Стивен Джонс - Ужасы. Замкнутый круг
— Кинозвезда, — констатировал он.
Он прижал к себе детей с двух сторон, и печаль исказила его лицо.
— Я думал, что уже никогда не увижу своих малышей.
— Папа, — шепнул Джо, — а Гитлер правда умер?
— Надеюсь, что да, — ответил Август Фуллер.
— Папа, а правда то, что рассказывают о лагерях смерти? — спросила Люси, чтобы не чувствовать себя отщепенкой.
Но, спрашивая, она уже чувствовала, сколь неуместен ее вопрос. Наверняка Гаральд, собственный ее брат, был жертвой одного из лагерей.
— Я бы сказал — да, — ответил отец. — Дети мои, это так. И страданиям не будет конца. Пятьдесят лет еще будут считать погибших и спорить, кто виноват больше.
— Папа, — сказал Джо, — хочу подарить тебе кое-что в честь встречи.
Они привезли с собой уйму всяких подарков. И сейчас Джо вытащил из кармана брюк головоломку из магазина дешевых товаров: крохотный шарик нужно было закатить тигру в глаз. Люси оставила их упражняться с игрушкой, а сама подошла к балконной двери. Вдалеке слышались детские голоса, доносящиеся то ли с заднего двора, то ли с детской площадки. Она взглянула на сад и подумала, что было бы здорово, если бы пошел снег.
В кипарисовой изгороди зиял просвет в два дерева шириной. Молодой человек в черном, может, тот самый, что ускользнул при их появлении, стоял среди кладбищенского бурьяна и не сводил с дома глаз. Люси видела черные кудри и бледное лицо. И длинное черное пальто наподобие шинели. Среди запустения виднелись опрятные, убранные цветами могилы и расчищенные граблями дорожки.
Тетя Хельга пришла за детьми.
— Время посещения закончено, — словно медсестра, сказала она.
Джо упрямился, как шестилетний. Хотел остаться с папой. Вырываясь из твердой хватки тети Хельги, он громко протестовал:
— С ума сойти! Да мы только что зашли!
Люси взглянула на отца. С кроткой, робкой улыбкой тот отложил в сторону головоломку и взял ручку. Тетя Хельга потащила упирающегося Джо вокруг стола. Папа сидел, словно под стеклянным колпаком, и не мешал сестре выдворять младшего отпрыска из кабинета. Тетя Хельга и Люси приказала:
— И ты! Ты тоже, Луиза!
Напоследок Люси взглянула в окно и увидела, что молодой человек в черном исчез. Вслед за теткой дети прошли в свои прежние спальни, которые некогда делили с Гаральдом и Розвитой. В общем-то, Люси нравилась ее комната, и она попыталась не думать о залитой солнцем спальне в доме О'Брайнов, украшенной рюшами и узором в горошек. Чемоданы уже подняли наверх, и Люси вместе с мамой принялась разбирать вещи, смеясь и рассматривая последние снимки из калифорнийского Окленда. Когда Джо переобулся в тапочки, ему позволили пойти осмотреть дом. Наконец мама села за пишущую машинку внизу, и тетя Хельга позвала:
— Луиза, пойдем со мной!
Они отнесли пустые чемоданы на третий этаж, где обитала тетя, затем поднялись еще выше, по узкой чердачной лестнице. Там была крохотная лестничная площадка с окном, которое выходило на шиферную крышу. Тревожно Люси глядела на перила, думая о дядюшке Маркусе. Длинный чердак был перегорожен на маленькие чистенькие комнатки, в которых сильно пахло нафталином. Именно здесь некогда находилось место их игр, возле перегородки стояли старый диван и большой платяной шкаф. В одном углу притаился портняжный манекен, обмотанный тюлем. На лестнице послышались глухие шаги, и появился взволнованный Джо.
— Мы здесь играли! — вскрикнул он. — Я помню!
— Ох, Иоахим… — тихонько вздохнула Хельга.
Стоя рядом с тетей, дети увидели серую полевую форму, разложенную на диване, рядом стояла пара поношенных сапог.
— Грустное место, — сказала тетя, — Мой бедный Маркус…
Подавленные, все вышли на лестницу, и тетя Хельга заперла дверь.
— Похоже на то, что играть здесь сейчас слишком холодно, — вздохнул Джо.
В пять часов все спустились в столовую, чтобы поесть ржаного хлеба с маргарином, сливового джема, жареных колбасок и противного кислого сливового пирога, украшенного сверху полусырыми сливами. Мама зажгла первую свечу на рождественском венке из еловых и сосновых веток, украшенных золотистыми шишечками. Из напитков дети смогли пить лишь воду, попробовав противного мятного чая и обезжиренного молока. Джо задумчиво повел рассказ о Дне благодарения, и тут тетя Хельга спросила: «Благодарение за что, собственно?» В половине шестого тетя воскликнула:
— Иди наверх, скорей наверх, крошка Вики, он ждет!
