Кошки-мышки - Паттерсон Джеймс
«Насколько же красиво это место!» – думал Сонеджи. Оно как нельзя лучше подходило для задуманного Сонеджи представления, которое он проигрывал в голове уже не один раз.
И произойдет все это именно здесь, на вокзале Юнион Стейшн!
Копья и стрелы яркого утреннего солнца проникали внутрь здания через световые люки в кровле. Они отражались от стен и позолоченной лепнины потолка. В вестибюле располагались справочное бюро, огромное информационное табло и несколько кафе и ресторанов.
Вестибюль переходил в зал ожидания, который когда-то называли «самой большой в мире комнатой». Какое же замечательное по красоте историческое место он выбрал для сегодняшнего праздника – своего нового дня рождения.
Гэри достал из кармана маленький ключ и несколько раз подбросил его на ладони. Затем он отпер им одну из серых стальных дверей, выходивших на балкон.
Почему-то он считал эту комнату своей. Наконец-то у него была своя собственная комната наверху. Сонеджи тихонько закрыл за собой дверь и шепотом пропел:
– С днем рождения, дорогой Гэри, с днем рождения тебя.
Глава 7
Это будет невероятным, запредельным, превосходящим все то, что он когда-либо сотворил. Заключительную часть своей затеи он мог бы воплотить и вслепую, так как множество раз репетировал ее в мыслях и видел во снах. Он ждал этого дня более двадцати лет.
Внутри маленькой комнаты он разместил небольшой трехногий алюминиевый штатив, укрепив на нем винтовку «Браунинг». Это было замечательное оружие, снабженное оптическим прицелом и электронным спусковым устройством, которое Гэри сконструировал сам.
Здание продолжала сотрясать дрожь от приходящих и уходящих поездов – его огромных любимых зверей, ищущих здесь пропитания и отдыха. Никакое другое место не могло сравниться с этим, и Гэри наслаждался им.
Сонеджи знал о Юнион Стейшн все, также хорошо, как помнил малейшие подробности громких массовых убийств, совершенных в самых людных местах. Еще ребенком, он был одержим тем, что ныне принято называть «преступлениями века». Не раз он представлял себя исполнителем подобных актов, знаменитым и вызывающим страх в сердцах окружающих. Он сам планировал якобы случайные убийства и сам претворял их в жизнь. Первую жертву еще в возрасте пятнадцати лет он похоронил на ферме своего родственника. Тело так и не было обнаружено до сих пор.
Он ощущал себя одновременно и Чарльзом Старкветером, и Бруно Ричардом Хауптманом, и Чарли Уитманом. Гэри, конечно, превосходил их умом и не был таким же сумасшедшим, как они.
Даже выбранное им самим имя – Сонеджи – почему-то представлялось тринадцатилетнему мальчику пугающим. До сих пор он испытывал трепет от этого имени. Спгаркветер, Хауптман, Уитман, Сонеджи…
Гэри еще в детстве пристрастился к стрельбе из винтовки, в чем немало преуспел, охотясь в густых лесах возле Принстона, штат Нью-Джерси. Последний год он уделял этому занятию еще больше внимания, поэтому нынешним утром ощущал себя во всеоружии. Черт побери, он был готов уже не один год.
Сонеджи поудобнее устроился на складном металлическом стульчике. Затем он достал кусок темно-серого брезента, прекрасно гармонирующего с мрачными вокзальными стенами, и укрылся им. Он должен был раствориться в окружающей обстановке. Исчезнуть. Снайпер, решившийся на выстрел в таком многолюдном месте, как Юнион Стейшн.
По-старомодному певуче диктор через громкоговорители оповещал пассажиров о движении поездов, объявляя номера путей и время отправления. Наконец настала очередь и «Метролайнера», следовавшего через Балтимор, Уилмингтон и Филадельфию в Нью-Йорк, на вокзал Пенн Стейшн.
Сонеджи ухмыльнулся: именно на этом поезде он и исчезнет отсюда.
Билет у него был, и Гэри считал, что вполне успеет к отправлению. Выбор невелик: либо он уезжает на «Метролайнере», либо его арестовывают. Остановить Сонеджи мог сейчас, пожалуй, только Алекс Кросс, но и это не имело никакого значения. Его план предусматривал все нюансы, включая даже собственную смерть.
