Ольга Лаврова - Полуденный вор
— Зинаида, подсядь к арестованному!
— Шурик! О тебе страшные слухи, пойман с поличным, бежал из-под стражи… — смеется Кибрит.
— Пытался, — усмехается он и мнет плечо. — Мм… Крепкие есть ребята в отделениях.
— Я не пойму, это было запланировано?
— Что ты! Злодейская шутка судьбы! Участковый засек угнанную машину, отделение устроило засаду. А я работал с Пузановским под своей легендой. В итоге мы оба задержаны, и вся операция накануне срыва.
— Ну что за непруха! — огорчается Кибрит.
— Пересеклись две случайности, — он опять трет руку. — Н-да, хороший парень… Слушай, в трудные минуты мы всегда мыслили коллективно. Пошли со мной к Пал Палычу, а?
Знаменский расхаживает по кабинету. Постучав, заглядывает Кибрит — один ли он — и входит вместе с Томиным.
— Допросил? — спрашивает Томин.
— Допросил… — кивает Пал Палыч. — Пузановский — солидный, уважаемый человек. Закружилась голова, ухватился за дверцу, она открылась, он сел в машину отдышаться. Вдруг явился незнакомый брюнет. Возможно, хотел обчистить карманы — недаром потом удирал. Все.
— Молодец! — удовлетворенно говорит Томин. — С лету понял подсказку! Трусил сильно?
— Больше возмущался: «Больного человека — на Петровку!» Пришлось намекнуть, что ты по приметам похож на одного бандита.
— Браво! Все гораздо лучше, чем я боялся!
— Да чего хорошего?! — взрывается Пал Палыч. — Мы оба в идиотском положении! Что, по-твоему, дальше?
— Отпускать за недоказанностью!
— Вас обоих?
— Если ты не решил меня упечь!
— А ты понимаешь, чем это пахнет?
— Ну… не впервой же, Паша, вывернусь.
— Пузановский его подозревает? — догадывается Кибрит.
— Не знаю, Зина. Этот трюк с побегом…
— Боюсь, именно это и растолкуют Пузановскому его приятели!
— Побег я объясню, не беспокойтесь, — возражает Томин. — Хуже, что все у них до меня шло гладко, а со мной — сразу забрала милиция. Хоть тут я как раз ни сном ни духом, однако… немножко нехорошо.
— Словом, если Пузановского освобождать — тебя надо выводить из операции, — резюмирует Знаменский.
— И все труды кошке под хвост?! — взвивается Томин. — А новый человек будет начинать с нуля? Не пойдет!
— А как пойдет?
— Почему его не посадить, раз невыгодно отпускать? — вмешивается Кибрит.
— Рано, Зинаида, рано! Я даже не знаю полного состава шайки и кто делает документы!
— Посадить непросто, — возражает и Знаменский. — Это только кажется, что Пузановского взяли чуть не с поличным. На поверку доказательств — с гулькин нос.
— Но если Шурик предстанет в форме, с майорскими погонами… неужели он не дрогнет?
Знаменский пожимает плечами. Это, скорее, вопрос к Томину, он общался с Пузановским и точнее предскажет его реакцию.
— Дрогнет. Но не признается, — качает головой Томин. — Тяжесть улик, понимаешь, должна возрастать на килограмм живого веса… Паша, нам с Пузановским надо уйти отсюда в обнимку! Только сложились нужные отношения — и родная милиция вдарила под дых! — Томин страдает, как может страдать оперативный работник, у которого рухнула тщательно обдуманная операция. — Докажи ему, что я не ваш человек!
— Доказать не моту… — Знаменский снова начинает ходить.
— Можно показать на очной ставке, — подает голос Кибрит.
— Очная ставка? Про что?
— Какая разница, Пал Палыч? Придумай. В чем-нибудь да есть у них разногласия!
Знаменский останавливается, и они с Томиным некоторое время смотрят друг на друга.
— Хм, — произносит Знаменский.
— Хм, — откликается Томин.
Чувствуется, что обдумывают одну и ту же идею.
— Ну, Томин, держись! — говорит с веселой угрозой Пал Палыч и хлопает его по плечу…
И вот очная ставка. Пузановский заканчивает свои показания.
— Я принял валидол, сердце начало отпускать. И тут окружает милиция. Верите, чуть не начался второй приступ!
— Верю, верю, — говорит Знаменский. — Но давайте уточним: стало плохо рядом с машиной или на расстоянии?
— Знаете, в такой момент уже слабо воспринимаешь… как бы в тумане… Возможно, гражданин сам подвел меня и усадил… не могу утверждать.
— Понятно. Ну, теперь что вы скажете? — меняя тон, обращается Пал Палыч к Томину.
— А что, начальник? Вижу — человек сомлел, а спереди машина открытая. Ну подвел — чего такого? Пускай, думаю, посидит, очухается.
