Рик Рид - Епитимья
Ричард поднял руку, останавливая Дуайта.
— Ладно. Мы не будем обсуждать это. Я просто уйду. Но в любом случае вам придется побеседовать с полицией.
Ричард повернулся, моля Бога, чтобы Дуайт не заметил, как дрожат его колени, — и двинулся к выходу.
— Минутку. Действительно, почему бы вам не войти? Входите, пожалуйста.
Когда Ричард обернулся, Дуайт действительно распахнул дверь, в уголках его губ блуждала улыбка. Ричард шагнул через порог, уже уверенный, что поступает опрометчиво.
Они лежали на боку на грубом цементном полу гаража, Джимми и Эвери, и округлив глаза смотрели друг на друга — единственная возможность общаться. В их взглядах ожила надежда. Она связала их узами сообщничества, более крепкими, чем веревки, стягивающие их руки и ноги. Теперь, подумали они, их путы незаметно будут ослабевать и ослабевать, пока не спадут совсем.
Ричард недоумевал, как можно жить в этом хаосе из старых газет, журналов и картонных коробок, из которых вываливались старые письма. Дуайт выжидающе смотрел на него.
— Так зачем вы пожаловали?
Ричард не знал, как приступить к делу. Только теперь он понял, что не готов к предстоящему разговору.
— Я пришел сюда как друг, как человек, знавший вас по группе анонимных одержимых сексом, — начал он.
Дуайт склонил голову набок.
— Я пришел не с осуждением. — Ричард был в смятении: его мысль металась в поисках нужных слов, он молил Бога, чтобы они явились. — Я пришел как человек, готовый к пониманию. Мы оба, вы и я, знаем, что далеко не каждый поймет, что мы переживаем ежедневно.
По лицу Дуайта расползлась усмешка, и от этой усмешки у Ричарда пересохло во рту, а сердце тяжело заколотилось. Не то, не то... нелепые бессильные слова... Но он продолжал говорить.
— Я знаю, через что вы прошли, знаю, что вы не хотели бы причинять этим детям зло, которое причиняете.
Издевательская ухмылка Дуайта становилась все явственнее, переходя в смех. И вдруг Дуайт откровенно заржал, наигранно закатывая глаза и качая головой.
— О нет. Разумеется, нет.
Ричард облизнул губы, понимая, что зашел в тупик.
— Разумеется, я не думал, что вы хотели этого. Многое в нашей жизни случается помимо нашего желания. То есть я хочу сказать, что борюсь со своими желаниями...
Ричард придвинулся ближе к Дуайту, положил руку на его плечо.
— Я могу помочь вам, Дуайт, выбраться из этой истории.
Дуайт, поведя плечом, сбросил его руку.
— Обычно, мой друг, я не ругаюсь. Это признак дурного тона. Но куда тут денешься — ты мешок с дерьмом.
— Вы, Дуайт, не то говорите. Я думаю, вы жалеете, что так сказали, и осуждаете себя за то, что творите.
Ричард почувствовал дурноту. Только бы поскорее выбраться из этого мрачного дома, из пространства, которое сжимается от каждого его слова. И он прошептал:
— Я знаю, вы хороший человек.
Дуайт долго смотрел на него — Ричард так и не понял, что выражал его взгляд. Слова его были куда понятнее:
— При вашем дерьмовом католическом образе мыслей вы не сумеете отличить хорошего человека от плохого, даже если будете смотреть ему в глаза. — Он в упор смотрел на Ричарда.
Ричард покосился на дверь, прикидывая, можно ли прорваться к ней и выбраться отсюда, пока не поздно.
Дуайт придвинулся к священнику так близко, что Ричард улавливал его несвежее дыхание и запах, пота, исходивший от его тела.
— Вы хотя бы понимаете, что я намереваюсь сделать?
— Что? — Ричард попытался поймать его взгляд и понять смысл происходящего, но остекленевшие глаза смотрели куда-то мимо него, в какую-то невидимую точку.
Дуайт покачал головой:
— Нет, вы этого не поймете, отец.
Ричарду показалось, что ослабевшие в коленях ноги больше его не держат. И он прошептал — дыхания его хватило только на шепот:
— Очевидно, так.
— Хороший человек, отец, в вашем понимании, не чувствовал бы никакого раскаяния и не пытался бы помочь им, как делаю это я. А я не испытываю никакого неудобства от того, что собираюсь сделать: убить этих детей, сжечь их, чтобы от них не осталось и следа. Я уверен, что тем самым спасаю их. Вам, священнику, конечно, знакома концепция епитимьи.
Ричард почувствовал дурноту, желудок его поднимался к горлу.
— Епитимья — дело добровольное, — прошептал он, не в силах обрести голос. — Но для вас еще не все потеряно. Есть понятие искупления, — бормотал Ричард. — Милосердие для всех нас...
