Дэвид Мэдсен - Откровения людоеда

Я хранил тайну осознания себя самого; в конце концов, у меня не было уверенности в том, что любое искреннее откровение с моей стороны вызовет сочувственную реакцию. Также я не был достаточно уверен (на самом деле, как мог я быть уверен в столь юные годы?) в нравственном характере этого — я имею в виду, было это достойным похвалы или нет. Одержимы ли подобным другие люди? Теперь, конечно же, я знаю, что одержимы — хотя природный партнер в их мистической свадьбе был не тот, что у меня: Микеланджело и его мрамор, Шекспир и английский язык, Герр Доктор Юнг и темные глубины человеческой души. Что это, если не идеальные примеры его Mysterium Coniunctionis[30] завершенного бракосочетания гения и медиума? И в этот список, несомненно, должно быть добавлено имя Орландо Криспа и его сырой, податливой, благоухающей кровью послушной плоти.

Это произошло в день моего тринадцатый рождения, когда я окончательно осознал, к чему ведет мое бесконечное шатание по кухне и выдумывание различных маленьких блюд; я неожиданно увидел их — отчетливый, полыхающий след, омываемый значением и смыслом — вот чем они были: подготовкой, тренировкой, затянувшимся ученичеством кулинарному ремеслу. Я знал, что за любой неуверенностью, которая у меня была, я был, по крайней мере, готов к тому, чтобы стать полностью посвященным в притягательные секреты кухни, и принести свои последние клятвы Высшей Воле, которая собрала несопоставимые осколки моей судьбы в единое целое, еще до того момента, как мой нелепый отец — несомненно, пыхтящий и задыхающийся, и бессмысленно ревущий — первый раз погрузил свою покрасневшую штуку в молочно-белое тело женщины, которую я имею честь называть матерью. Короче, я был готов посвятить свою жизнь призванию, которое с божественной изящностью даровано мне. Я стану шеф-поваром.

Таким образом, догадаться о моем будущем в этой жизни было само по себе достаточно просто. Моя мама (со всей свойственной ей проницательностью) подарила мне маленькую книгу под названием «Величайшие в мире блюда, приготовляемые просто»; отец подарил мне на день рождения химический набор для продвинутых учеников — в будущем, вероятно, он видел меня лаборантом-химиком, чья основная цель заключается в разложении, чье любопытство заставляет его расчленять вещи на несопоставимые части, не имея четкого представления о том, как собрать их в одно целое. Тем не менее, моя мать не могла не понять, что я вошел в этот мир с душой художника, рожденного для того, чтобы создавать и пересоставлять, вдохновленного врожденной иллюзорной способностью быстрого восприятия всего в целом — видение столь же по сути божественное, насколько лаборант-химик может быть образом демоническим. Когда все это произошло, первый рецепт, на который я натолкнулся взглядом, когда взволнованно перелистывал страницы, оказался рецептом Бефстроганова, в тот миг волшебства и благодати я знал, что любые сомнения и колебания позади, о! я знал, что безнадежно и непоправимо влюбился.

Бефстроганов

2 унции (50 грамм) масла

2 большие луковицы, крупно нарезанные

4 унции (100 грамм) грибов, нарезанных ломтиками

1/2 унции (15 грамм) чистой муки

1/2 фунта (750 грамм) мясного филе, порезанного на толстые полоски

1 чайная ложка (5 миллилитров) смеси приправ (трав, зелени)

1 столовая ложка (15 миллилитров) томатного пюре

2 чайные ложки (10 миллилитров) французской горчицы

1/4 пинты (150 миллилитров) прокисших сливок

1/2 пинты (300 миллилитров) говяжьего бульона

соль и черный перец по вкусу

прежде чем подать на стол, покрошить сверху петрушку

Растопите половину взятого количества масла на сковороде на медленном огне и поджарьте лук до золотистого цвета. Прибавьте огонь, добавьте грибы и обжаривайте их несколько минут. Затем пересыпьте их со сковородки и сохраните теплыми в какой-нибудь посуде. Добавьте по вкусу муку с солью и черным перцем, и изваляйте полоски мяса в муке так, чтобы они были полностью покрыты ею. Растопите оставшееся масло на сковороде, и быстро поджарьте куски мяса до коричневого цвета. Добавьте грибы и лук. Размешайте в говяжьем бульоне, травах, томатном пюре и горчице, верните на сковородку и доведите до кипения, тщательно помешивая. Вылейте сливки. Жарьте без кипячения, постоянно помешивая. Прежде чем подать на стол, блюдо необходимо украсить порезанной петрушкой.

Конечно же, это было всего лишь начало, но оно имело большой успех; моя дорогая мама была более чем великодушна, восхищаясь блюдом на троих, которое я подал на стол — в этот вечер у отца было занятие по ремонту автомобилей, но из чистого любопытства он остался дома, несомненно, ожидая, что моя первая попытка приготовить одно из величайших блюд в мире обернется унизительным провалом.

