Георгий Вайнер - Бес в ребро
— Трудно сказать, Ирэн… Не получилось, как видишь… Не так гавкнул, не с тем вылез, не того за окорока прихватил… — Он вздохнул, и грусть его длилась одно мгновение, потому что махнул рукой с улыбкой. — Крупные люди, как динозавры, в первую очередь вымирают… А ты чего от меня хотела?
— Да я к тебе с этой дракой…
— А-а, битва с морячком! Устроил он им Синопское сражение, переходящее в Цусиму…
— А почему переходящее в Цусиму?
— Старый принцип — победитель платит за всё…
— Но ведь они были пьяные, и в конце концов это они пристали к Ларионову! — сказала я с досадой.
— Ага, понятно! — кивнул он. — Ты там была?
— Нет, — растерялась я.
— Угу… И я там не был… Так что будем опираться на факты, изложенные в документах. Три почтенных человека, ехавших в такси, подверглись нападению пьяного хулигана, который, вытащив их из автомобиля, нанес телесные повреждения без расстройства здоровья, но со значительным ущербом для социалистической собственности в витрине радиомагазина. Зверский характер избиения подтверждают три свидетеля — прохожие, абсолютно посторонние лица…
— Но это все вранье! Они были пьяные, они влезли в его такси, они плюнули ему в лицо, ударили по голове бутылкой… — задохнулась я от злости.
— Па-анятно… — протянул Жигунов и ручкой почесал в затылке. — А он тебе кто?
— Кто — Ларионов?
— Ну да… Ларионов…
— Знакомый он мне!
— Хорошо знакомый? — допытывался Жигунов.
— Нормально… Давно во всяком случае, — неуверенно сообщила я, вспомнив рассказ Ларионова о нашем знакомстве на даче, о котором я навсегда позабыла.
— Ясненько, — покивал Жигунов кудрявой головой и постно сообщил: — Значит, так, старый твой знакомый Ларионов, бывший, можно сказать, пенитель моря, вдряпался в большие неприятности…
— А почему это «бывший»? — взвилась я.
— Да потому, что я здесь моря в округе нигде не наблюдаю. Пенить нечего будет. А в Одессу, на ролкер на его, ехать ему будет невозможно…
— Интересно узнать, отчего так?
— Оттого, что он упертый, — грустно вздохнул Жигунов. — Ничем себе человек не может так жизнь затравить, как своей упертостью…
— А в чем его упертость?
— В чем? — задумался Сашка. — Как бы это тебе объяснить… Случилась с ним неприятность…
Заметив мой протестующий жест, Жигунов прикрикнул:
— Ты не спорь со мной, а слушай! Ты слушать пришла или мне про жизнь рассказывать? Я допускаю, что все рассказанное Ларионовым правда… Но это не меняет положения. С ним случилась неприятность. Вот как бы надел человек новенький костюм, вышел на улицу, а его грузовик проехавший окатил грязью из лужи с ног до головы. Горько и обидно — испорчен костюм, в гости не попал, и чувствуешь себя посмешищем на виду у остальных, грязью не облитых. Понимаешь, о чем говорю?
— Понимаю. Но его не случайный грузовик облил грязью, а хулиганы сознательно плюнули в лицо. Разница имеется. Не находишь?
— Нахожу, — кивнул Жигунов. — Но эта разница для домашнего разговора за чаем под розовым абажуром, вечерняя беседа о падении нравов. А лупить смертным боем граждан, которые себя неправильно ведут, никто Ларионова не уполномочивал… И ломать их наглыми мордасами витрины с чудесами электроники…
— Хорошо, Саша, может быть, ты и прав, — притворно согласилась я. — Но я бы хотела, чтобы ты объяснил: что надо было делать Ларионову в этой ситуации?
— Принять меры к задержанию нарушителей порядка, собрать свидетелей и, дождавшись прибытия работников милиции, препроводить своих обидчиков в отделение для надлежащего разбора уличного происшествия, — четко отрапортовал Жигунов.
— Саш, ты смеешься надо мной? — тихо спросила я.
— Не-а, — помотал чубом Жигунов.
— А как же он мог их задержать, если они сидели в машине? И было их четверо, а он один? И милиция прибыла через пятнадцать минут после драки?
— Думаю, что не мог, — согласно покивал головой Сашка.
— Что же ему было делать?
— Согласиться с милостивым решением начальника отделения милиции считать их общую драку незначительным происшествием, уплатить четвертак штрафу и, низко кланяясь, сердечно благодаря, галопом чесать восвояси, — невозмутимо объяснил Сашка.
— Саша, что ты мне такое говоришь? — остолбенела я.
— Отвечаю на твой вопрос, что ему надо было делать, — пожал он плечами.
