Жорж Сименон - Мегрэ в «Пикреттс»

Жорж Сименон

«Мегрэ в “Пикреттс”»

I

Полицейский Жюсьом, который во время ночных дежурств почти всегда, чуть ли не минута в минуту, оказывался в одних и тех же местах, уже настолько привык к обычной уличной суете, что фиксировал все машинально, как фиксируют прибытие и отправление поездов люди, живущие по соседству с вокзалами.

Падал мокрый снег, и Жюсьом ненадолго укрылся под козырьком дома на углу улиц Фонрен и Пигаль. Красный свет рекламы «Пикреттс», одной из немногих еще горевших в квартале, кровавыми лужами растекался по мокрой мостовой.

Был понедельник, день затишья на Монмартре. Жюсьом не задумываясь мог сказать, в каком порядке закрывается большинство ночных заведений. Вот погасли и неоновые огни «Пикреттс»; хозяин, тучный коротышка в бежевом плаще, наброшенном на смокинг, вышел опустить жалюзи.

Вдоль стены скользнула мальчишеская фигурка и направилась вниз по Пигаль к улице Бланш. Потом двое мужчин — у одного футляр от саксофона под мышкой — проследовали к площади Клиши.

Еще кто-то в пальто с поднятым воротником почти сразу повернул к перекрестку Сен-Жорж.

Жюсьом не знал имен, плохо представлял себе лица, но все эти люди, равно как и сотни других, имели для него смысл.

Вот сейчас выйдет женщина в светлой коротенькой шубке; она торопливо засеменит на своих непомерно высоких каблуках, словно боясь оказаться одна на улице в четыре утра. Пробежав метров сто до дома, где она живет, женщина позвонит — дверь там на ночь закрывают…

Наконец, как всегда вместе, появились две последние; вполголоса разговаривая, они дошли до угла и расстались в нескольких шагах от полицейского. Та, что постарше и повыше, вертлявой походкой поднялась по Пигаль к улице Лепик: полицейский иногда видел, как она входит в подъезд своего дома. Другая в нерешительности стояла и смотрела на него, словно хотела что-то сказать, затем, вместо того чтобы спуститься по Нотр-Дам-де-Лоретт, направилась, против обыкновения, к еще открытой табачной лавочке на углу улицы Дуэ.

Подвыпившая, с непокрытой головой — ее золотистые волосы блестели в свете фонарей, — она шла медленно, иногда останавливалась и, казалось, разговаривала сама с собой.

Хозяин лавочки обратился к ней запросто:

— Кофе, Арлетта?

— С ромом.

И сразу запахло ромом, подлитым в горячий кофе. Несколько мужчин — она на них даже не взглянула — пили за стойкой.

После хозяин скажет:

— Вид у нее был усталый.

Именно поэтому она заказала еще один кофе с двойной порцией рома и, рассчитываясь, долго не могла достать мелочь из сумочки.

— Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Жюсьом увидел ее снова: нетвердой походкой женщина шла обратно. Поравнявшись с ним, заметила его в темноте, повернулась и бросила:

— Я хочу дать показания.

— Чего проще. Вы ведь знаете, где комиссариат.

Тот был почти рядом, позади «Пикреттс», на улице Ларошфуко. Оттуда, где они стояли, оба видели синий фонарь и приставленные к стене велосипеды полицейских.

Жюсьом не думал, что она пойдет. Но нет, она пересекла улицу и скрылась в здании комиссариата.

Было половина пятого, когда женщина вошла в плохо освещенное помещение; дежурил бригадир Симон с одним из новичков. Она повторила:

— Я хочу дать показания.

— Слушаю тебя, крошка.

Симон служил здесь уже двадцать лет и всего навидался.

Женщина была сильно накрашена, и румяна на ее лице чуть размазались. В искусственной шубке под норку, наброшенной на черное атласное платье, она покачивалась и держалась за барьер, отделявший дежурных полицейских от посетителей.

— Речь идет о преступлении.

— О совершенном преступлении?

На стене висели большие электрические часы, и она смотрела на них так, словно от положения стрелок что-то зависело.

— Не уверена, что оно уже совершено.

— Тогда это не преступление.

И бригадир подмигнул юному коллеге.

— Возможно, оно будет совершено. Наверняка будет совершено.

— Кто тебе сказал?

Она с трудом следила за своей мыслью.

— Двое мужчин, только что.

— Что за мужчины?

— Посетители. Я служу в «Пикреттс».

— То-то, думаю, где я тебя видел. Это ты раздеваешься на публике, а?

