Эван Хантер - Охота на сыщиков
Она высоко подняла брови и широко развела руки, спрашивая Кареллу: „Кто?"
Он понял ее вопрос мгновенно и ответил:
— Мы еще не знаем. Работаем. Поэтому я так долго и не показывался.
Увидев в ее глазах вопрос, извиняющимся тоном сказал:
— Слишком быстро говорю?
Она отрицательно покачала головой.
— А что тогда? В чем дело?
Тедди бросилась к нему на грудь и неожиданно горько разрыдалась.
— Ну, ну, перестань, малышка, хватит, — пытался успокоить ее Карелла, но потом сообразил, что она, уткнувшись лицом ему в плечо, не может видеть его губ.
Он осторожно поднял за подбородок ее голову.
— Всю рубашку мне вымочишь, — шутливо предупредил он Тедди.
Она кивнула, пытаясь сдержать слезы.
— Что с тобой?
Тедди медленно подняла руку и нежно дотронулась до его щеки, так нежно, словно пронеслось дуновение ветерка, а потом пальцы стали гладить его губы, лаская их легкими прикосновениями.
— Ты что, за меня беспокоишься?
Тедди кивнула.
— Совершенно нечего беспокоиться! — заверил ее Карелла.
Тедди протестующе мотнула распустившейся копной волос в сторону газеты.
— Да просто псих какой-то, скорее всего, — бодро и почти уверенно заявил Карелла.
Она подняла лицо и посмотрела на него долгим пристальным взглядом широко распахнутых карих глаз, еще влажных от слез.
— Я буду осторожен, — пообещал Карелла. — Ты меня любишь?
Тедди кивнула и застенчиво опустила голову.
— Что это с тобой?
Она пожала плечами и улыбнулась неловкой, смущенной улыбкой.
— Соскучилась?
Она опять кивнула.
— Я тоже скучал по тебе.
Тедди вскинула голову, и сейчас в ее глазах появилось какое-то новое выражение, она словно бросала ему вызов, чтобы на этот раз он понял все без ошибки, потому что, хотя она и вправду соскучилась без него, он еще не постиг подлинного смысла того, что она хотела сказать. Карелла внимательно посмотрел ей в глаза, и, наконец, его осенила догадка, и он смог произнести только:
— О!
Тедди кокетливо подняла бровь, преувеличенно многозначительно и медленно кивнула и повторила его „0!“, беззвучно округлив губы.
— Да ты просто развратница! — шутливо ужаснулся Карелла, на что ответом ему был энергичный кивок в знак полного согласия.
— И любишь меня лишь потому, что у меня чистое, сильное, молодое тело.
И вновь никаких возражений со стороны Тедди.
— Выйдешь за меня замуж?
Несколько энергичных кивков черноволосой головки.
— Когда?
Тедди указала пальцем на него.
— Добро. Значит, дату мне назначать. Слушай, у меня отпуск в августе. Тогда и поженимся, хорошо?
Тедди застыла в неподвижности, не сводя с него широко раскрытых глаз.
— Я серьезно.
Казалось, она готова расплакаться снова. Он обнял ее, горячо приговаривая:
— Я же серьезно, Тедди. Тедди, милая, я честно, всем сердцем хочу этого. Я люблю тебя, я хочу, чтобы ты стала моей женой, и я давно уже хочу этого, прямо с ума схожу. Я люблю всю тебя такой, как ты есть, и не вздумай глупить, Тедди, выбрось все эти свои мысли из головы. Мне другой не надо, Тедди, малышка, можешь ты это понять… Ты для меня больше, чем все остальные женщины, вместе взятые. Пожалуйста, выходи за меня замуж!
Тедди смотрела на него, как никогда раньше жалея, что не умеет говорить, не доверяя сейчас только выражению своих глаз, теряясь в догадках, почему кто-то такой красивый, как Стив Карелла, такой замечательный, как Стив Карелла, такой храбрый и сильный, как Стив Карелла, может пожелать жениться на такой девушке, как она, на девушке, которой не дано никогда произнести: „Я люблю тебя, милый!“ Но он вновь попросил ее руки, и сейчас в сладостном кольце его объятий, сейчас она поверила, что это для него действительно ничего не значит, что для него она „больше, чем все остальные женщины", он так и сказал.
Тедди потянулась к нему губами, и в ее поцелуе Карелла узнал ответ и обнимал ее все крепче и крепче, и вдруг она выскользнула из его рук, и не успел он в недоумении окликнуть ее, как Тедди исчезла в кухне.
Вернулась она с бутылкой шампанского, на что Карелла сумел только выговорить:
— Вот это да, будь я проклят!
Сочувственным вздохом выразив свою полную уверенность, что так с ним и будет, Тедди протянула ему бутылку, склонилась в глубоком реверансе, что особенно забавно выглядело в сочетании с тюремной робой, и, скрестив ноги, уселась на пол, наблюдая, как Стив сражается с пробкой.
