Томас Харрис - Красный Дракон
Здоровье бабушки ухудшалось, она стала худеть и смогла надевать давно уже похороненные в сундуках платья. Некоторые из них были еще элегантны. Черты лица и прическа придавали ей сходство с Джорджем Вашингтоном, изображенным на долларовой купюре.
К весне манеры бабушки утратили изящество. Она командовала за столом и не позволяла никому и слова вставить, рассказывала о своем детстве в городке Сент-Чарльз, открывая при этом очень интимные страницы собственной биографии с целью воодушевить и наставить Фрэнсиса и остальных слушателей.
В 1907 году бабушка действительно считалась блистательной дебютанткой сезона и ее приглашали на престижные балы в лучшие дома Сент-Луиса.
Подчеркнув, что из ее рассказа каждый может извлечь для себя поучительный урок, она многозначительно посмотрела на Фрэнсиса, сидящего со скрещенными под столом ногами.
— Я росла в то время, когда медицина почти не могла помочь тем, кто волею природы испытывал даже небольшие затруднения, — рассказывала бабушка. — У меня была красивая кожа, прекрасные волосы, и я использовала это в полной мере. А вот проблему с зубами я преодолевала с помощью силы воли и неунывающего характера — и настолько успешно, заметьте, что этот недостаток превратился в мое достоинство, шарм, если хотите. Я думаю, вы бы даже могли назвать мои зубы изюминкой — подарком, который я не обменяла бы ни на что на свете.
Она продолжала свой подробный рассказ, признавшись, что не доверяла докторам, но, когда стало ясно, что деформация десен может стоить ей зубов, она добилась приема у одного из самых знаменитых докторов на Среднем Западе — Феликса Бертля, швейцарца по происхождению. «Швейцарские зубы» доктора Бертля пользовались популярностью в высших кругах общества, поэтому от пациентов отбоя не было.
К нему приезжали даже из Сан-Франциско, причем в его приемной можно было увидеть знаменитых оперных певцов, общественных деятелей, одним словом, людей, не без причины опасавшихся, что обычный дантист может испортить им дикцию или изменить тембр голоса. Швейцарец же мог полностью воссоздать зубы, данные вам природой, изготовляя протезы из специально подобранных материалов, резонансные свойства которых были ему известны досконально.
Когда доктор Бертль закончил работу, новые зубы бабушки выглядели не хуже прежних. Она сжилась с ними, как с родными. «Не потеряв ни капли своего уникального очарования», — добавила бабушка с хитрой улыбкой.
Мораль, содержащуюся в рассказе бабушки, Фрэнсис поймет позже; пока он не научится зарабатывать сам, отправлять его к модным врачам никто не станет.
Высидеть на месте во время таких обедов помогало предвкушение того, что будет вечером.
А по вечерам за Королевой-матерью приезжал на дровяной телеге, запряженной парой мулов, ее муж. Если бабушка была занята наверху, они брали Фрэнсиса с собой, и он ехал с ними по аллее до самого шоссе.
Весь день он не мог дождаться, когда наступит вечер, представляя, как усядется рядом с Королевой-матерью и ее высоким, худым, но широкоплечим мужем, молчаливым и почти невидимым в темноте, как зашуршат по гравию ободья колес. Он представлял себе караковых мулов, иногда покрытых грязью, с подстриженными гривами, торчащими, как жесткие щетки, стегающих хвостами спины. Он предчувствовал запахи пота, выкипяченной хлопчатобумажной ткани, нюхательного табака и распаренной упряжи. Порой, когда мистер Бейли расчищал новую опушку, к ним примешивался запах костра. В таких случаях старый негр брал с собой ружье, а на телеге валялась пара зайцев или белок, вытянутых, словно летящих в беге.
Во время короткой поездки они хранили молчание, только мистер Бейли говорил что-то мулам. Мальчик сидел между ним и Королевой-матерью, и ему было приятно касаться их покачивающихся тел. Спрыгнув с телеги в конце дороги, он давал ежевечернюю клятву идти прямо домой, а потом смотрел, как, покачиваясь, удаляется огонек керосиновой лампы. Он слышал, как они разговаривали, удаляясь от него. Иногда Королева-мать рассказывала мужу что-нибудь смешное, а потом смеялась вместе с ним. Он стоял в темноте, и ему было приятно, что смеются не над ним.
Пройдет время, и он поймет, что заблуждался…
Иногда с Фрэнсисом приходила играть дочка испольщика, который жил через три участка. Бабушка разрешала ей бывать у них потому, что она забавлялась, наряжая девочку в платья, оставшиеся от Мэриан. У девочки были рыжие волосы, она была апатична и быстро утомлялась.