Бригадир никогда не был в «Пикреттс», но дважды в день, утром и вечером, проходя мимо, видел на фасаде увеличенную фотографию женщины, которая сейчас стояла перед ним, а также фотографии поменьше двух других девиц.

— Значит, о преступлении тебе рассказали посетители?

— Не мне.

— А кому?

— Они говорили между собой.

— А ты слышала?

— Слышала, но не все. Нас разделяла перегородка.

Это бригадир Симон тоже знал. Когда, во время уборки, дверь заведения бывала открыта, ему удавалось рассмотреть темный красный зал, сверкающую площадку для танцев и разделенные перегородками столики вдоль стен.

— Рассказывай. Когда это было?

— Сегодня ночью, часа два назад. Да, около двух ночи. Я еще только раз выступила со своим номером.

— И о чем же говорили посетители?

— Тот, что постарше, сказал, что убьет графиню.

— Какую графиню?

— Не знаю.

— Когда?

— Наверное, сегодня.

— Они не боялись, что ты их услышишь?

— Они не знали, что я по другую сторону перегородки.

— Ты была одна?

— Нет, с посетителем.

— Твой знакомый?

— Да.

— Кто он?

— Я знаю только имя. Его зовут Альбер.

— Он тоже слышал?

— Не думаю.

— Почему?

— Потому что он держал меня за руки и говорил.

— О любви?

— Да.

— А ты слушала, о чем говорят рядом? Можешь точно вспомнить, что они сказали?

— Не совсем.

— Ты пьяна?

— Выпила, но еще соображаю.

— И пьешь так каждую ночь?

— Обычно меньше.

— Вы пили с Альбером?

— Взяли бутылку шампанского. Я не хотела, чтобы он тратился.

— Он небогат?

— Молодой еще.

— Влюблен в тебя?

— Да, хочет, чтобы я ушла из заведения.

— Значит, ты была с ним, когда пришли два посетителя и сели за перегородкой?

— Да.

— Ты их не видела?

— Видела потом, со спины, когда они уходили.

— Они долго сидели?

— С полчаса.

— Шампанское с твоими подружками пили?

— Нет. Кажется, заказывали коньяк.

— И сразу же заговорили о графине?

— Не сразу. Сначала я не обращала внимания. Первое, что я расслышала, была фраза: «Понимаешь, у нее осталась большая часть драгоценностей, но при ее образе жизни их надолго не хватит».

— Какой был голос?

— Голос мужчины. Немолодого. Когда они уходили, я заметила, что один из них — маленький, коренастый, седой. Должно быть, он и говорил.

— Почему?

— Второй моложе, а голос был человека в возрасте.

— Как он одет?

— Не заметила. Во что-то темное, возможно в черное.

— Они сдавали пальто в гардероб?

— По-моему, да.

— Значит, он сказал, что у графини еще есть драгоценности, но при ее образе жизни их надолго не хватит?

— Совершенно верно.

— Как он собирался ее убить?

Женщина была совсем молоденькая, намного моложе, чем хотела казаться. Временами она напоминала маленькую девочку, которая вот-вот сорвется на истерику. В такие моменты она не сводила глаз с часов, словно черпала в них силы. Ее покачивало. Должно быть, она очень устала. Бригадир чувствовал аромат ее косметики, к которому примешивался слабый запах пота.

— Как он собирался ее убить? — повторил Симон.

— Не знаю. Я ведь была не одна и не могла все время прислушиваться.

— Альбер тискал тебя?

— Нет. Только держал за руки. Пожилой сказал что-то вроде: «Я решил провернуть дело сегодня ночью».

— Но это вовсе не значит, что он собирался ее убить. Может, просто хотел украсть драгоценности. А может, он — обычный кредитор, который думал послать к ней судебного исполнителя.

— Нет, — упрямо отрезала она.

— Откуда ты знаешь?

— Здесь совсем другое.

— Он говорил именно об убийстве?

— Уверена, но слов не помню.

— Может, ты что-то не поняла?

— Нет.

— Это было два часа назад?

— Примерно.

— И зная, что готовится преступление, ты сообщаешь только теперь?

— Я была взволнованна. И потом, не могла уйти из «Пикреттс» до закрытия. Альфонси на этот счет очень строг.

— А если бы ты сказала ему правду?

— Он, конечно, посоветовал бы не лезть не в свое дело.

— Постарайся точно вспомнить все, что они говорили.

— Они говорили мало. И я не все слышала. Играла музыка. Таня исполняла свой номер.

Бригадир уже начал делать кое-какие заметки, но еще не особенно верил услышанному.

— Ты знаешь графиню?

— Вряд ли.

— Может, заходит какая к вам в заведение?