Джеймс Берк - Неоновый дождь

Он вскочил из-за стола и стал отряхивать светлые брюки, все еще не веря, что его осмелились так оскорбить. Его переполняло возмущение. Сидевший напротив него темнокожий парень, тот, что поприземистее, вскочил со стула. Клит резко усадил его обратно, хлопнув по плечу.

— Только начни — мы закончим, Пако, — сказал он.

Парень остался сидеть, сжимая железные подлокотники стула. Он не отрываясь смотрел на Клита, обернув к нему плоское, как сковородка, лицо, еле сдерживаясь от злости.

— Вот молодец, хороший мальчик, — похвалил его Клит.

— Эй, вы, ну-ка быстро убирайтесь, — выкрикнул Сегура.

— Это только начало. Следователи из отдела убийств — люди творческие, — ответил я.

— Да ты просто плевок на тротуаре, — сказал он.

— У нас с собой целая сумка отмычек к тебе, Хулио. В конце концов я добьюсь того, чтобы тебя отправили обратно на томатные плантации, — пообещал я.

— У меня есть ребята, которые каждый день будут отрезать от тебя по кусочку, — ответил он.

— Похоже на угрозу в адрес полицейского, — заметил Клит.

— Я в ваши игры не играю, maricon[6], — сказал Сегура. — Вы не профессионалы, всегда проигрываете по жизни. Оглянитесь вокруг. Хотите убрать всех этих людей прямо сейчас?

В это время два человека припарковали свой канареечно-желтый автомобиль на краю дороги направились по газону к нам. Судя по виду, оба были особо приближенными к хозяину.

— Уиплэш Уайнбюргер собственной персоной, — назвал одного Клит.

— Я думал, его лишили адвокатской практики за попытку оказать давление на одного из присяжных, — сказал я.

— Это случилось с его братом. Сам Уиплэш слишком хитер, — объяснил Клит. — Он специализируется на страховом мошенничестве и обирании собственных клиентов.

— А это что за масленый бочонок рядом с ним?

— Один даго[7], юрист, торгует тут своей задницей уже много лет.

— Слышал, у тебя появились некоторые связи. Опасный ветер подул — этим парням надо бы свинцом ботинки набить, чтоб случайно не улетели, — сказал я Сегуре.

— Me cago en la puta de tu madre[8], — ответил он.

— Эй, вы, ищейки, у вас есть две минуты на то, чтобы убраться отсюда, — сказал адвокат.

Тощий и загорелый, он был похож на стареющего профессионального игрока в теннис. Одет он был в бежевую спортивную куртку, желтую рубашку с открытым воротом, а на нос нацепил затемненные очки с коричневатыми стеклами.

— Мы просто проходили мимо. Боюсь, мы, а не наши собеседники, сейчас быстро покатимся ко всем чертям, — ответил Клит.

— Кстати, Уайнбюргер, — обратился я, — ты плохо вызубрил закон о налогах, когда учился. Я слышал, у Сегуры не все в порядке с налоговыми декларациями.

— А у тебя что, прямой выход на Белый Дом есть? — спросил он.

— Для полиции это не закрытые данные. Так что домашние задания ты не выполнял, — сказал я.

И мы, развернувшись, пошли к нашей машине, оставив Сегуру с его адвокатом пялиться друг на друга.

Мы направились обратно по дороге вдоль озера к Понтшартренскому шоссе. Пальмы вдоль берега гнулись от ветра, по воде бежали невысокие волны с барашками, несколько яхт кренились к воде.

— Как думаешь, удалось нам воткнуть им пару шпилек? — спросил Клит, не поворачиваясь ко мне.

— Посмотрим.

— Отличное было замечание насчет налогов.

— А ты ничего не хочешь мне рассказать, Клит?

— А что, разве похоже, что я собрался сделать признание?

— Мне не нравится, когда парень вроде Сегуры пытается унизить моего напарника.

— Ну, в общем, все началось три года назад. Мы с женой тогда разошлись, и я шесть недель был сам не свой.

— И ты отпустил ту девушку?

— Она в кутузку никогда не попадала. Была моим осведомителем. И нравилась мне.

— И поэтому ты приложился кулаком в живот тому парню?

— Точно, хотя мне от этого не легче. Но клянусь тебе, Дейв, я никогда не делал ничего превышающего мои полномочия, — сказал он, обернув ко мне свое дубленое лицо со шрамами.

— Тогда я верю.

— Тогда с тебя beignet[9] и чашка кофе в кафе «Дю Монд».

Над озером Пончартрейн собиралась послеполуденная гроза. Небо на далеком горизонте стало зеленоватым, теперь уже по всему озеру вздымались волны. В редкие яхты, оставшиеся на воде, летели брызги и пена. С насквозь промокшими парусами они тяжело двигались к берегу. На землю упали первые капли дождя, когда мы свернули на шоссе, и вдруг мощно забарабанили по крыше машины.