Шампанское взорвалось оглушительным хлопком, и, хотя Тедди его не могла слышать, она увидела, как пробка, вылетев из горлышка, стукнулась в потолок и как на руки Стиву хлестнула белопенная струя.
Она радостно захлопала в ладоши, грациозно поднялась на ноги и пошла за бокалами. Карелла сначала налил себе на донышко, объяснив с важным видом:
— Так положено, понимаешь? Чтобы тебе не попали соринки, букашки и прочий мусор.
После чего наполнил бокал Тедди и долил свой до краев.
— За нас!
Тедди начала медленно разводить руки — все шире, шире и шире.
— За долгую, долгую счастливую любовь, — догадался Карелла.
Глаза ее вспыхнули радостью.
— И за нашу свадьбу в августе!
Они чокнулись и пригубили вино, и Тедди закатила глаза, выражая восхищение его вкусом.
— Ты рада?
Да, сияли ее глаза, да, да!
— А ты серьезно тогда говорила?
Тедди вопросительно подняла бровь.
— Ну, что… соскучилась?
Да, широко раскрылись карие глаза, да, да!
— Господи, какая же ты красавица!
Тедди поблагодарила реверансом.
— Я люблю тебя, Тедди, все в тебе! Боже, как я люблю тебя!
Она поставила бокал и взяла его за руку. Поцеловала сначала ладонь, потом тыльную сторону и опять ладонь, и повела его в спальню, и нежными пальцами расстегнула на нем сорочку, и погасила свет, и, не стыдясь, сняла пижаму, и прильнула к его груди.
В то время, как они ласкали друг друга в крошечной комнатушке огромного дома, другой житель города, по имени Дэвид Фостер, направлялся к своему дому, где он жил вместе с матерью.
И в то время, как их ласки вздымались от нежности к яростному неистовству и вновь ниспадали в умиротворенную нежность, другой житель города, по имени Дэвид Фостер, думал о своем напарнике Майке Риардоне и так погрузился в свои думы, что не слышал догоняющих его шагов, а когда, наконец, услышал, было уже поздно.
Он начал было оборачиваться на звук шагов, но автоматический пистолет 45-го калибра харкнул оранжевым пламенем раз, другой, еще и еще, и Дэвид Фостер схватился за грудь, и алая кровь брызнула сквозь его шоколадные пальцы, и он упал на. тротуар — мертвый.
Глава 7
Что можно сказать матери человека, когда человек этот умер? Сказать практически нечего.
Карелла сидел в покрытом вышитым чехлом кресле и в неловком молчании смотрел на миссис Фостер. Лучи утреннего солнца пробивались сквозь зашторенные окна, разящими лезвиями света рассекая полумрак гостиной. На улице по-прежнему стояла невыносимая жара, и Карелла благодарно радовался прохладному сумраку комнаты. Хотя, если говорить честно, он предпочел бы остаться в уличном пекле, нежели сидеть сейчас в прохладной гостиной, ибо привела его сюда смерть.
Миссис Фостер была крошечной иссушенной жизнью женщиной. Ее лицо, такое же темно-шоколадное, как у Дэвида, покрывала затейливо перепутанная паутина морщин. Она сидела, согнутая горем, в кресле напротив Кареллы, хрупкая увядшая женщина с поблекшим морщинистым лицом и высохшими руками. Карелла видел, каких усилий ей стоит с великим достоинством таить боль и скорбь за внешне бесстрастной позой.
— Дэвид был хорошим мальчиком, — прошелестел ее голос, загробно глухой, лишенный интонаций.
Карелла пришел сюда говорить о смерти, и присутствие смерти витало сейчас вокруг этой иссушенной жизнью женщины и заставляло пресекаться ее голос. И он подумал, как странно, что Дэвид Фостер, ее сын, который лишь несколько часов назад был полон жизни и сил, теперь мертв, а его мать, которая, вероятно, не раз молила ниспослать ей упокоение вечным сном, жива и говорит с Кареллой.
— Он всегда был хорошим мальчиком, — повторила миссис Фостер. — Когда растишь детей в таком окружении, всегда боишься, что из них выйдет. Мой муж был честен и трудолюбив, но умер совсем молодым, и мне не всегда легко давалось, чтобы Дэвид ни в чем не нуждался. Но он всегда был хорошим сыном. Никогда не занимался воровством или еще чем дурным, как соседние мальчишки. Он был со мной откровенен, всегда все рассказывал, и я знала, что с ним все в порядке.
— Да, миссис Фостер, — выдавил из себя Карелла.
— Его здесь все любили, — продолжала миссис Фостер, мгновенно кивая головой, словно в подтверждение своим собственным словам. — И его сверстники, с которыми он рос, и наши старики. Люди у нас здесь, мистер Карелла, вообще-то не очень жалуют полицейских… Но моего Дэвида они любили, потому что он вырос среди них, он был одним из них, частью их самих… Мне кажется, они даже гордились им — так, как гордилась я…
