Георгий Вайнер - Бес в ребро
— Но мне нужно в редакцию! На работу! Меня никто не увольнял, — как-то неуверенно-жалобно заговорила я.
— Позвоните по телефону из бюро пропусков в редакцию, и секретарь вам закажет разовый пропуск… — и вид у нее был такой, будто она пролежала в нафталине много месяцев вместе со своей толстой шинелью.
На ее сером лице было мрачное счастье, она испытывала извращенческое удовлетворение мстителя. Она жила этим сладким мигом унижения другого человека. Бережно сохраняемое в нафталине от потраты временем бессмысленное зло.
Я повернулась и, не говоря ни слова, вышла на улицу. Не буду я звонить в секретариат. Не буду я заказывать себе по телефону пропуск…
Я шла по городу — без цели и направления. Наверное, надо привыкать к мысли о том, что моя жизнь превращается в более или менее благополучное странствие из несчастья в неприятность.
Как-то незаметно прошло счастливое ослепление молодости, которое было полно уверенности, что жизнь нас несет, безусловно, к светлому, прекрасному и радостному, а вовсе не к подступающей старости, болезням и утратам.
Пролился быстрый дождь, и одновременно через сивую редюгу облаков прорвалось оловянное бельмо осеннего солнца. На стынущей свинцовой воде медленно разворачивался речной трамвай.
Надо идти домой, разговаривать с детьми, объяснять им, куда делся Ларионов. Витечку я уже отправила в командировку. Куда мне послать Ларионова? Или объяснить им, что его несправедливо посадили в тюрьму? Господи, как же мне справиться со всем этим? Как объяснить им, что меня уволили? За что?
Нет, не могу, не сегодня. Нет сил. Я мадам Гулливер, каждый волосок которой привязан на колышки неисполнимых обязательств.
Причудливые позы, гримасы и кошмары.
Все равно — я ни о чем не жалею! Спасибо Старику. Как он сказал мне утром? Кто милосерд к злодеям, тот становится злодеем для милосердных…
Надо идти домой — готовить ужин, прибрать квартиру, постирать. А завтра начну все сначала. Я стану профессиональным борцом за справедливость. Правда, профессии такой не существует. А людей, занятых этим ремеслом, называют закоренелыми кляузниками. Но если справедливости нельзя добиться добром, попробую добиться чем угодно.
Свернула во двор своего дома и увидела, что на лавочке около подъезда сидит Ларионов. Стриженый, с черным лицом. И смеется, шизик.
А я плачу. Старая дура.
— Тебя отпустили совсем?
— Подписку отобрали… Чтобы не сбежал… От тебя…
— Нужен ты мне очень, арестант несчастный…
— Раз из тюрьмы вырвала, значит, нужен…
— Наверное… Ты не забудь, позвони сегодня Аде, скажи, что живой, привет передал…