— Это все мечты, отец. Вы живете в иллюзорном мире. Здесь я собираюсь сделать что-то путное. А вы меня задерживаете, сэр.
Дуайт схватил Ричарда за горло и сжал мертвой хваткой. Этого не может быть. Ричард задыхался. Изо всех сил он молотил кулаками по рукам Дуайта, но они были неподвижны, как тиски.
Тогда он пнул Дуайта ногой, угодив в лодыжку, но тот, казалось, был неуязвим. Слабеющими пальцами священник пытался ослабить железное кольцо у себя на шее, сбросить темную пелену, которая окутывала его все плотнее и плотнее. Его дыхание становилось все короче и наконец совсем прекратилось, перейдя в сухой хрип.
Руки вяло упали вдоль тела. Темнота стала полной. Ричард сдался, подумав: если такова Его водя, да будет так.
Дуайт отпустил священника, и тот свалился на пол. Если бы ты научился не соваться в чужие дела, этого бы не случилось. Он пнул священника ногой в живот.
— Это твоя вина, отец. Я за это не несу ответственности.
«Лучше проверь, мертв ли этот дурак».
— Тетя Адель, я уже подумал об этом.
Дуайт направился в гараж, где оставил револьвер. Конечно, этот болван мертв, но все же стоит в этом убедиться.
А пуля в висок даст полную гарантию.
Открыв дверь гаража, Дуайт потянулся за револьвером, оставленным на ящике у двери. Но оружия на прежнем месте не было. Исчезли и мальчишки.
Глава 31
Этого не может быть! Дуайт ринулся в гараж, взглянул на пол и понял: они исчезли. Веревка и липкая лента кучкой валялись на полу. Мальчишек не было.
Как они ухитрились освободиться?
Он бросился к двери в подвал, полагая, что у этих двух дерьменышей хватит совести освободить друзей прежде, чем самим отсюда выбраться.
Но как бы то ни было, сбежав, они вызовут полицию, не станут рисковать и пытаться справиться с ним собственными силами.
И едва эта догадка осенила его, как тут же в голову пришла другая. Распахнув дверь в подвал, он так и остался на верхней ступеньке лестницы. А что, если сейчас они там, внизу, и ждут меня с моим же револьвером 357-го калибра и нацелен он на эти самые ступеньки?
Дуайт стоял под яркой лампочкой, освещавшей его с головы до ног, вглядывался в душное и темное нутро подвала и думал: удобная мишень. Я удобная мишень.
Неужто все кончено? Неужто все планы, которые он вынашивал так долго и расчетливо, о чем столько мечтал, пошли прахом? И так внезапно?
Дуайт отступил назад, в тень. Оказавшись снова в гараже, он сбросил обувь. Это был единственный способ пробраться в подвал тихо, без шума.
Но даже и в этом случае маленькие монстры могли разнести его черепок на куски.
Он стоял посреди гаража, изыскивая способ, как устроить ловушку разом для всех там, в подвале — и поджечь дом. Но был еще черный ход, дверь, выходившая на крыльцо на заднем дворе. И, возможно, у него не осталось времени блокировать ее...
А если ему и удастся это сделать, что это даст? Он так старался заполучить этого маленького дьяволенка Джимми, и вот!
«Если у тебя есть хоть капля здравого смысла, ты наглухо заклинишь кухонную дверь и ту, что выходит на улицу, а потом подожжешь дом и покончишь со всем разом».
Дуайт закусил губу, услышав за спиной голос тетки. Он не желал ей отвечать. Она не знала, чем он сейчас занимался. Как могла она все это понять?
Он никогда не доставлял ей тех неприятностей, какие причиняли ему эти маленькие чудовища внизу.
Нет, он не мог лишить себя последнего, окончательного единоборства с Джимми.
Мальчику необходимо снова встретиться с ним и услышать слова мудрости, которыми Дуайт мог его одарить.
Иначе в чем же смысл наказания?
Дуайт покачал головой. Не было иного выхода — только встретиться с этими монстрами лицом к лицу — на их условиях.
К тому же он намного сильнее их. И, конечно, намного хитрее.
Они не могут меня провести, сказал он себе, продвигаясь по стене гаража к выключателю. Открыв маленькую серую металлическую дверцу, он обесточил дом.
Погас свет. Не гудело отопление, наступившая вслед за этим тишина была столь же всеобъемлюща, как и тьма.
Дуайт выждал несколько минут, чтобы дать глазам привыкнуть к темноте. Высокие окна подвала пропускали серебристый свет — это был отблеск снега.
Дуайт надеялся, что этого освещения будет достаточно, чтобы разглядеть то, что ему требовалось. У него было преимущество: он знал подвал. А маленькие чудовища не знали. Дуайт направился к верхней ступеньке лестницы. Идиоты, они не оказались бы в таком бедственном положении, если бы были умными, хорошими детьми.