Город вымок под проливным дождем, отовсюду текли струи воды, когда я заехал за очаровательным социальным работником по имени Энни Бэллард, которая жила у парка Одюбон. Уличные фонари высвечивали неясные очертания деревьев вдоль дорожек сквера на авеню Сент-Чарльз, мокрые трамвайные пути со старым зеленым вагоном тускло блестели во влажном свете, а размытые неоновые буквы и ярко горящие окна с дождевыми потеками в ресторанах и аптеке на углу казались фрагментом картины ночного города 40-х годов. Эта часть Нового Орлеана, похоже, совсем не менялась, и уж не знаю как, но это свидетельство прошлого в дождливый летний вечер всегда рассеивало мои страхи времени и смерти. И когда наступило это мечтательное состояние, я забыл об осторожности и не обратил внимания на машину, притормозившую позади меня, а пошел по дорожке к дому Энни в напрасной надежде на то, что только с такими людьми, как Хулио Сегура, случаются вещи, которых не ждешь.

Глава 3

Она жила в старом длинном кирпичном доме с общим крыльцом и с заросшим кустарником передним двором. Я услышал шаги за спиной, обернулся и увидел троих мужчин. Они несли бутылку вина в бумажном пакете и над чем-то смеялись, но я не придал этому значения, поскольку они свернули к освещенному дому, где шла вечеринка.

Она улыбнулась, открыв дверь. На ней было голубое платье с прозрачными на плечах рукавами, из-под широкой соломенной шляпы выбивались светлые кудри. Она была очень хороша, когда стояла так, освещенная сзади, и меня уже не волновало, пойдем мы на скачки или нет. И тут я заметил, что она смотрит поверх моего плеча, услышал, как с ее уст сорвался возглас, позади меня на крыльце раздались шаги, и с этого момента время стремительно понеслось. Не успел я повернуться, как один из этих троих грубо втолкнул меня в гостиную и направил браунинг прямо мне в лицо.

— Не пытайся вытащить свой, сосунок, если не хочешь, чтобы твои мозги вытекли из носа, — сказал он, залезая мне под спортивную куртку и вытаскивая из кобуры на поясе мой штатный пистолет.

Он был высокий и костлявый, волосы были так коротко подстрижены, что голова походила на очищенную луковицу, а плоский, как фанерный щит, живот был схвачен ремнем с большой металлической пряжкой. Говорил он с сильным южным акцентом, на правой руке виднелась татуировка: оскалившийся череп в зеленом берете, а под ним — скрещенные штыки и надпись: «УБИВАЙ ВСЕХ ПОДРЯД. БОГ ПОТОМ РАЗБЕРЕТСЯ».

У второго, низенького, кожа была смуглая, продолговатые семитские глаза и нос крючком. Быстро, как хорек, он обежал все комнаты. Но главным явно был третий. Он спокойно стоял, засунув руки в карманы плаща, его взгляд бесстрастно скользил по комнате, как будто он находился на автобусной остановке. Ему было слегка за пятьдесят: брюшко, кругленький ирландский подбородок, маленький рот с опущенными уголками губ, щеки в сетке мелких красных и синих сосудов. Немного обрюзгшие черты лица и кустистые брови в сочетании с нестрижеными седыми волосами дополняли впечатление пресытившегося члена бизнес-клуба.

— Больше никого, — сообщил смуглый. Он говорил с ближневосточным акцентом.

— Вам уже известно, что я полицейский? — спросил я спокойно.

— Мы много знаем о вас, лейтенант. За последнее время вы стали известным человеком, — сказал человек в плаще.

— Я думал, Сегура умнее, — заметил я.

— Не знаю. Никогда не был знаком с ним. Но вы уж точно умом не отличаетесь.

Небрежным движением он вытащил из кармана плаща свой револьвер и кивнул человеку с татуировкой. Тот пошел в ванную, бросил мой пистолет в унитаз и принялся наполнять ванну.

Энни сидела с расширившимися от ужаса глазами и часто дышала, приоткрыв рот.

— Я жду друзей, — выговорила она.

— И поэтому надела шляпу, — улыбнулся человек с татуировкой, стоя в дверях ванной.

Короткий ежик волос окружал его голову светлым ореолом. В руках он держал большой рулон липкой ленты.

— Я сейчас выйду, — сказала она.

Лицо у нее горело, кожа пошла пятнами, как при лихорадке, в голосе слышалось напряжение.

— У меня соседи по дому — друзья, и в доме рядом — друзья. Они все слышат через эти стены, и вы с нами ничего не сделаете...

— Энни, — тихо сказал я.

— Мы сейчас отсюда уйдем, и они нам ничего плохого не смогут сделать, — твердила она.

— Энни, не говори ничего, — попросил я. — У этих людей дела со мной, поэтому уйдут они, а не мы. Ты не должна сейчас ничего предпринимать.