равноправия, профессионализма и прочих бессмысленных слов, переливая из пустого в порожнее в компании какого-нибудь распухшего от финансовых вливаний вердегрунд-консультанта.

— Решение принимать не тебе, — сказала Будил. — К тому же, в группе нам может пригодиться… младший стажёр.

— Но я… не хочу, — упорствовала Малин, прекрасно сознавая, что выглядит как упрямый ребёнок.

Будил бросила взгляд в блокнот и что-то написала на одном из документов.

— Это совершенно не зависит от твоего желания. Проект стартует через пару недель. Ты получишь персональный вызов. Разумеется, эта работа не будет отнимать всё твое время, но тебе следует приготовиться к тому, что в ближайшие месяцы ты будешь работать здесь, в этом здании.

— Но…

Малин утратила дар речи. Из всего, что могла изобрести Будил, такой вариант был самым непредвиденным.

— Советую тебе попытаться увидеть положительную сторону, — спокойно продолжала Будил. — К примеру, тебе проще будет совмещать работу и семейную жизнь. Это же неплохо?

Она повернулась к Манфреду, не дожидаясь ответа от Малин.

— Есть что-то ещё относительно расследования, что мне необходимо знать?

Манфред покачал головой.

— В данный момент мы изучаем личные дела и послужной список некоторых сотрудников полиции, которые работали над этим делом в семидесятых и восьмидесятых, — сказала Малин.

— Что? — переспросила Будил. — Почему я об этом слышу впервые?

Вмешался Манфред:

— Это не совсем корректная формулировка. Мы проверяем всех, кто имел какие-либо отношения с жертвами, а поскольку две из них являлись сотрудницами полиции, мы также не можем оставить без внимания их коллег и друзей.

— Ханне полагала, что полицейский мог оказаться причастным к делу, — настаивала Малин.

— Ханне Лагерлинд-Шён? — удивилась Будил, приподняв аккуратно выщипанную бровь. — Наш сбежавший профайлер?

— Ничто не указывает на то, что в деле замешан полицейский, — быстро сказал Манфред.

— Надеюсь на это, — сухо ответила Будил. — Потому что окажись это правдой, я должна была бы узнать об этом первой.

Она махнула рукой, сигнализируя, что разговор окончен, и вновь обратилась к стопке бумаг.

— Какого чёрта ты вытворяешь? — прошипел Манфред сквозь зубы, затолкав Малин в свой кабинет и захлопнув дверь. — Ты сама себе роешь яму, неужели не ясно?

— Я не желаю участвовать в этом идиотском вердегрунд-проекте.

— Да всем наплевать на описание коллективных ценностей, включая Будил. Тебе нужно будет только ходить туда и отбывать там время, понимаешь?

— Да, но…

— Никаких «но». И с какой стати ты вдруг решила шерстить Фагерберга с Хольмом?

— Ты же сам разрешил мне копнуть поглубже их прошлое.

— Сядь уже, ради Бога, — фыркнул Манфред, указывая рукой на одинокий стул посреди кабинета.

Малин опустилась на стул и глубоко вздохнула.

— Если мы с тобой что-то обсуждаем между делом, это ещё не значит, что ты должна доводить это до сведения Будил, — отрезал Манфред, и принялся бродить взад-вперёд. Лицо его побагровело, и Малин стала опасаться, как бы дело не закончилось инфарктом.

— Но…

— Нет, — взревел Манфред, закрывая руками уши. — Ничего больше не желаю слышать.

Малин сидела и молча вслушивалась в его напряжённое дыхание. Наконец Манфреда отпустило. Он подошёл к своему креслу и с глубоким вздохом опустился в него.

В кабинете установилась тишина.

— Прости, — пробормотал Манфред.

— Она ненавидит меня. Что я ей такого сделала? — спросила Малин.

Манфред покачал головой.

— Вот именно, — продолжала Малин, — что ничего я ей не сделала, но тем не менее она делает всё возможное, чтобы макнуть меня в дерьмо.

— Возможно, она чувствует исходящую от тебя угрозу.

Малин закрыла глаза и рассмеялась, но когда смех утих, она почувствовала, как под веками вскипают жгучие слёзы.

С какой бы стати Будил чувствовать угрозу со стороны Малин?

Младшего стажёра, как она сама выразилась?

Внезапно Малин на ум пришли слова Ханне. О том, что всё дело во власти и её распределении. А потом ей вспомнились собственные слова Будил.

…У меня самой двое детей. И я больше десяти лет растила их в одиночку. Я ни единого раза не пропустила важной встречи и никогда не оставалась дома, чтобы подтирать сопливые носы.

Так всё дело в этом? Будил желает быть единственной облеченной властью женщиной в отделе? Она так тяжело боролась за то положение, которое занимает сейчас, что готова на всё, лишь бы его сохранить?

— Куда же делась женская солидарность? — прошептала Малин.

Манфред ничего не ответил. Вместо ответа он спросил:

— Что за дерьмо ты там накопала на Фагерберга с Хольмом?

Малин сморгнула слёзы и сделала глубокий вдох.

— Роберт Хольм проходил службу в Стокгольме в середине семидесятых и восьмидесятых.

Манфред откинулся на спинку кресла, и оно жалобно заскрипело. Потом он поднял глаза к потолку.

— Вряд ли в его послужном списке найдётся что-то стоящее, — сказал он.

— В 1992-м он, по видимому, на некоторое время был частично лишён жалования после того, как две коллеги женского пола заявили о его домогательствах. Но тогда их слова были против его слова, и в итоге он сохранил должность.

— Что ещё ни о чем не говорит.

— А Фагерберг, — продолжала Малин, — вообще интересный тип. Он ведь работал в Эстертуне в семидесятых — восьмидесятых.

Манфред шумно вздохнул и расстегнул пиджак, который заметно натянулся у него на животе.

— Малин, милая…

— Послушай. Когда в сороковых произошло первое убийство, он работал в центральном Стокгольме.

Манфреду потребовалось несколько секунд, чтобы отреагировать.

— В Кларе?

— Нет, в седьмом округе.