Как-то жарким июньским днем после обеда, когда ей надоело вылавливать соломинкой жуков на птичьем дворе, она попросила Фрэнсиса показать ей укромные части тела. В углу между стенкой курятника и живой изгородью, которая заслоняла их от нижних этажей дома, он расстегнул перед ней штаны. Она не осталась в долгу, опустив до щиколоток свои хлопчатобумажные трусики. В тот момент, когда он присел на корточки, чтобы разглядеть получше, из-за угла вылетела, выставив вперед лапы, обезглавленная курица, вздымая пыль оглушительно хлопающими крыльями. Стреноженная трусиками, девочка отпрянула, но курица успела забрызгать ей ноги кровью.
Фрэнсис вскочил на ноги и, не успев натянуть штаны, увидел, как из-за угла вышла Королева-мать.
— Хотел поглядеть, откуда что берется? — заговорила она спокойно, увидев детей. — Ну, поглядел, и будет. Теперь займись чем-нибудь попроще. Найди себе игру и играй — только одетым. А сейчас, ну-ка, помогите мне поймать вон того петуха.
Тут же забыв о неприятном происшествии, дети целиком отдались охоте на резвого петуха. За ними из окна на втором этаже не отрываясь наблюдала бабушка.
Бабушка увидела, как Королева-мать вошла обратно в дом. Дети тем временем забежали в курятник. Подождав минут пять, бабушка тихонько подошла и, рывком распахнув дверь, заглянула внутрь. Дети собирали петушиные перья для индейского головного убора.
Бабушка отослала девочку домой и повела Фрэнсиса в дом. Там она ему сообщила, что отправляет его обратно в приют, но сначала накажет.
— Иди наверх. Сними брюки и жди меня в своей комнате, а я пока поищу ножницы.
Он прождал в своей комнате несколько часов, лежа на кровати со спущенными штанами, вцепившись в покрывало. Он ждал ножниц. Он еще ждал, когда внизу застучали тарелки ужинающих стариков, когда на улице заскрипела повозка и послышались стук копыт и хрип мулов — за Королевой-матерью приехал муж.
Уснул он только на рассвете, а проснувшись утром, стал ждать опять, судорожно вздрагивая.
Бабушка так и не пришла. Забыла, наверное.
Шли дни, а он все ждал. Чем бы он ни занимался, его то и дело охватывал липкий ужас. С тех пор он никогда не перестанет ждать.
Он стал избегать Королеву-мать, не объясняя причины, отказывался разговаривать с ней; он по ошибке решил, что та рассказала бабушке о случившемся на птичьем дворе. Теперь он был уверен, что, исчезая на телеге с керосиновой лампой в темноте, Королева-мать с мужем смеялись над ним. Да, верить никому нельзя!
Было мучительно тяжело лежать, стараясь уснуть, когда в голову лезли настойчивые мысли. Было мучительно тяжело лежать спокойно в такую лунную ночь.
Фрэнсис знал, что бабушка права. Пусть все знают, что он наделал, пусть знают даже в Сент-Чарльзе. Он не сердился на бабушку. Поделом. Он знал, как крепко ее любит. Он хотел быть хорошим.
Он представил себе, как в дом врываются грабители, как он защищает бабушку и как она потом признает, что ошиблась в нем: «Оказывается, Фрэнсис, ты не исчадие ада. Ты у меня хороший мальчик».
Он стал думать о грабителе, как тот врывается к ним в дом. Он врывается внутрь, чтобы показать бабушке укромные места своего тела.
Как же Фрэнсису защитить ее? Он еще совсем маленький и не может одолеть здоровенного грабителя.
Он стал размышлять. В кладовке у Королевы-матери висел огромный нож. Отрубив голову курице, она вытирала его газетой. Может, пойти взять его? Спасти бабушку — его долг. Он поборет страх перед темнотой. Если он действительно любит бабушку, то пусть в темноте боятся его. Пусть грабитель боится его, Фрэнсиса, а не наоборот.
Он прокрался вниз и нашел нож, висевший на гвозде. От ножа странно пахло, как из раковины, над которой курице спускали кровь. Нож был остро наточен, его тяжесть придавала Фрэнсису уверенности в себе.
Он потащил нож в комнату бабушки, желая убедиться, что грабителей там нет.
Бабушка спала. В комнате было очень темно, но он точно знал, где она лежит. Если бы в комнате находился грабитель, то Фрэнсис услышал бы, что тот дышит, как он слышит сейчас дыхание бабушки. Он бы знал, где находится шея грабителя, как он знает, где шея бабушки. Шея была прямо под дыханием.
Если бы в комнате был грабитель, Фрэнсис бы напал на него тихо, вот так. Он бы высоко взмахнул ножом, сжимая его обеими руками, вот так.