— Но ведь это срам! — заорала я. — То, что ты говоришь, это ужасно!..
— Наверное, — согласился Сашка. — Вот он сраму не допустил, теперь его будут катать ногами по навозу до посинения…
— Но почему? В чем дело, черт побери? Если ты понимаешь, что он не виноват…
— Одну минуточку! — прервал он меня. — А почему ты решила, что я это понимаю? Я готов тебе поверить потому, что знаю тебя, а ты знаешь его, а он знает, что ты знаешь меня…
— Ничего он не знает! — вскочила я. — Он…
— Вот именно ничего он не знает! И знать не хочет! Его тут два дня уговаривали, а он как бык прет на ворота — возбуждайте дело, расследуйте, ищите!..
— А почему бы действительно не расследовать? — невинно спросила я. — Отчего бы вам не поискать? Не разобраться, что там на самом деле произошло?
— Спросила? — Жигунов смотрел на меня в упор. — Объясняю! Мне надо пойти сейчас к начальнику отделения и сказать: «Я, как ваш подчиненный и безупречно принципиальный оперуполномоченный, выражаю вам недоверие в связи с поспешно принятым решением о передаче дела в надзирающий орган — прокуратуру. Вы обязаны, невзирая на некомплект пяти работников в штате, общую текущую мелочевку и пока еще не раскрытые на вашей территории два грабежа, три квартирные кражи, один поджог и угон автомобиля, сосредоточиться на выяснении вопроса: Шкурдюк первым плюнул в лицо Ларионову или Ларионов бросил Чагина в витрину!» Тебя устроит такое заявление? А, подруга?
— Можно то же самое и не так сказать, — по возможности мягко заметила я.
— Нет! — Жигунов резко рубанул правой ладонью левую, будто отсек ее, чтобы не мешала. — Нельзя! Я тебе могу в два счета аргументирование промотивировать и мотивированно проаргументировать, что начальник принял единственное разумное решение, передав это дурацкое дело в прокуратуру…
— А в чем разумность-то? — поинтересовалась я.
— А в том, что наш бесстрашный марсофлот избрал себе неплохих спарринг-партнеров для уличного боя — Шкурдюка, Чагина и Поручикова… — пожал плечами Жигунов.
— Чем же они так хороши, кроме способности пробить мордой витрину?
— Спросила? Отвечаю! Они хороши всем. Они прекрасные граждане. Их все в городе знают, их все уважают, они оказали массу услуг различным еще более уважаемым гражданам. Чагин — разрушитель витринной электроники — директор стадиона с детской спортивной школой, теннисными кортами, крытым бассейном и замечательной финской баней. Здоровенный лживый лошак, этакий лицемерин…
— И что? — скрипнула я зубами. — Можно лицемерину хулиганить?..
— Нет, нельзя. Он и не хулиганил. Во всяком случае, ничего об этом не известно, а известно, что он стал жертвой неведомо откуда взявшегося хулигана. Не знает здесь никто твоего морехода! Чужак он здесь, а Чагина помнят как добрейшего и отзывчивого человека! Все нужные дети приняты в спортивные секции, все влиятельные толстуны играют на недоступных кортах, потом омываются в голубой чаше бассейна, а чресла их помнят негу чагинского массажа в парилке и хлебосольство в предбаннике…
— И этого достаточно, чтобы безнаказанно плевать людям в лицо?
— Во-первых, если даже поверить Ларионову, то плюнул не Чагин, а Шкурдюк… — заметил Жигунов механически.
— Какая разница?!
— Большая! Игорь Шкурдюк — просто «шестерка» при Чагине, жуликоватый человечек, которого бы я с наслаждением посадил года на два. Да руки коротки! — Жигунов поднял руки вверх и потряс, покрутил пальцами, демонстрируя их короткость. — Шкурдюк — трудный человек. По-моему, с ним действительно можно разговаривать только руками. Или ногами. Но доказать про него никто ничего не смог…
— А чем он занимается?
— Представитель «Союзаттракциона» в парке культуры. Он там держит все аттракционы и платные игры… Наваристая работенка — левые билеты, неучтенные клиенты, воруют все время монеты из кассоприемников на игральных автоматах. Он вообще шансовитый человек. Везунчик…
— Ну да, конечно, — кивнула я. — С Ларионовым ему особенно повезло…
— Конечно, повезло, — сразу согласился Жигунов. — Оба-двое виноваты. Ларионов даже виноватее, поскольку никто не видел, как Шкурдюк плюнул в него.
— А третий из них тоже не видел? — спросила я на всякий случай. — Он-то что говорит?
— Григорий Николаевич Поручиков всегда видит и говорит то же, что и Чагин, — вздохнул Сашка.