— А сам за руль?! — беспощадно обличает Пал Палыч. — Тоже сомлел?
— Зачем, у меня здоровье приличное. Думал это… к врачу его отвезти, если будет загибаться.
— Вы не крутите! — Знаменский вскакивает, наклоняется через стол и трясет указательным пальцем перед носом Томина. — Имя-фамилию почему скрываете, а?
— Нну-у… ммм… — тянет Томин, и это по интонации близко к «сам толком не знаю».
— А почему от милиции побежал? — энергично напирает Знаменский.
— Да так… — мямлит Томин.
— Из-ви-ни-те! От милиции просто так не бегают! Молчите? По часам засекаю, сколько молчите! — Знаменский гневно барабанит по циферблату на руке.
— Живот схватило! — тонким голосом выпаливает «додумавшийся» Томин.
Завершая очную ставку, Пал Палыч говорит извиняющимся тоном:
— От ошибок мы не застрахованы, товарищ Пузановский. — Капитан с сотрудниками случайно проходил, вдруг видит — номер, который недавно объявлен в розыск. Шипованная резина. А в машине люди. Естественно, скомандовал задержать.
— Возможно, на мое счастье, — подхватывает Пузановский, окончательно вошедший в роль. — Еще неизвестно, что этот тип собирался со мной сделать!
— Зачем плохо думаешь! — обиженно укоряет Томин. — Зачем его слушаешь? — кивает он в сторону наблюдающего за ними Знаменского.
В кабинет, постучав, входит лейтенант и браво рапортует:
— Товарищ майор, просили передать вам дактокарты на неизвестного. На него ничего нет!
Знаменский делает вид, что разочарован, мечет на Томина угрожающие взгляды: не удалось выяснить, что за птица попала в сети.
— Погоди! — обещает он. — Ты еще нам попадешься!
Все намеченные мероприятия по дезориентации Пузановского выполнены.
— Прошу подписать протокол.
Пузановский расписывается. Томин ставит крестик.
— Неграмотный, — извиняется он.
Знаменский нажимает кнопку, входит конвой и задержанных порознь (Томина первым) выводят. Пал Палыч стоит в задумчивости. Что-то его беспокоит…
Возвращается Томин.
— Уф! И как это преступный элемент выдерживает — допросы, очные ставки, я уж не говорю, суд! — Он переходит к делу. — Почему не отпускаешь? Что за финт?
— Ощущение, что я перегнул палку, — отвечает Знаменский, недовольный самим собой. — Для такого деятеля, как Пузановский, попасть на Петровку и шутя отделаться… Не заподозрит подвох?
Задумывается и Томин, перебирая в памяти подробности очной ставки.
— Что-нибудь в противовес бы, этакое легонькое… — размышляет Знаменский. — Для продления… Может быть… С тобой он это не свяжет, ни в чем мы его не уличим… А рвение свое продемонстрируем.
— Глазунова? — догадывается Томин.
— Если б хоть сейчас застать дома!
* * *Раиса занята приготовлением завтрака. В кухню заглядывает Царапов, смотрит на часы.
— Выходит, я проспал полдень… фантастика! — Он осторожно обнимает ее за плечи.
Эти первые слова наутро — какую окраску они придадут тому, что произошло? А он, будто подслушав, говорит:
— Клясться в вечной любви я тебе не буду.
Ну вот! Клятв она не ждала, но вместе с «добрым утром» это все же грубовато. Однако Раиса «отбивает мяч» почти без паузы:
— Я — тем более! Я вообще по натуре амазонка. Привыкла одна.
— И замужем не была?
— Попробовала. Занятие не по мне.
— А я и не пробовал… Где взять чашки?
— Не изображай семейного человека. Садись и жди.
— Я понимаю, что я тут гость. Втерся к тебе по старой солдатской присказке: «Хозяюшка, не дашь ли водицы испить, а то так есть хочется, что даже переночевать негде…» Сколько ты вытерпишь меня в своей квартире?
— Пока не надоешь.
Обстановка в комнате Раисы отражает характер и вкусы хозяйки: ничего лишнего, а то, что есть, недорого, но удобно и несколько необычно. Вместо мебельной стенки — простые широкие полки, на них книги, парадная посуда, лампа, телефон, часы и прочие функциональные вещи и лишь кое-где памятные безделушки. Перед диваном скамья, покрытая рушником. У окна мольберт с наброском какого-то интерьера.
— Сама все придумала? — спрашивает Царапов, осматривая комнату опытным взглядом.
— Я ведь кончила художественное училище, работаю дизайнером.
— А-а. Сколько видел квартир — такую впервые… Поговорим? Надо всерьез браться за Пузановского — раз я остался. Давай смотреть правде в глаза: «жигуля» твоего загнали, не вернешь. Надо выдирать деньги.