— Хорошо, — сказал он, задумчиво пережевывая кусочек говядины, как замечтавшаяся корова, — это очень неплохо в качестве хобби — слоняться без дела по кухне, именно так ты и делаешь, Орландо, но довольно скоро тебе придется начать думать о будущем.

— Это и есть мое будущее, — решительно ответил я.

Отец медленно покачал головой, снисходительная легкая ухмылка появилась под его нелепыми, испачканными соком усами.

— Ты не можешь зарабатывать на жизнь тушеным мясом, — сказал он.

— Это был Бефстроганов.

— Для меня по вкусу — как тушеное мясо.

— Я собираюсь стать величайшим шеф-поваром, — сказал я.

Чтобы быть предельно честным, я должен сказать, что он на самом деле не смеялся мне в лицо, но выражение смеси презрения и жалости, которое отобразилось на его лице, было гораздо хуже, чем смех. Я никогда не ненавидел его сильнее, чем в этот момент. Моя мать, как всегда с неизменным самообладанием, сидела перед своей пустой тарелкой, не сказав ни слова; тем не менее, как только я поднялся, чтобы выйти из-за стола, она посмотрела на меня понимающим взглядом, сиявшим в ее восхитительных глазах.

Сам я был крайне восхищен: мысль о том, как я трансформировал плоть живого зверя — с помощью поразительного алхимического процесса, подобного превращению в золото! — привела меня в состояние более высокого, яркого измерения реальности; более привлекательный, пикантный, обогащенный, букет этого драгоценного ихора[31] сохранялся у меня во рту, словно вкус, оставшийся после проверенного временем вина, роскошной грации таинства, дарованного для принятия внутрь. Более того: это была плоть, поглощенная моей плотью, две части стали единым целым, страстное деяние отдачи, получения и объединения гораздо слаще и более долговременно, нежели вертлявая тряска ягодицами и передами, которым я, признаюсь, потакал столь часто. Для меня это был настоящий exstasis[32].

Дорогая, любимая, желанная королева моего сердца прекратила земное существование незадолго до того, как я окончил школу. Она никогда не отличалась крепким здоровьем; что касается меня, то я склонен верить, что ее ранняя карьера на сцене высосала из нее всю жизненную силу. В конце концов, жизнь преуспевающей актрисы, физическая, эмоциональная и душевная, требовала полностью посвятить ей тело и душу (любое настоящее искусство требует этого от каждого, кто преклонился у его алтаря), следовательно, вполне следовало ожидать, что страдание будет неминуемым спутником творческих гениев. Я сам страдаю геморроем на протяжении многих лет.

А тогда я был абсолютно не готов к ее уходу. Отец был первым, кто сообщил мне о том, что с ней случилось что-то серьезное.

— Тебе лучше сесть, старина Орландо, — сказал он, его лицо было серьезным.

— Почему? Что не так? Разве что-то случилось?

— Да. С твоей матерью.

Я весь задрожал, охваченный электрическим током дурного предчувствия.

— Мама больна? Где она? Если она больна, то я нужен ей…

— Нет, Орландо, нет. Она наверху, но доктор Сильвер-манн сказал, что ее категорически нельзя беспокоить.

— Почему ты раньше мне не сказал? — заплакал я, беспомощно грозя отцу маленьким кулаком. Я не мог вынести мысли о том, что он делил эту тайну с матерью, не дав мне возможности узнать о ее состоянии; на самом деле, я не желал и помыслить возможность того, что он знал о ней что-нибудь такое, чего не знал я.

— Мы просто yе понимали, — отвечал он, беспомощно пожимая плечами. — Ты же знаешь, что твоя мать предпочитала ни на что не жаловаться. Она… в общем, она обратила на это внимание слишком поздно, вот и все. Бедная женщина.

— Моя мать не женщина, — вскричал я, — она леди!

— Не расстраивайся, старина. Посмотрим, что скажет доктор Сильверманн.

Как выяснилось, доктор Сильверманн сказал следующее: моя мать умирала. Мне так и не сказали, от него именно она умирала, вместо этого мне оставалось довольствоваться грубыми бессердечными выражениями вроде «полностью истощена», или «не осталось сил для сопротивления», и «просто хочет спать». Но, во имя Бога, разве кто-нибудь когда-нибудь умер от сна, за исключением (как я где-то прочитал) голодающих местных жителей в удаленных, болотистых районах африканской глубинки, где зарождались всевозможные ядовитые испарения и ужасные ползучие твари. Но никто не умер от сна в Хайгейте, вот в чем я был уверен. Мои усилия узнать правду были безжалостно и беспощадно разрушены отцом, и каждый вопрос, который я задавал ему, встречал безыскусную отговорку.