Вики понесла поднос своему мужу. Когда Джо хотел было последовать за матерью, тетя Хельга удержала его на стуле, положив руки мальчику на плечи.
— Тихо! — сказала она. — Нужно понимать. Это время принадлежит им двоим.
— А когда нам дадут хоть какое-то время побыть с отцом? — спросила Люси.
Ирония на лице Хельги сменилась ласковой улыбкой, и она смилостивилась:
— Думаю, вам будет позволено прогуляться вместе с Августом.
— Позволено?! — вскричал Джо. — Ты что?! Он мой отец, а не ты!
Тетя Хельга ударила Джо по лицу. Люси, вмиг сделавшись сильной, как супермен, вскочила со своего места, оттолкнула тетю и загородила собой брата.
— Как ты смеешь! — крикнула она. — Мама! Папа! Она ударила Джо по лицу!
Никто не появился. Кабинет и столовая были в разных концах дома. Тетя Хельга упала на стул и залилась слезами. Кипящий злобой Джо вскочил и выбежал из столовой.
— Я не должна была бить мальчика, — повернула она к Люси жутко заплаканное лицо. — Луиза, дитя мое, заботиться о твоем отце было так трудно. Создать ему условия для работы, оградить от помех.
— Джо пойдет к папе и маме, — проговорила Люси.
— Ох, Август отошлет его назад, — сказала тетя Хельга. — Это время принадлежит только ему и крошке Вики.
Она отхлебнула мятного чаю и продолжала:
— Мне казалось, что я умру, когда пришли его арестовать. Август вел себя так храбро. Нас предупредили, мы всегда были хорошо осведомлены. С пальто и шляпой он вышел на дорожку. Не хотел, чтобы они заходили в дом.
— Кто приходил за ним? — спросила Люси.
— Двое мужчин в мягких шляпах и плащах, — ответила тетя Хельга. — Август тогда сказал мне: «Что за штамп…» В нашем доме прятались беженцы, он жертвовал собой ради них. Он говорил с теми двумя мужчинами; я стояла в передней у двери; фрау Ротмайер с детьми убежала в сад за домом, а оттуда через живую изгородь пробралась на кладбище. Никто бы не стал там искать. Мы так поступали при каждой тревоге, только зимой бывало непросто.
Фрау Фуллер-Кранц снова заплакала, лицо ее сморщилось.
— Ох, Луиза, такой кошмар…
— Пожалуйста, ну пожалуйста, не плачь. — Луиза постаралась, чтобы ее голос звучал как можно более тепло и участливо. — С папой все в порядке. Все мы здесь.
— Целых тридцать шесть часов я ждала в президиуме Дармштадта, — рассказывала тетя Хельга. — Пошла в дамскую комнату в большом универмаге, там умыла лицо и руки. Съела булочку и выпила кофе. На автобусе вернулась домой, сюда, и сумела дозвониться до американского бизнесмена в Берлине, мистера Уолкера. Я сказала без обиняков: «Арестовали Августа Фуллера». Несколько часов я проспала прямо в одежде, как вернулась домой, но фрау Ротмайер меня разбудила. Я переоделась, села на велосипед и принялась кружить по Брайтбаху: съездила в полицию, в мэрию, к очень культурному человеку, члену Трудового фронта, интеллектуалу, у которого была вилла в Штейнберге. Мне кажется, все вместе помогло. Через три дня Августа освободили. Тогда, осенью сорок первого, мы решили перебраться в Шлезвиг-Гольштейн — в маленький домик на Мариенсе.
— Ты спасла папу, — сказала Люси. — Ты очень смелая, тетя Хельга.
Наконец-то тетя улыбнулась. Они сидели в тишине, не спеша убирать со стола. На улице было темно, комнату освещала лишь одна-единственная свеча в рождественском венке. Отопление не работало, дом сковал холод. Издалека доносилось однообразное постукивание, словно плотник чинил какой-то соседний дом. Вдруг раздался приглушенный расстоянием жалобный вопль и глухой звук удара.
— Ты слышала?
Спрашивать едва ли имело смысл; тетя Хельга, конечно же, ничего не слышала.
— Ей-богу, — сообщила Люси, — такое чувство, будто кто-то… упал.
Выражение лица Хельги сделалось стылым и неодобрительным, и она процедила:
— Похоже, Гаральд заморочил вам голову всякими печальными небылицами.
— Какими такими печальными небылицами?
— Довольно! — отмахнулась тетя Хельга, — Уберем со стола, и если ты будешь хорошей девочкой, то получишь рюмочку настойки из бузины.
Несколько ступенек вниз вели в кухню, где больше не пахло печеньем, вместо этого от плиты исходил сильный запах копоти. Всего было в обрез: и мыла, и порошка, и полироля, и спирта. Горшки и сковороды чистили песком. Когда они покончили с мытьем посуды, Люси открыла заднюю дверь и выглянула во двор. Ночь не была темной — пошел снег. Старые качели раскачивались ту-да-сюда, словно девятилетняя Луиза только что вбежала в дом.