На какое-то время Сонеджи задумался и полностью погрузился в воспоминания.
Ему было девять лет, когда студент по имени Чарльз Уитман открыл огонь из башни техасского университета в Остине по ничего не подозревающей толпе. Уитману, бывшему морскому пехотинцу, исполнилось двадцать пять. Это скандальное и сенсационное событие возбуждало Сонеджи еще тогда.
Он собирал все газетные статьи, касающиеся подобных преступлений, вырезая их из «Лайф», «Ньюс Уик», «Нью-Йорк Таймс», «Филадельфия Инквайерер», а также балтиморских, лос-анджелесских и даже парижских и лондонских газет. Он до сих пор берег эту подборку для будущих поколений, храня ее в доме одного приятеля. Эти статьи представляли собой ценнейшие свидетельства прошлых, настоящих и будущих преступлений.
Гэри Сонеджи являлся отличным стрелком, что, впрочем, учитывая густоту толпы на вокзале, было вовсе не обязательным. Огонь должен был вестись с расстояния в сто ярдов, а Гэри прекрасно стрелял и с пятисот.
«Теперь пора расстаться с воспоминаниями и вернуться в реальный мир», – приказал он себе, считая, что время действовать вот-вот наступит. По его телу прошла волна озноба. Это было прекрасное, возбуждающее и дразнящее ощущение. Он приник к окуляру оптического прицела, разглядывая суетящуюся внизу толпу.
Сонеджи тщательно выбирал первую жертву. Кипящая жизнь сквозь мощную оптику смотрелась куда ярче и красивей, чем на самом деле.
Глава 8
Вот, наконец, и вы.
Он не спеша осматривал вестибюль с его тысячами спешащих по своим делам людей. Никто из них и понятия не имел о том смертельно опасном положении, в котором все они оказались. Похоже, людям вообще не свойственно верить, что именно с ними может случиться что-то очень плохое.
Сонеджи наблюдал за оживленной группой подростков в голубых блейзерах и белоснежных сорочках. Подготовишки, проклятые подготовишки! Они хихикали и с неестественным восторгом неслись к своему поезду. Счастливые люди всегда производили на Сонеджи тягостное впечатление, особенно эти тупые самодовольные малявки, считавшие, что мир создан исключительно для них.
На какой-то миг Гэри показалось, что он может различать даже запахи: дизельного топлива от локомотивов, сирени и роз от цветочного киоска, мяса и чеснока из дверей ближайшего ресторана. Настолько явственные, что он даже почувствовал голод.
В оптике Сонеджи роль прицельной марки исполняла вертикальная стрелка, а не так называемый «бычий глаз», как в большинстве прицелов. Переделанный им самим прибор нравился Гэри гораздо больше заводских. Перед ним, словно на экране миниатюрного телевизора, проплывала целая гамма цветов и движений пассажиров, приближающихся к своей смерти. Сейчас огромный мир перед Гэри сузился до маленького гипнотизирующего кружочка окуляра.
Сонеджи позволил прицельной марке остановиться и отдохнуть на широком морщинистом лбу уставшей деловой женщины лет пятидесяти с небольшим. Дама, тощая и нервная, имела затравленный взгляд и тонкие бесцветные губы.
– Скажи «спокойной ночи», Грейси, – тихо прошептал Сонеджи. – Спокойной ночи, Айрин. Спокойной ночи, миссис Кэлэбаш.
Его палец уже лег на спусковой курок, готовясь начать утреннюю бойню, как Гэри внезапно передумал, и убрал руку.
«Такая цель явно недостойна первого выстрела, – остановил он себя, укоряя за нетерпеливость. – Нет никакой изюминки: просто старая замученная корова».
В следующий раз прицел, словно притянутый магнитом, прилип к пояснице носильщика, катящего перед собой тележку, заваленную коробками и чемоданами. Высокий симпатичный чернокожий чем-то напомнил Сонеджи Алекса Кросса. Темная кожа носильщика блестела, словно черное дерево.
«Вот эта мишень уже куда лучше, – подумал Гэри. – Но кто, кроме меня и самого Кросса, догадается об истинной цели такого послания? Нет, стоит подумать и о других. Эгоизм в данном случае неуместен».
